А во всём виноваты русские!

      — Что значит «ты не помнишь»?! — возмущение Гилберта звонким эхом дрожало под сводами больничного крыла Хогвартс.       Брат альбиноса под натиском друзей мирно, хоть и не совсем добровольно, сидел на больничной кровати, искренне не понимая зачем. Он так же не понимал, почему Феличиано длительное время не прекращал плакать, а сейчас, вцепившись мёртвой хваткой в рубашку слизеринца и категорически отказываясь того отпускать, изредка утирает всё время наворачивающиеся слёзы. Не понимал, от чего все вокруг него столпились и не прекращают задавать повторяющиеся вопросы, не забывая бесцеремонно перебивать друг друга. Чёрт побери, у Людвига ведь так болит голова, о чём он пару раз уже успел сказать! Сложно быть хоть немножечко потише?       — Хватит уже балаболить! У меня от вас голова начала болеть, что уж говорить о вашем друге, который терпеливо ждёт, когда вы все хоть немного угомонитесь! — мисс Шарлен, низкорослая блондинка с природной элегантностью и глубоким взглядом лазурного океана — школьная целительница — с возмущением поставила поднос с различными скляночками на прикроватную тумбочку. — Если кто-нибудь из вас хоть что-то скажет слишком громко — вышвырну. И палочкой воспользоваться не побоюсь. Поняли?       На всеобщее молчание разношёрстной компании целительница развернулась, чтобы вновь сосредоточиться на фармацевтике. Раздражение Шарлен особенно ярко выдавалось в частом дёрганье кончика длинной косы и нервном поправлении очков на переносице. Угрозы были серьёзнее некуда, точно за шкирку выкинет. И ещё при следующей встрече лечить откажет. Определённо.       Ребята немного умерили свой пыл. Кто-то недовольно бурчал себе что-то под нос, как Гилберт, но большинство просто нерешительно мялись и не знали, что делать и что спрашивать. За исключением Райвис и Эдуарда, складывалось впечатление, что эти двое всегда сохраняют какое-то смиренное спокойствие и полную готовность делать то, что скажут. Во всяком случае, так всегда, когда они рядом с Ольгой, а вот в одиночестве поговорить с ними ещё никому не довелось. И хоть с улыбчивой и открытой миру госпожой они явно чувствуют себя гораздо расслабленнее, чем с той же Натальей, говорить о себе и как-то проявлять свой характер они всё равно не сильно стремились. Может быть кто-то из них и знал, как разбавить эту неловкость и как докопаться до сути, но без прямого приказа они ничего делать не будут, а Ольга хоть и всегда искренняя в своих переживаниях, но совершенно неспособная брать инициативу в тяжёлых ситуациях.       — Итак, — привычно нарушает возникшую тишину Феликс. — Людвиг, мы все ждём твоего рассказа о том, как ты пропал.       — Говорю же, я не имею ни малейшего понятия, о чём вы говорите.       — Смею отметить, что ты отсутствовал целый месяц, и очень странно, что ты сам не заметил пропажи такого огромного куска времени собственной жизни.        Феликс старается говорить ехидно и непринуждённо, кажется, что этим невинным сарказмом он пытается разрядить обстановку и вызвать хоть у кого-нибудь если не смешок, то хотя бы улыбку. Но этому никто не улыбается, а сам парень на самом деле за этим поведением пытается скрыть собственный страх. Друзья друзьями, но его шкура его волновала несколько больше, и он точно не хотел бы вот так же внезапно исчезнуть, ничего не помнить. Или чтобы так исчез…       — Хорошо, давайте я просто объясню, как всё происходило с моей стороны, а вы уже потом расскажите, как обстояли дела с вашей, — Людвиг понимал, что если он не объяснится, то диалог так и продолжится по кругу из недопониманий и пустых обвинений. И под согласные кивки он продолжил. — Как только я с братом вышел из класса трансфигурации, я направился в спальню, забрать некоторые вещи. С Гилбертом мы договорились пересечься перед Большим залом и уже оттуда вместе направиться на встречу. Я забрал вещи и пришёл на место, где, как думал, Гилберт уже будет меня ждать. Но его не было. Я простоял какое-то время, а потом решил не ждать его и просто пошёл на нашу поляну. А там, — парень запнулся и посмотрел на юношу, который прятал своё лицо в его плече и не смевший даже на мгновение ослабить руки. — А там меня встретил один только Феличиано.       