Бесценный Лот

      Утро было холодным и жутко тихим. Я взглянул на время: пять утра. С балкона повеяло свежестью и сыростью. Моросил дождь. Сквозь открытую дверь балкона виднелось серое небо; колыхалась верхушка дерева, создавая на полу мрачные тени. Квартирка у меня однокомнатная; дом, что называется «весёлый», этаж девятый, и… лифт, конечно, не работает. Но мне нравится вид из моего окна. Особенно по утрам, когда лежишь на стареньком диване и смотришь на чистое небо, завёрнутый в одеяло или плед.       Жить одному оказалось, на удивление, тяжко. Я настолько отвык от одиночества, что в первое время думал, что сойду с ума. Только спустя месяцы привык к тишине. И всё равно, в некоторые моменты, мне не хватало чьего-то тихого, молчаливого присутствия. Слушая рассказы своих студентов, (в особенности той половины, что поступила ради смены места жительства) удивлялся их желанию жить в одиночестве. Я, который родился и вырос в коммунальной квартире, потом жил в общаге и в казарме, после — вместе с женой, кантовался у её многочисленных родственников; а уж когда мы и сами заимели неплохую квартирку, пришёл наш черёд принимать гостей. Часто бывало, что мест для сна не оказывалось, не наблюдалось даже лишних стульев.       Сразу после окончания армии, в девяностые, найти работу в родном Z оказалось невозможно; хорошо хоть помогли родственники со стороны жены. Работа, как оказалось, находилась в маленьком городке на просторах Сибири. До сих пор помню, как с супругой бежали через все вагоны от контролёров — денег-то на билет не было, а из вещей на нас двоих только один чемодан. Приняли меня не ласково, поскольку работу мне нашли по связям. Предыдущий профессор скончался, (от переохлаждения в ту зиму много народу полегло), и меня устроили на замену. Ходили слухи, что вакансию почти закрыли, да другого выбранного кандидата отсеяли, а взяли меня, да без опыта работы, что более удивительно. Но тогда это мало волновало. Дискриминации особой не было — директор мужик суровый был, — но смотрели на меня косо.       Было тяжело. Уже спустя годы я добился мало-мальского уважения со стороны товарищей-преподавателей. И в какой-то момент жизнь показалась мне не такой уж плохой: новая квартира, курсы для моей благоверной по английскому, на которых у неё вдруг открылся недюжинный талант к иностранным языкам, ну и по мелочи: модная одёжка, косметика, еда разнообразная...       Я усмехнулся. Вспомнил, что где-то лежит презабавная фотография с того времени. Сфотографировались мы на фоне небольшого садика перед жилым домом. Так вот: стоят там два ребенка. Ей-богу, как дети выглядели, только я к тому времени вытянулся сильно. Стояли в поношенной, но выглаженной одежде; да мы оба скорее худые были, чем стройные! Да только у обоих глаза так и горели от счастья. А как иначе? Мы с ней с детства были неразлучны, всё вместе прошли, и тут, наконец, квартиру купить удалось! Родственники помогли конечно, без их помощи мы бы давно с голоду померли, так что большое им спасибо.       Всё было хорошо, пока…       «Бабах!»       Я вздрогнул. Поднялся и пошёл на звук в кухню. По полу, неловко хлопая крыльями, катался ворон. Похоже, он через открытое окно сюда попал.       Со стоящего рядом холодильника достал пачку сигарет и зажигалку. Закурил, облокотившись о стену.       Ворон тоже встал на лапы и как-то притих. Вот так стоим, в гляделки играем.       Ан нет, головой закрутил, полез под стол. Нашел печенье и ест, наглец.       Да уж, давно пора уборку сделать.       Может, окна стоит закрывать? Держать их открытыми — моя давняя привычка, даже уходя из дома не запираюсь. Если обворовывать, то и тащить нечего, даже кустика цветочного нет. Нет и телевизора, на кухне холодильник доисторический: рычит и воет как раненый зверь; стиральная машинка вот только новая, но весит дофига. А ноутбук всегда со мной, как и телефон. В общем, бояться нечего.       Разделавшись с печенькой, ворон, тем временем, уставился на меня. И взгляд такой… наглый что ли?       Стою, думаю. В окно выбрасывать жалко, а значит… Так-с. С сигаретой в зубах захожу в комнату, беру осеннюю олимпийку и иду ловить "птичку". Она сопротивлялась, била крыльями, вопила что-то на своём птичьем, даже клюнуть меня успела. Я пыхтел как паровоз (с дымящей сигаретой получалось очень правдоподобно), но терпел. Ворон какой-то шибко большой, как в окно спикировать получилось? И головой по-звериному вертел. Были бы зубы длиннее — меня бы укусили.       И всё же я его поймал, укутал и связал рукавами. Вытащил, наконец, изо рта сигарету, и сказал ему:       — Ну и чего, балагур, бесуешь? Не съем я тебя, — слегка улыбнувшись, попробовал погладить по голове, но тот меня всё же цапнул. До крови, зараза, но вроде несерьёзно.       А чёрный стушевался под моим укоризненным взглядом; я затянулся ещё разок и потушил сигарету в пепельнице. Знал бы, что ещё много лет сигарету в рот не возьму — остался бы и выкурил всю пачку.       Моя ноша была тяжелая, но вела себя смирно. Выходя из квартиры, дверь оставил прикрытой, задерживаться я не собирался. Этот засранец опять начал вырываться, еле удержал его, сбегая вниз по лестнице. Он такой тёплый... Прижимаю его плотнее и ускоряю шаг: всё-таки в подъезде холодно, а я в одних штанах да майке.       По старым разваливающимся ступеням бодро хлопали тапки Ивана Лот. Мужчина опрометчиво ускорил шаг, и, то ли судьба, то ли злой рок вмешались в его размеренный ритм жизни.       Лестничный пролёт имел дыры, сквозь которые виднелись нижние этажи. Неработающий лифт вынуждал бедных жильцов пешком добираться до своих квартир, поэтому трещины только множились. И вот теперь, под уверенным шагом профессора высшей математики, доктора наук тридцати пяти лет отроду, пол резко уходит из-под ног...       Раздаётся грохот, треск разбитых окон, дом трясётся; жильцы выбегают из своих квартир. Разрушенная лестница, камни и битое стекло, рядом сиротливо лежит чей-то тапок. Кто-то звонит в полицию, кто-то в скорую; с верхних этажей кричат, чтобы набирали ОМОН, забывая о том, что у них тоже телефоны имеются.       Многим позже, разобрав завалы и эвакуировав жильцов, служба спасения установит, что жилец с фамилией Лот считается без вести пропавшим, ведь тела профессора так и не нашли.

