Жаль, что хожу без сердца...

День Аллена нельзя было назвать незаурядным. Пожалуй, главным его отличием от множества других рабочих дней было то, что шеф, высоченный китаец с неистребимой сумасшедшинкой в глазах, установил на самом видном месте огромный серебристый холодильник и радостно объявил, что по многочисленным просьбам устроил, наконец, «уголок интроверта». Аллен подозревал, правда, что многочисленные просьбы появились не без деятельного участия одного рыжего и неугомонного парня. - Если кто-то из сотрудников пожелает уединиться, - радостно вещал шеф, которого, к слову, звали Комуи, - это замечательное место – к вашим услугам! Он широким жестом распахнул дверцу холодильника, демонстрируя его вместительность. Все полочки внутри были убраны, а когда Аллен присмотрелся, то с удивлением обнаружил, что стенки изнутри обиты чем-то мягким. «Дурдом, - подумал он, - и мини-одиночка для особо буйных. Замечательно…» Но, вообще говоря, эта «мини-одиночка» выглядела почти уютно. - Заметьте! – продолжал тем временем Комуи, многозначительно поправляя очки, - в обычных холодильниках свет включается, когда вы открываете дверь, у этого же всё наоборот! Поэтому убедительно вас прошу – держите его открытым, если никого внутри нет. Миранда, проследи за этим, пожалуйста. Невысокая женщина с каштановыми волосами усердно закивала; поймав взгляд Аллена, она тепло улыбнулась. После чудесного спасения из-под другого холодильника Миранда вообще начала относиться к нему с особым трепетом, причины которого так и остались загадкой. - Учтите, - повысил голос Комуи, - холодильник – одноместный! Предназначен именно для уединения, а не для того, о чём некоторые вечно думают! – он угрожающе сверкнул очками в сторону Лави, который немедленно изобразил оскорблённую невинность; во всём его облике однозначно читалось: «Да как вы вообще могли что-то такое обо мне подумать?!». Аллен не удержался и прыснул; Комуи подозрительно посмотрел на него. - Все всё поняли? Свободны! – строго заключил он. *** - И чего он так на меня смотрел? - громко возмущался Лави, - словно я один о чем-то эдаком могу подумать! - Наверное, не один, - покладисто ответил Аллен. В глазах его всё ещё плескались смешливые искры, - но кроме тебя никто не пытается обратить на себя внимание Линали. Линали была любимой младшей сестрой босса и в недалёком прошлом - одноклассницей Аллена, так что он был неплохо осведомлён о том, как самозабвенно Комуи опекает ее. Хотя, по скромному мнению Аллена, в этом не было нужды – всё-таки Линали была вполне благоразумной семнадцатилетней девушкой, которая сама в состоянии разобраться со своей жизнью… Впрочем, к чему лезть в чужой монастырь со своим уставом?.. Лави хмыкнул, пробормотал что-то (Аллен определил это как «может, ты и прав…») и, потеребив повязку привычным жестом, торжественно заявил: - Сегодня знаменательный день, друг мой. На PSP вышла новая часть моей любимой игры! «Как же я мог забыть…» - Аллен едва удержался от того, чтобы закатить глаза. Всё-таки не следовало пренебрежительно относиться к маленьким слабостям близких. – Доступен многопользовательский режим, если ты понимаешь, о чем я. - Примерно. И что дальше? - осторожно поинтересовался Аллен. - Что значит «что»? - возмутился Лави, - Разумеется, я хочу сыграть с тобой! Вот прямо сегодня вечером, завтра у нас как раз выходной… - Да, конечно... - рассеянно ответил Аллен, - но я не думаю, что это - хорошая идея. - Почему это? - подозрительно спросил Лави. - Я, выражаясь твоими же словами, полный нуб, - мягко ответил Аллен, - тебе со мной будет скучно, и... В общем, не хочу тебя разочаровывать. - Я научу тебя!.. - воодушевлённо начал Лави, но Аллен перебил его: - Кроме того, прости, но на вечер у меня совершенно иные планы. Лави, однако, не отступался до тех пор, пока не закончился рабочий день, а Аллен буквально не сбежал домой, по пути думая, что вообще-то такой настойчивости за своим другом не наблюдал никогда раньше. И повязку Лави теребил… Не к добру это. Аллен ещё не подозревал, насколько не к добру. *** Дома мысли Аллена вновь вернулись к недавнему рассказу о белом оборотне. Плавное и безмятежное их течение, казалось, не сулило ничего плохого, однако слово «оборотень» породило вполне закономерную ассоциацию. Полнолуние. Небо, словно в насмешку, было затянуто тучами, однако Аллену неожиданно показалось, что даже сквозь пелену облаков полная луна таращится в его окно. Сегодня снова ему грозит бессонная ночь, он это чувствовал загодя; но несмотря на то, что странные приступы бессонницы повторялись вот уже полгода, ему ещё ни разу не приходило в голову связать их с