Второй Бальдшмит, который нервно ждал, когда брат закончит свой монолог, тут же пошёл в агрессивное наступление.       — Вот как получается! Только на самом деле это я прождал тебя у входа в Большой зал, мне кажется, час, если не больше! А потом мне на глаза попались опаздывающие Варгас, я решил поинтересоваться у них, не видели ли они тебя, и уже вместе мы оббежали всю чёртову школу в попытке тебя найти! И угадай что?!       Альбинос был готов наброситься на брата и придушить его собственными руками, но его придерживал за плечи Геракл. Тот всегда мог прервать любые насильственные действия в компании буквально собой, по силе и крепости телосложения поспорить этому парню мог только Альфред. Но Альфред далеко не всегда понимал, когда накал поднимался действительно серьёзный, а вот Карпуси чувствовал ту самую грань, когда стоит вмешаться.       Гилберт и сам не понимал, почему так злится. Может, сказывался стресс, ведь то, что он знал, что Людвиг в порядке, не отменял того факта, что его всё ещё не было нигде видно, никто не знал, где он. Гилберту приходилось врать семье. Не то, чтобы он этого не делал, просто лгать об учёбе и лгать о пропаже целого родственника — это совершенно разные вещи. И он прекрасно знал, что его брат не тот человек, который спонтанно ринется прятаться от всех, чтобы отдохнуть от дел. Так бы мог поступить он сам, будь у него больше возможностей для таких махинаций, но Людвиг… Людвиг слишком ответственный даже в отношении самых мелких своих дел. Но сейчас его брат тут, перед ним, и заявляет, что ничего не помнит, ничего не знает, и что не прошло месяца, и, вообще, голова у него болит сильно! Это возмущало, злило и заставляло негодовать всё сильнее и сильнее.       — Людвиг, тебе не кажется странным, что ты отправлялся в сторону нашей поляны, то есть выходя из школы, а встретился с Феличиано, перебираясь через кусты со стороны леса?       Вопрос задал Артур. Он задумчиво всматривался в слизеринца и пытался выстроить наиболее полную картину происходящего в голове. А ещё наблюдал за реакцией. Гриффиндорец не сомневался в честности рассказа, ему просто важно было понять, что за каша творится в голове Бальдшмита.       А каша была. Вязкая и бескрайняя, настолько потерянным Людвиг себя ещё не ощущал. Казалось, что вот та самая реальность перед ним не была реальной вовсе. Голос не его, тело не его, мысли не его. Только дурацкая головная боль точно принадлежала ему и давила на сознание. Может, стоит попробовать сосредоточиться?       Вот ребята, его друзья, которые не стали дожидаться ответа и начали рьяно рассуждать друг с другом о ситуации. Гилберт, его брат, такой энергичный в своей агрессии. Всё же он сильно был похож на Романо, брата Феличиано, который, на удивление, большую часть времени молчаливо стоял в стороне, и только сейчас влился в процесс. Они оба даже жестикулируют похоже в попытке доказать свою точку зрения. Альфред, высказывающий что-то глупое и нелепое, и на это что-то обязательно язвительно реагирует Артур. Геракл ничего не говорит, он вроде и хотел бы что-то сказать, но каждый раз становился слишком сосредоточенным на том, чтобы следить за уровнем агрессии в обсуждении. Феликс и Ван стараются выстроить какую-то невероятную и мистическую теорию, чему достаточно холодно парирует Кику. Кику всегда так общался с длинноволосым китайцем, никогда агрессивно, но без какого-либо уважения. Кажется, Яо ему никогда не нравился. Тут была Ольга, которая старалась снять нарастающее напряжение со всех присутствующих, а немного поодаль Райвис и Эдуард. Эта троица новеньких так легко влилась в компанию, так плавно и естественно, что ни у кого не было и сомнения — они точно часть этой сборной солянки. Ещё здесь явно не хватало шумных Франциска и Антонио.       