Меж двух лёгких

      Цукуё неуверенно топчется перед квартирой Гинтоки. Маленькими шажками девушка отходит вправо, пока не оказывается перед дверью собственных апартаментов. Так ей спокойнее, да и окажись рядом случайный свидетель, её поведение не покажется ему таким уж подозрительным.       Прошло чуть больше недели с тех пор, как она проснулась в объятьях своего соседа. Память напрочь отказалась подбрасывать подсказки, способные восстановить последовательность событий, приведших к столь щекотливому положению, однако дикое смущение и природная стыдливость взяли своё. Девушка в жизни не думала, что однажды придёт то роковое утро, когда она застанет себя в постели с мужчиной, а потому сделала то единственное, к чему призывало всё её взбудораженное существо, — врезала Гинтоки по лицу. Пока он болезненно выл и поскуливал, она, не говоря ни слова, пулей вылетела из его квартиры.       Мысли кружились в голове стаей оголтелых стервятников, одна крикливей и страшней другой. В какой-то момент девушка почти поверила созданному воображением кошмарному образу, выставившему соседа последней скотиной, спаивавшей женщин в собственных грязных целях. Играя на своём трагическом прошлом, он манипулировал их чувствами, вызывая дружеское участие. Когда же его жертва соглашалась на встречу, он доводил её до нужной кондиции, после чего принуждал к интиму.       Лишь спустя пару дней Цукуё достаточно остыла для того, чтобы пересмотреть скоропалительные выводы и признать, что перестаралась с очернением доброго мужского имени.       Изменившаяся точка зрения повлекла за собой страшную неловкость, вынуждая откладывать визит к Гинтоки как можно дольше. Но чем больше времени проходило, тем сильнее изводило чувство глубокого раскаяния за свои опрометчивые поступки. Сожаления о случившемся совсем загрызли несчастную девушку, заставляя думать, будто одних извинений уже не достаточно. Цукуё решила купить небольшой подарок в качестве компенсации — лоток клубничного мороженого, который теперь и вертит в руках. Пути к отступлению отрезаны, и она почти проклинает себя за то, что так настойчиво их отвергла.       Цукуё расправляет плечи и твёрдым шагом подходит к соседской квартире, но прежде чем успевает дотянуться до звонка, рыжеволосая женщина с солидным животиком распахивает перед ней дверь.       — А я всё гадала, когда же ты зайдёшь. — Она берёт мороженое из рук ошеломлённой Цукуё и машет гостье рукой, приглашая пройти следом. — Присоединяйся ко мне, Цукки-чан.       Мысль о том, что Гинтоки может быть отцом ребёнка, не кажется такой забавной, как бы того хотелось.       — Простите за беспокойство, я бы хотела знать, дома ли Саката-сан?       — Гин-чан? Он ненадолго вышел. Присаживайся, Цукки, я хочу узнать, что тут происходит, — говорит собеседница, не забывая зачерпнуть ложкой побольше мороженого.       — О, тогда я могу вернуться позже, вам незачем тратить на меня своё время, ммм…       — Кагура! — довольно восклицает новая знакомая, довольно облизываясь. — Ну уж нет, из Гин-чана невозможно вытрясти и двух слов о его новой подружке.       Цукуё вздрагивает.       — Я не его девушка.       — Этот пьяный терминатор не моя девушка.       Оба ответа звучат одновременно, и Цукуё встревоженно оборачивается, чтобы увидеть нахмуренного соседа. Он подходит к Кагуре и ставит ей на голову пакет с купленными продуктами.       — Здесь твой суконбу, мелкая обжора… Ой, где ты это взяла? — Гинтоки забирает десерт из её рук, игнорируя шумные протесты. Впрочем, Кагура скоро успокаивается, найдя отдушину в полосках засушенных водорослей. — Соичиро оторвёт мне шары, если я позволю тебе трескать так много сладкого — это вредно для ребёнка. — Гинтоки берётся за ложку, погружая её в конфискованное мороженое. Схожесть их поведения говорит о многом, и Цукуё неожиданно вспоминает, где прежде слышала имя Кагуры.       — Кстати, Гин-чан, я написала Шинпачи, чтобы он тоже приходил. А мороженое принесла Цукки. — Он переводит взгляд на притихшую девушку, застывшую на диванчике напротив двух спорщиков.       — Ха, это такой способ извиниться за разбитую губу и вывихнутую челюсть? — Гинтоки фыркает, продолжая налегать на десерт, и Цукуё краснеет, на секунду задержавшись взглядом на его губах.       — П-прости, это рефлекс.       — О, так ты всегда бьёшь мужчин, с которыми переспала?       — Гинтоки! — Она резко вскидывает голову, встречая улыбку на лице Кагуры. — В-всё совсем не так!       — Не переживай, Цукки-чан. — Женщина отмахивается, дожёвывая суконбу. — Разве в наше время кто-то ждёт свадьбы?       — Нет! Я хочу сказать, что у нас не было… не было с… с… — Судя по ухмылке Гинтоки, он счёл свои муки отмщёнными.       — Между нами ничего не было, мы просто провели ночь в одном футоне. — Кагура поморщилась.       — И тебя не волнует, что от него несёт как от старика? — Она выгибает бровь. — Похоже, что вы созданы друг для друга.       Цукуё отчаянно краснеет, пока Гинтоки слишком занят клубничным мороженым, чтобы отвлекаться на что-то ещё.       — Так… Эмм… Я не успела представиться, но, похоже, ты и так меня знаешь. Но как ты догадалась, кто я? — Обращается девушка к Кагуре.       — А? Ну, я нашла женские вещи в спальне Гин-чана, и поскольку ему они явно малы, стало понятно, что их носит не он. — От такого заявления брови Цукуё стремительно взлетают вверх. — Кроме того, о тебе рассказывал Шинпачи, а Отосэ что-то говорила о том, как Гин-чан ходит на свидания. — Она с задумчивым видом жуёт суконбу. — А ещё я слышала, что ты его хорошенько отделала.       Цукуё чувствует внутренний подъём, не упуская из внимания скользнувший по её лицу взгляд Гинтоки.       — Он не оставил мне выбора. Его кости скрипели, как скрипят двери в дешёвых фильмах ужасов, так что я их как следует вправила.       — Ой, что это за бредни? Ты просто использовала побои как предлог облапать меня.       — Фу, Гин-чан. Твоя милая приёмная дочка всё ещё в комнате, помнишь?       — Минутку, а не она ли только что рылась в деталях моей сексуальной жизни?       — А, так вы с Цукки всё-таки перепи…       — Кагура-чан, беременная женщина не должна есть сырые яйца! — Дверь театрально распахивается, и на сцене появляется новое действующее лицо, чей патетический возглас весьма своевременно обрывает речь Кагуры, тем самым спасая Цукуё от очередного приступа стыдливого удушья. Шинпачи оглядывает комнату и удивлённо моргает. — О, здравствуйте, Цукуё-сан! А что здесь происходит?       — Ничего особенного, просто Цукки зашла поболтать с Гин-саном. — Гинтоки с приглушённым стуком ставит полупустой лоток на кофейный столик. — Нам нужно по-взрослому поговорить о взрослых вещах, так что детишкам стоит пойти порезвиться на улице.       — Ой, я на восьмом месяце беременности, придурок.       — Я дам тебе 300 йен.       — А я подарю тебе ещё один фингал…       — Пошли, Кагура-чан, дадим им побыть наедине. Мне нужно забрать Садахару из парикмахерской для собак. Кроме того, он очень по тебе соскучился. — Шинпачи поддерживает идущую в перевалку Кагуру, и вскоре они исчезают за дверью, оставив Цукуё украдкой посматривать на скучающего Гинтоки. Неловкая тишина — их вечная спутница.       — Вернуть тебе кардиган? Кстати, твои носки тоже у меня. — Гинтоки первым нарушает молчание.       — Да, пожалуйста, — говорит Цукуё, предварительно прочистив горло.       Он встаёт и уходит в спальню. Пользуясь моментом, девушка осматривает его квартиру. Она спланирована точно так же, как и её апартаменты, и выглядит совершенно по-другому при дневном свете в противовес ночному полумраку. У дальней стенки стоит стол, а диванчики, на одном из которых она и сидит, расположены посередине комнаты друг напротив друга. Кухня находится за перегородкой позади неё, однако она не замечает обеденного стола.       Гинтоки возвращается, держа в руках чёрный кардиган и пару белых носков.       — Эмм… Я их постирал. — В его руках они выглядят до смешного крохотными, отчего у Цукуё по спине пробегают мурашки. Она забирает вещи, едва заметно улыбаясь, и откладывает их в сторону.       — Я хочу попросить у тебя прощения, Гинтоки. — Девушка кладёт руки на колени, не зная, куда их ещё деть. — За то, что случилось ночью. И за незаслуженный фингал.       Гинтоки присаживается рядом, и, несмотря на внушительное расстояние, разделяющее их, Цукуё моментально вспыхивает. Ей ещё не приходилось оказываться с ним так близко в дневное время суток.       — Думаю, что смогу это пережить. К тому же, я и сам дал слабину. Возможно, дело в том, что я уже давно не просыпался рядом с кем-то… эээ… не после секса, а вообще. Хотя, если подумать, то и после него тоже. — Он даёт задний ход достаточно быстро, чтобы у Цукуё не осталось большого желания заострять внимание на его оговорках.       — Ты живёшь один? — говорит Цукуё на выдохе, почти не узнавая собственный голос.       — Ага. Совершенно один. — Он покашливает, скрещивая руки на груди. — А почему ты спрашиваешь?       — Просто я подумала, что… Ты не похож на человека, который станет менять домашнюю обстановку сразу после того, как съезжают сожители. Возможно, я ожидала увидеть вещи, напоминающие о присутствии Шимуры-сан и Кагуры-чан. — Она бросает взгляд через левое плечо назад, где расположена кухня. — Но у тебя нет даже обеденного стола.       — В нём не было необходимости и тогда, когда Кагура жила со мной. — Цукуё вновь старается прикинуть, сколько же ему лет. Вряд ли он сильно старше её самой. Но тут она припоминает привычки, подхваченные Кагурой от мужчины, и в голове появляются мысли иного рода. — Пацуан жил с сестрой, и я не видел смысла тратить деньги на стол. Мы ели прямо тут, перед телевизором. — Он хлопает по диванной подушке, и перед мысленным взором девушки появляется отчётливая картина того, как он борется с Кагурой за порцию риса, в процессе баталий разливая соевый соус на кофейный столик, тем самым вызывая причитания Шинпачи.       — Сколько лет Кагуре? — Гинтоки озадаченно моргает.       — Она не моя дочь, если ты спрашиваешь об этом. По крайней мере, не биологически. — Цукуё молчит в ответ. Она научилась этому трюку ещё с Сэтой: стоит немного подождать, и человек сам расскажет всё, что вас интересует.       Некоторое время Гинтоки выжидающе смотрит на неё, а после неторопливо продолжает:       — Ей почти 22, и она уже два года замужем за Соичиро. — Он косится на неё с подозрением. — И почему во время каждого нашего разговора я чувствую себя так, словно ты пытаешься навесить на меня какое-то преступление?       — Могу заверить, что не имею такой цели. — Цукуё слегка щурится.       — Ммм, как скажете, офицер.       — Офицер?       — А, прости, сила привычки. Всё ещё не могу отделаться от мысли, что ты работаешь в полиции, как я решил со слов Сэйты.       — Я следила за порядком в Ёшиваре, когда была старшекурсницей. — Гинтоки вскидывает бровь.       — О? Так вот где ты научилась так драться? Теперь ясно, откуда взялась эта чудовищная сила. — Цукуё пожимает плечами.       — Мужчины не слишком обходительны, особенно когда выпьют. Пришлось приспосабливаться. — Она умолкает, не зная, хочет ли рассказывать ему о Джирае.       — Ты остановилась.       — Что? — Цукуё вопросительно смотрит на мужчину.       — Ты оборвала речь на полуслове. — Слегка встревоженная его наблюдательностью, Цукуё не может придумать достойного ответа и лишь пристально смотрит на собеседника — ещё одна уловка, на этот раз из арсенала общения с Хиновой. Забавно, что те же самые хитрости работают и с ним. — Эй, если не хочешь, то можешь и не говорить. — Гинтоки поднимает руки в знак капитуляции. — Я приму твой выбор, хотя ты и выглядишь потерянной и одинокой.       — О чём вы говорите, Саката-сан?       — Вот, вот именно об этом.       — Что? — Гинтоки почёсывает затылок, и Цукуё заранее известно, что его слова могут ей не понравиться.       — Ты держишь людей на расстоянии, переходя на формальный тон всякий раз, когда кто-то оказывается слишком близко.       — Я… нет, я не… — Цукуё слишком ошеломлена этим заявлением.       — Знаешь, ты заслуживаешь поддержки и заботы, Цукуё. У тебя есть Хинова и Сэйта, мальчик берёт с тебя пример, даже когда ты не замечаешь. — В горле застревает ком. Она не в силах пошевелить языком, и дело не только в боязни выдать своё состояние. Его лицо оказывается ближе, а ладони опираются на диванное сиденье, сокращая расстояние между ними. Однако Гинтоки не заходит дальше, сохраняя существенную дистанцию, хотя теперь ей куда лучше видны его выразительные глаза, а низкий голос слышится громче. — И это не всё. Хоть Отосэ та ещё ведьма, а её кошка по-настоящему выводит из себя, ей и Таме не всё равно, что с тобой происходит. — Мужчина останавливается, но Цукуё почти уверена, что дальше он заговорит о том, как много она значит для друзей. Однако девушка больше не в силах слушать, до глубины души потрясённая его словами.       Гинтоки хочет продолжить, но осекается, едва бросив на неё взгляд. Внезапно она чувствует, как сильная и тёплая мужская ладонь, всё так же пахнущая сакэ, хоть и не так сильно, чтобы акцентировать на этом внимание, прикасается к её лицу, стирая сырую дорожку с щеки. Он так близко, что девушка различает собственное отражение в его зрачках. Цукуё запоздало понимает, что плачет, в основном благодаря быстро развивающейся панике Гинтоки.       — Ой… ой, Цукки, не плачь. Тшшш, прости, я совершенно не хотел…       Он продолжает смахивать слёзы с её лица, когда Цукуё трясущимся голосом благодарит его.       — Ой… Я только что довёл женщину до слёз, а за это обычно не говорят спасибо. — Девушка чувствительно тыкает Гинтоки в бок, зная, что он поймёт досаду на неуместные остроты. Прежде, чем он успевает обжаловать заслуженное возмездие, Цукуё обвивает руками его шею, утыкаясь в неё лицом.       — Спасибо тебе. — Шепчет девушка, чувствуя, как он гладит её по голове, и эта успокаивающая ласка кажется знакомой не столько по воспоминаниям, сколько по тактильным ощущениям.       — Нет проблем. — Гинтоки на мгновение умолкает, вместе с тем прекращая перебирать её волосы. — И не стоит переживать и смущаться из-за случившегося. Твои слёзы и близко не так обескураживают, как разглядывание твоего дилдо.       Прежде, чем поставить ему очередной синяк, Цукуё тихо смеётся, чувствуя себя значительно лучше, чем прежде.