***

      ... Мне снился хороший сон. Это было, когда Данира обучалась на курсах английского языка. Пожалуй, лучшие мои годы. Вечерами мы сидели за столом, и за кружкой чая она учила меня тому, что узнала на занятиях. В эти моменты я любовался своей женой. Меня убаюкивал её тихий голос. Имея татарские и цыганские корни, её внешность, тем не менее, оставалась словно кукольной. Невысокая, с подростковой угловатой фигурой, даже в свои тридцать Данира выглядела как ребёнок. Обычно она носила тугую косу тяжёлых, тёмно-каштановых волос; но по вечерам, расплетённые, они непослушными кудрями падали на плечи, рассыпаясь по спине. Смуглая кожа в тусклом освещении будто мерцала, а длинные тени от густых ресниц делали её образ ещё более таинственным.       В такие вечера я чувствовал себя безмерно счастливым. Я обещал, что сделаю её самой счастливой, буду давать ей всё, чего она только пожелает.       Постепенно видение исчезло и сменилось на другое, не менее родное: темные кудри стали цветом спелой пшеницы с огненно-рыжими бликами, а бездонные карие глаза посветлели до светлой синевы... в голове зазвучал детский смех.       Но, вскоре, и это видение начало меркнуть. Мой мир наполнился абсолютной, безмолвной тишиной.