Такие разные в совокупности, но схожие в деталях. Целая толпа людей, каждому из которых можно довериться, и быть уверенным, что никто не отвернётся и не бросит в беде. Как же так вышло? Почему они могут звать друг друга друзьями, даже если кто-то кому-то не нравится по личным причинам? Что объединяет?       На половине мысли Людвиг чувствует чужое мерное дыхание на собственном плече. Ответы уже были тут, всё это время сидели, стиснув в объятиях, а теперь ещё и уснули прямо так. Этот комочек детской наивности приятно грел и умиротворял своим видом, заставляя отложить на потом все размышления и даже назойливую головную боль.       — Какая же увлекательная шумиха тут у вас! — от внезапного хлопка в ладоши и громкого голоса вздрогнули все.       Неожиданным гостем оказался сам директор школы. В длинной светлой робе, он радостно улыбался и чуть ли не светился энтузиазмом. От чего была такая энергия у почтенного мужчины, оставалось всегда загадкой. Впрочем, поведение это для всех юных волшебников и волшебниц давно стало чем-то привычным.       — Людвиг, жду тебя завтра с утра в своём кабинете. Остальные, расходитесь по классам, у вас, между прочим, середина учебного дня.       — Но сэр, — начал было возражать Артур, но его резко перебили.       — Думается мне, ваш друг очень устал и нуждается в отдыхе.       Но вопреки своему нравоучительному тону, директор указал обеспокоенным взглядом в сторону мисс Шарлен. Она что-то делала со своими склянками, перебирала и писала какие-то свои пометки в небольшой блокнотик из маленького кармашка своего фартука.       И ребята покорно собрались уходить. Феличиано аккуратно разбудили, с Людвигом парой фраз обмолвились, когда и как передадут ему пропущенные лекции. В просторном лазарете остался только один слизеринец с пятого курса, дотошная школьная целительница и острое чувство какой-то недосказанности. ***       Вечер в гостиной факультета Гриффиндора всегда был чем-то шумным, смешным и общительным. Здесь обсуждался прошедший день, насколько дурацкими могут быть занятия по травологии, неудачные любовные истории учеников и, конечно же, то, как круто быть именно на факультете львов, ведь здесь учился сам Гарри Поттер, а потом и его дети. Множество великих людей учились на различных факультетах, но раны от истории победы над Волан-де-Мортом ещё свежи. 43 года — слишком малый срок для того, чтобы люди могли обуздать эмоции от пережитого. И потому имя человека, спасшего магический мир, ещё очень долго будет предметом гордости.       К разговорам о том, насколько велик и бесстрашен Гарри Поттер, обычно впереди всех рвался Артур Кёркленд. Он восхищался этой непоколебимой храбростью, восхвалял смелость, одолевшую зло. Сам бы себя Артур назвал человеком, который просто глубоко уважает всеми известную личность за его благородство, но на деле все знают, что он — самый ярый фанат, который только мог появиться на факультете. Он прочитал все выпущенные книги с историей и биографией, собрал полную коллекцию упоминаний достижений в любой отрасли, и даже кипу всех собранных фотографий из газет со своим кумиром хранит в особой коробке дома в шкафу. Он никогда никому не говорил, насколько много у него различных вещей, связанных с Гарри Поттером, но все вокруг и без того были уверены в том, что это всё у него есть.       В этот раз же юноша не стремился влезть в очередной разговор третьекурсников, которые пережёвывали какие-то нелепые слухи о том, что Волан-де-Морт на самом деле не побеждён и где-то просто выжидает. Взгляд его был направлен на камин, в огне которого он пытался связать ниточки сложившейся истории. А рядом с ним братья Варгас и Альфред пересказывали всё произошедшее в лазарете Антонио.       — Ну и ну, — протянул испанец, совершенно не осознавая происходящее. — Но ведь сейчас с ним всё в порядке, да? Вот и отлично! Значит, по итогу всё хорошо разрешилось.       — Я уже даже не знаю, хорошо ли то, что он в порядке.       — Романо!       Осадить пылкий характер одного из братьев осуждающим возгласом попытались и Антонио, и Альфред, и даже сидящий в своих мыслях Артур. Даже Феличиано с мокрыми глазами молчаливо дёрнул того за жилетку.       — Да что я не так сказал-то?! Я никогда не был в восторге от Людвига, я с ним контактирую только потому, что брат постоянно за ручку ходит с этим слизеринцем! И как мне прикажите быть, когда из-за него мой брат целый месяц вот с таким выражением лица ходит?!       Романо развернул Феличиано за плечи лицом к компании и схватил того за щёки, демонстрируя всем лицо брата: опухшие глаза, шелушащаяся кожа у носа, обгрызанные губы и подавленный взгляд. «Ве-е-е» — казалось бы, привычный звук от этого парня, но даже он звучал не так, не беззаботно, как должно быть.       — И всё же, Романо, не стоит так говорить, — Антонио высвободил Феличиано из чужих рук, а самого демонстранта аккуратно приобнял за плечи и начал уводить в сторону лестницы к спальням. — Давай-ка мы снова обсудим те вещи, которые тебя беспокоят. Выговоришься, а я послушаю.       — Ну да, а потом ты снова будешь меня отчитывать, что я делаю всё не так, и чувства испытывать мне надо по-другому. Да пошёл ты к чёрту!       — Я ни разу тебе подобного не говорил, но отчитывать за невежливость продолжать буду, потому что этим ты обижаешь гораздо более близких людей, чем ты думаешь.       Их споры слышны, даже когда они уже поднялись по лестнице наверх, но в конце концов даже это растворяется в шуме разговоров гостиной.       От компании остаются трое. Артур всё так же задумчиво сидит в кресле у камина, а Альфред и Феличиано сидят на диване и не знают, куда себя деть. Джонс решает попробовать развеселить подавленного друга, и у него даже отлично получается. Варгас смеётся с шуток, легко вливается в непринуждённый разговор о квиддиче, с удовольствием уплетает предложенную шоколадную лягушку и в принципе ведёт себя сейчас гораздо живее, чем весь прошедший месяц.       — Я думаю, Романо прав, — неожиданно говорит Артур. На его голос поворачиваются оба гриффиндорца, и оба непонимающе переглядываются. — Романо прав, вряд ли это хорошо, что Людвиг цел и невредим.       — Уж что-что, а от тебя подобных высказываний я ожидал меньше всего, Артур, — неверяще отвечает Альфред.       — Болван! Я к Бальдшмитам никогда предвзято не относился, и уж тем более никогда не хотел, чтобы с кем-то из них что-то случилось! Как ты мог подумать в подобном ключе? — Кёркленд пытается скрыть смущение за нападками, от того, что понимает, что фразу выбрал не самую удачную для донесения собственных мыслей. — Я имею в виду, что всё пока похоже на то, что Людвига похитили, а потом заменили ему воспоминания, при чём сделали это крайне неаккуратно, исходя из его сильных головных болей. И что-то мне подсказывает, что этим всё не ограничивается, есть что-то ещё, что обязательно всплывёт.       — Но для чего кому-то похищать ученика? Да и кто вообще мог это сделать? И точно ли это вообще похищение? Может он сам там, не знаю, споткнулся, покатился, впал в кому на месяц, потом проснулся.       — Ты сам-то слышишь, что говоришь?       — Но это звучит не менее бредовее того, о чём говоришь ты. Зачем кому-то в здравом уме совершать подобные вещи в рамках школы?       — Мне кажется, ты просто отбил себе голову бладжером и разучился думать логически со своим квиддичем.       — Зато я не строю безумные теории в попытке пережить похожие приключения, как у самого Гарри Поттера!       — А, может, мы просто вернёмся на нашу поляну, где я встретил Людвига, и внимательно всё там осмотрим? — обеспокоенный голос Феличиано прерывает зародившийся спор двух гриффиндорцев. ***       В гостиной Рейвенкло никогда не было шумно, но и безлюдным это место тоже нельзя было назвать. Здесь тихо играли в магические шахматы, спокойно переговаривались и могли даже устроить негромкие дебаты, предавались чтению книг в уюте и умиротворении. Было какое-то негласное правило — уважать покой всех с факультета и никому не мешать.       