«Правило трех „С“: смирение, совершенствование, счастье. Пункт первый: Не сближаться. (Необходимо, чтобы не разочаровываться.) Пункт второй: Не влюбляться. (Необходимо, чтобы не усугубить свое состояние.) Пункт третий: Не рассказывать о себе. (Необходимо, чтобы не вызывать жалость.)»
Сэм и Патрик вынудили его нарушить все запреты, ведь они были такими живыми, и Чарли думал, что секрет их естественности заключался лишь в одном правиле: никаких правил. От Патрика все время приятно пахло приторно-сладкой марихуаной, апельсиновым соком, который он пил ежедневно, и кокосовым шампунем. Сэм же была сгустком чистой энергии и приносила с собой аромат набухших липовых почек, кофе и сахарной ваты. Они цвели даже тогда, когда внутри все увядало, и это учило Чарли справляться со своими демонами, чьи длинные черные пальцы с пожелтевшими когтями были обернуты вокруг бледной шеи. Они душили его в течение всей сознательной жизни, шептали на ухо мерзкие вещи, из-за чего юноша двадцать четыре часа семь дней в неделю занимался самобичеванием. Со временем саморазрушение стало казаться ему романтичным, и он даже втянулся, но после того, как в мае на парня обрушилось небо и невыносимая реальность сдавила грудную клетку, Чарли сник, и его жизнь вновь стала невыносимой. В тот год Чарли влюбился, но это была особенная любовь, и он сам не понимал, как так вышло. Патрик и Сэм были его особым призом, который он получил в награду за свои страдания. Патрик и Сэм были его первой любовью. Их нельзя было рассматривать как нечто отдельное: они были единым механизмом и не существовали для Чарли друг без друга. Было странно вновь ощущать душевное тепло, исходившее от них. Может, они не были обмотаны цветными рождественскими гирляндами, но их внутренний свет ослеплял любого, кто умел видеть дальше своего носа. Сэм, Патрик, Мэри-Элизабет и Элис были для Чарли его собственной Фантастической Четверкой, которая спасла гораздо более важную для него вещь, нежели целый чертов мир – его самого. — Чарли! Парень потряс головой, выныривая из собственных мыслей, которые на время поглотили его, и взглянул на Сэм. Она нежно улыбалась, и от этой улыбки внутри у юноши взрывались фейерверки, словно на четвертое июля. Когда он смотрел в глаза девушки, то казалось, что они улыбались даже тогда, когда уголки ее губ были опущены, и это ощущение заставляло бабочек в животе Чарли биться в истерике, а потом успокаиваться, легко оглаживая стенки желудка своими бархатными крыльями. — Да? — Приятель, ты опять завис, — усмехнулся Патрик, отпивая немного из бутылки. — Простите, — Чарли смутился, заламывая пальцы, и вновь уставился в бетонную крышу под ногами, не осмеливаясь поднять глаза. — Не извиняйся, — девушка метнула в сторону брата ее фирменный взгляд, который как бы ненавязчиво говорил: «Закрой свой рот, придурок, если ты не хочешь, чтобы я сбросила тебя с этой крыши». — Посмотри на небо! Такой восхитительный закат! Все трое замерли, разглядывая темнеющее небо и воздушные облака, медленно плывущие над городом. Зрелище было действительно невероятное: золотистые лучи заходящего солнца касались верхушек небоскребов, кое-где виднелись розоватые прожилки, смешивающиеся с алым или персиковым, а облака больше напоминали огромную сладкую вату или зефир. Если же обернуться и посмотреть на восток, то небосвод там был окрашен темно-синим градиентом, который в итоге переходил в голубой, а из голубого — в тот, что ребята видели на западе. — Этот цвет, — Патрик указал на то место, где небесный переходил в мятно-голубой, — напоминает мне обо мне. — Это потому, что ты гей? — рассмеялась Сэм. — Как глупо. — Нет, моя глупая, самонадеянная сестра, это потому, что моя счастливая рубашка такого оттенка, — нравоучительным