полнолунием. А ведь если подумать… сон не шёл к нему только в те ночи, когда в окно безразлично глядел желтоватый лунный диск. Странно: в каждую такую ночь луна хоть на пять минут, но показывалась на небе, даже если весь день до этого сизые тучи не расступались ни на мгновение. У Аллена однажды возникло дурацкое чувство, что она желает посмотреться в его глаза, как в зеркало, не найти ни одного изъяна в своем великолепии и вновь укрыться непроницаемой шалью облаков. Глупость несусветная, но звучит вполне романтично, поэтому он не пытался гнать от себя такие мысли. Аллен ввёл в строке поиска «лунный календарь». По его подсчётам в итоге вышло, что приступы длятся ровно три лунных дня – 14-ый, 15-ый и 16-ый. Читать об этом оказалось неожиданно увлекательно, так что беспокойство, тронувшее его душу вместе с неожиданной догадкой, временно отступило; отошло на второй план даже то, что, согласно календарю, сегодня действительно был 14-ый лунный день, а все чувства почти кричали о том, что сон Аллену не грозит. В конце концов, за полгода Аллен успел привыкнуть к этому. Он, как и многие люди, довольно пофигистично относился к нарушениям сна, да и длилось это всего три дня в месяц и совершенно не влияло на самочувствие. Напротив, после очередного приступа он был даже бодрее и свежее, чем обычно. Бессонница его была вполне деятельной, в том смысле, что он почти физически не мог себе позволить зря проваляться в постели. Но чем можно заняться ночью, чтобы не потревожить ничей сон? Домашние дела были либо слишком ленивыми (а в теле, словно забывавшем о дневной усталости, как назло кипела энергия), либо слишком шумными. У него даже были мысли найти другую работу – в ночную смену – но Аллен быстро отбросил их. Ради трёх ночей в месяц менять привычный режим? Эта глупость будет покруче его поэтических мыслей о странном поведении луны. Делать ничего не оставалось, кроме как одеваться и выходить на улицу; и как только холодный ночной воздух заполнял лёгкие Аллена, странная радость охватывала все его существо. Хотелось просто бежать, бежать куда глаза глядят, пить ночь большими глотками – до дна. Он был настолько поглощён своими ощущениями, что так ни разу и не заметил две тени, следовавшие за ним по пятам. *** Даже если бы Аллен услышал разговор, состоявшийся в первую ночь его блужданий по городу между двумя тихими преследователями, он бы всё равно не разобрал ни слова - лишь низкое ворчание да фыркание достигли бы его ушей. Но он не слишком вслушивался - и сопровождающие его были достаточно осторожны, чтобы не выдать себя ни звуком, ни движением. - Ждать осталось недолго. Луна уже зовет его, - одноглазый волк кирпично-красного цвета громко чихнул. В этом городе ему не нравилось – душно от выхлопов и сыро; таким, как они, правда, простуда не грозит, но ничего приятного в этом все равно не было. - Выражайся попроще, будь так добр. Прекрасно знаешь, что вся эта дурь меня раздражает, - второй волк, белоснежный до слабого свечения в лунных лучах, надменно отвернулся. - Да брось, было время… - одноглазый весело ощерился; для неподготовленного зрителя это выглядело бы довольно устрашающе, но товарищ его, во-первых, за свою долгую жизнь видел вещи пострашнее, во-вторых, все еще смотрел в другую сторону - вслед удаляющейся человеческой фигуре, в полумраке казавшейся совершенно одинокой и хрупкой. - Было – и прошло, ясно тебе? Двести лет как прошло, - бросил он, наконец, поворачиваясь к своему спутнику и одаряя его ледяным взглядом. - А то, что новое время начинается, тебя не волнует? – одноглазый пихнул его лапой в плечо и тут же отскочил – вовремя: зубы белого волка клацнули в полудюйме от его уха. – И почему ты-человек так не делаешь? Тебе бы пошло… Белый волк вздохнул настолько красноречиво, что смысл этого вздоха был бы очевиден даже тому, кто ни звука не понял из остального разговора. - Даже и не проси меня относиться к этому… - Его Аллен зовут, - услужливо (хотя и с нескрываемым ехидством) подсказал одноглазый. - Да мне без разницы, - белый волк тряхнул головой, словно отмахиваясь от назойливой мухи, - я ни в жизнь не поверю в эти сказочки про перерождение. - Тогда зачем ты здесь? – серьёзно поинтересовался его товарищ. Он прекрасно понимал, что кое-кто здесь обманывает сам себя, и бесполезно даже пытаться указать на это. Но спросить всё-таки надо – хочется же узнать, насколько глубоки заблуждения его друга. - Проследить, чтобы ты не трепал языком о чём не надо, - не раздумывая отозвался белый волк, - кроме того, я обещал дождаться его. «Вот, уже и обещал, - удовлетворенно фыркнул про себя одноглазый, - всё-таки плохо быть