Геракл и Кику всегда соблюдали это правило. Они никогда не шумели и просто наслаждались обществом друг друга за совместной работой над заданными эссе или просмотром книг о различных породах семейства кошачьих. Проводить свой отдых вместе для них было чем-то обыденным и одновременно важным. Без этого оба чувствовали себя не в своих тарелках.       В какой-то момент эта атмосфера и желание проводить время вместе перешла в другие аспекты их жизней. Парни всё чаще брали что-то приятное друг для друга, спонтанно, без каких-либо причин, просто потому, что знали, что это что-то обязательно понравится. Чаще стали находиться вместе в местах, которые кому-то одному из них могли бы быть и не особо интересным. А ещё иногда, когда оставались наедине, они держались за руки. Так было комфортно, нет, правильно.       Кику никогда не задумывался о будущем. Никогда, до ситуации с Людвигом. Он так же, как и все в компании, не находил себе покоя всё это время. Возможно, даже немного больше, чем некоторые. И на это влияли не только более близкие отношения со слизеринцем, но и такие же близкие отношения с Феличиано. Японцу было ужасно больно смотреть, как один дорогой друг теряет на глазах надежду найти другого его дорогого друга. И пугала даже не ситуация, а то, что на эти события он никак не мог повлиять.       Хонда начал понимать, что боится будущего и того плохого, что в этом будущем может произойти. Боится будущего, в котором могут быть потери чего-то очень важного. Боится, что всё, что бы ни приносили этапы взросления, он не сможет пережить и продолжить идти дальше.       — Кику, всё хорошо? — Геракл замечает возникшее напряжение в парне рядом с ним. Оба просто сидели на диване и рассматривали фото в очередной книге про кошек. Так удобно расположившись, один положил голову на плечо другого, а тот, в свою очередь, легко прислонился щекой о макушку.       — Слушай, — со вздохом начал говорить задумавшийся парень, отложив книгу на журнальный столик рядом. — Помнишь, мы как-то обсуждали, что когда-нибудь у каждого из нас будет свой дом, и в нём обязательно должно быть не менее пяти кошек, с которыми будем жить душа в душу.       — Помню.       — А если… А если вдруг со мной что-то случится, ты сможешь тогда завести у себя парочку пород, которые нравились мне? Ладно, парочка слишком много, но хотя бы одну.       — Я не смогу.       — А?       Тёмно-карие, почти чёрные глаза встречаются в вопросительном взгляде с насыщенно зелёными и спокойными омутами. Гераклу не нравилось то, куда идёт разговор. Для него это значило, что Кику может уйти в свои размышления так сильно, что неосознанно на некоторое время обязательно отдалится, пока не придёт к своим каким-то выводам. Японец всегда старался переживать свои эмоции в одиночестве, и парню это не нравилось. Он, конечно, не самая лучшая поддержка, но ему бы хотелось, чтобы в нём так же видели опору, как в Людвиге или в Феличиано.       — Для меня наличие любой, какой-угодно, даже одной кошки в доме не имеет смысла без тебя.       Кику чувствует, как его щёки загорелись румянцем. ***       Короткостриженая девушка лежала на кровати в пустующей спальне Хаффлпаффа. Было ещё слишком рано, чтобы все отправлялись спать, и Ольга пользовалась этой возможностью побыть немного наедине с собой. Точнее, ей просто нужно было проплакаться.       Она никогда не умела справляться со стрессом иначе, кроме как просто пореветь в одиночестве. А у неё накопилось всего слишком много. Она оказывается разделённой от брата и сестры, так же разделена факультетом от своего самого близкого человека — Эдуарда, пропадает новообретённый друг Людвиг, а однокурсник, с которым, как ей казалось, она хорошо сдружилась, в течение месяца начинает её избегать. И она знает, что с Иваном тот виделся чуть ли не регулярно.       