тоном, пародируя сестру, сказал Патрик. Этим вечером, шестнадцатого июня девяносто третьего года, Чарли вновь почувствовал, как обретает себя. Одиночество съедало его весь этот год. Да, они часто созванивались, но это не могло заменить настоящих встреч, прикосновений. За этот год юноша успел выучить звук улыбки Сэм и Патрика и мог запросто их отличить. Звук улыбки – это то характерное причмокивание, которое раздается каждый раз, когда человек приподнимает уголки, слегка размыкая губы. Чарли скучал по саркастичному голубому Патрику, по нежной и безбашенной Сэм, но больше всего на свете он скучал по «ним». Для юноши уже не существовало того года, проведенного без новых друзей, сейчас были только «они»: Чарли и те, в кого он влюблен. — Так странно, — пробормотал Чарли, расплескивая виски, — мы выпили так много, но я все еще трезв! Сэм лишь рассмеялась своим звонким, заливистым смехом, который напоминал юноше об их совместных подготовках к экзаменам. Что-то теплое и горячее медленно стекало от сердца, вдоль позвоночника, к животу, вынуждая парня вздрогнуть и чуть ли не вылить все содержимое стакана, который вовремя выхватил Патрик. Теперь Чарли смотрел на него, на его широкие брови и лоснящиеся темные волосы, в которые так и хотелось зарыться носом. В тот момент Патрик выглядел таким беззаботным и воодушевленным, что сердце парня невольно ускорилось и теперь отбивало, наверное, все сто двадцать ударов в минуту. Патрик выглядел идеально, впрочем, как и всегда. — По-моему, тебе достаточно, — весело проговорил он, касаясь щеки Чарли, который тут же залился краской и попытался скрыться за отросшими волосами. Кончики ушей юноши также приобрели пунцовый оттенок, что не ускользнуло от проницательного взгляда Патрика. — С каких пор ты стесняешься меня и ведешь себя, как двенадцатилетняя девственница? Ты у нас, конечно, тихоня, но это даже для тебя слишком. Чарли пытался просунуть костлявый палец в маленькую дырку на бордовом свитере, который все еще пах аэропортом и топливом. В его голове вновь воцарился хаос, только на этот на его мучали не кошмары, а вопросы, на которые он не мог сам себе дать ответа. Парень так искренне любил этих ребят, что, казалось, слился с ними воедино, стал третьей деталью, завершающей их машину. Смелость, которую разбудил алкоголь, нашептывала юноше сказать обо всем, что он чувствовал, но не до конца усыпленный рассудок все еще противился данной идее. Чарли взял в руки свой стакан и залпом опустошил его, промывая остатки здравого смысла терпкой жидкостью. Его желание подчиниться мимолетной храбрости оказалось сильнее, и, осушив емкость, он сделал свой выбор. — Р-ребята, я вас так лю-люблю, — пьяно улыбнулся Чарли, приобнимая друзей за плечи и притягивая ближе к себе. — Мы знаем это, — Сэм прикоснулась к обкусанным губам юноши, отстранившись с характерным звуком. — Д-да нет же, — парень уронил стакан себе на колени, — ч-черт. — Успокойся, Чарли, — захихикал Патрик и оставил кроткий поцелуй там же, где и девушка. И Чарли стих. Он лишь молча наслаждался закатом, откинувшись на расстеленный плед с глупым принтом и сжимая в руках две теплые ладони: Патрика и Сэм. И жар, исходящий от их тел, не мог сравниться ни с одним обогревателем или камином в зимнюю ночь, потому что эти ребята согревали Чарли не только снаружи, но изнутри. Они были его личным топливом, его Вселенной, они были его всем. И, наверное, жизнь без них казалась бы ему вовсе не жизнью. В эти моменты юноша бы лишь существовал, не задумываясь о том, что делает, и исполняя все чисто автоматически. Парень дышал ими и ясно осознавал лишь одно: если они погибнут, то он умрет вместе с ними.Они станут вечностью. Голубой мальчик, печальная девочка и деструктивный Чарли. Они уже часть вечности.