Хотя у девушки было понимание того, что эти встречи вряд ли происходят по инициативе Ван Яо. А с недавнего времени у неё стали появляться подозрения, что прямой интерес брата к этому парню кроется не только во влюблённости, а в этом она была уверена полностью, но и в чём-то… Опасном? Пугающим? Точно охарактеризовать это чувство Брагинская не могла.       Она всегда заботилась об Иване и Наталье, для них она отдавала всю теплоту и нежность, которые были у неё и которых не было в отношении всех детей у родной матери. Она видела, какими они могут быть добрыми и щедрыми друг к другу. Но только сейчас пришло осознание, что ей никогда не доводилось наблюдать у них эту доброту в сторону других людей. Только сейчас она стала замечать их мрачные стороны, которые, оказывается, были с ними всегда. И ужас того, что она это пропустила, не видела, не обращала внимания, накатывает волнами тихой истерики.       Вот почему слуги стремились держаться рядом с ней. Вот почему их лица бледнели, а в глазах читался страх каждый раз, когда кому-то из них приходилось идти к брату или сестре. Насколько страшна правда? Делали ли они что-то со слугами? Если делали, то что? Стоит ли ей поговорить об этом с Эдуардом?       А может, стоит сделать вид, что она ничего не заметила, и плыть по течению? ***       Ночью Гилберту не спалось. Он сидел в кресле гостиной своего факультета, в самом тёмном углу, чтобы, если кто-то вдруг проснулся и куда-то отправился по своим делам, то точно прошёл мимо. Альбинос пытался усыпить себя чтением скучнейшей книги или отвлечься на перебирание своей коллекции карточек шоколадных лягушек, но ничего не помогало. Мысли о брате продолжали беспорядочным роем метаться в голове.       Бальдшмит, остудив свои эмоции и посмотрев на ситуацию трезвой головой, понимал, что это было самое настоящее похищение ученика из школы Хогвартс. Ради чего, пока непонятно. Но похищения ещё будут, в этом парень был уверен.       Со стороны входа в гостиную слышны копошения. Портрет открыл проход, кто-то идёт, иногда шаркая ногами по полу. Конечно, Гилберту никто ничего не скажет, если его заметят, но лишнего внимания или разговоров он точно не хотел, потому просто аккуратно и быстро поправил рядом висящий занавес, чтобы точно скрыть своё присутствие. Ну или таким образом намекнуть вошедшему, что никому тут не рады.       Кто-то проходит к диванам в центре комнаты, ставит что-то тяжёлое на стол, а затем устало вздыхает. Возможно, это Торис, принёсший кучу сделанной домашней работы за Брагинского. По крайней мере, у Гилберта нет больше никаких идей о том, кто бы это мог быть в столь позднее время.       От лестницы тут же послышались торопливые, но уверенные шаги. Голос, зазвучавший следом, точно принадлежал русскому.       — Ну наконец-то ты пришёл! Ой, сколько всего. Как жаль, что придётся тащить это всё самому. Глупые здесь какие-то правила и ограничения, не считаешь?       Кто бы это ни был, но этот кто-то весёлого настроения Ивана явно не разделяет и отвечать что-либо так же не намерен. Впрочем, Брагинский и сам сменил тон.       — Ты принёс?       Это прозвучало так резко, что у Гилберта по коже пробежались мурашки. В ответ на поставленный вопрос можно было услышать тихий стук чего-то об стол. Кажется, это было что-то стеклянное, возможно, ёмкость, но чем-то наполненная. Было ли это какое-то зелье или просто ингредиент?       — Отлично-отлично! Безмерно благодарю! Хороший мальчик, — Иван снова звучал весёлым и крайне довольным. — Всё, иди. Портрет и так на меня каждый раз ругается, надоел уже. Зачем вообще было вешать этот идиотский портрет, когда тут и так только через тайный ход с паролем попасть можно? Зачем два пароля? Глупость какая-то.       Причитания Ивана исчезли где-то в глубинах лестницы к спальням, а шаги второго человека скрылись на выходе из гостиной. Бальдшмит не был уверен, чему именно он стал свидетелем, но это явно было что-то важное. У него появилось несколько вопросов к одному русскому из факультета львов.