патологически честным – нет-нет, да прорвутся истинные чувства…» Вслух, однако, он ничего не сказал – ни в тот, первый раз, ни потом. *** В эту ночь начиналось все точно так же, как и всегда – необычайный прилив сил, такой, что, казалось, мышцы вот-вот не выдержат вынужденного покоя; Аллен даже не стал выключать компьютер, который так и остался сиротливо мерцать экраном в полумраке комнаты – так не терпелось, наконец, покинуть дом. Он кое-как оделся, и уже натягивал на ноги кроссовки перед входной дверью, и предвкушал холодный жидкий вкус ночи... Когда что-то тяжело и подло ударило его поддых изнутри, разорвалось там и разлилось вдоль костей выламывающей болью. Аллен охнул и свернулся на колени, а затем и вообще завалился комком на пол. Это не проходило. Боль, казалось, раскаленным металлом прочерчивала глубокие дорожки в каждой кости, прожигала лёгкие насквозь с каждым вдохом; Аллен с усилием поднял голову и встретился взглядом со своим отражением. Ему захотелось закричать, но горло свело, и с губ его срывался только еле слышный хрип и гортанное поскуливание. Из зеркала на него смотрело… Аллен сам не мог точно сказать, что это было, но совершенно точно не он. Или он? По крайней мере, поза существа в зеркале в точности повторяла его собственную – но, черт побери, он просто не мог быть этим! Белки глаз существа были кроваво-красными; в уголках глаз собирались густые алые капли. Бледная кожа тут и там трескалась и слезала безжизненными лоскутами, обнажая кровоточащие мышцы. Существо корчилось от невыносимой боли, постепенно теряя сходство с человеком все больше и больше; хребет выпрямлялся и утолщался, грудная клетка расширялась, рёбра с противным треском меняли форму; мышцы рвались, отворяя миниатюрные фонтанчики крови, и тут же срастались вновь – создавая новую форму. Аллен как будто смотрел мерзотный дешёвый ужастик, только этот ужастик ему показывал не безучастный экран, а зеркало! Когда он заставил себя оторвать взгляд от сошедшего с ума стекла и посмотрел на свои руки, залитые кровью, стекающей с лица, то едва сдержал стон – собственные глаза уже без всяких зеркал показывали ему продолжение кошмара. Пальцы укорачивались, ногти, напротив, удлинялись и заострялись. «Это все сон. Этого не может быть, я сейчас проснусь в своей постели и все будет хорошо, я снова буду я, и никто больше…» Он непроизвольно заскреб чёрными, загнутыми - своими?! - когтями по полу, зажмурив глаза... и неожиданно почувствовал, как боль начинает отступать. Взамен все тело жутко зачесалось – а еще Аллена бросило в жар. Ощущение было острым и навевало воспоминания о том, как в далеком детстве Мана заставлял его надевать на прогулку колючий свитер. Когда в разгаре игры становилось жарко, и шерстяная ткань прикасалась к влажному от пота телу, ощущение было точь-в-точь таким же. Аллен уронил голову на пол и некоторое время лежал так, стараясь справиться с непреодолимым желанием почесаться. Что-то подсказывало ему, что это плохая идея. Вообще говоря, даже шевельнуться сейчас казалось очень плохой идеей, поэтому он просто неподвижно лежал в луже собственной крови и ждал – сам не зная чего. Внезапно ему вспомнилось, как Лави упорно пытался убедить его скоротать эту ночь за игрой, а сам он не менее упорно отказывался, прекрасно понимая, что его ночная беготня явно вызовет у друга ненужные вопросы или – что ещё хуже – сочувствие и волнение, которого Аллен не хотел совершенно. А что было бы, если бы Лави всё-таки смог его убедить, увидел бы это… Хотя, наверное, он был бы только счастлив – живая легенда, оборотень показал себя… Слово «оборотень» применимо к себе проскользнуло в мыслях случайно; Аллен удивился тому, как исчерпывающе оно описывало ситуацию, как пришло само собой и намертво укоренилось в его сознании; он пытался не верить, как раньше – но быстро осознал бессмысленность этих попыток. Оборотень. Тяжкая неуютная тишина всё тянулась и тянулась, и в ней не происходило ничего, ничто не освобождало Аллена от больного уединения с только что сполна просмотренным кошмаром, с запахом крови и словом - оборотень. Уж лучше уединение в холодильнике сумасшедшего босса, ей-богу!.. Мысль о холодильнике нелепым образом придала сил и решимости. Аллен стиснул зубы, встал на ноги и открыл глаза. В зеркале отражался небольшой, необыкновенно худой, ржавого цвета волк; выражение его морды было до смешного растерянным. Ещё не до конца веря зеркалу, Аллен постарался осмотреть себя – отражение не лгало. Он нервно хохотнул и тут же попытался закрыть рот лапой, едва не свалившись при этом на пол: звуки он издавал, мягко говоря, странные. Он попытался успокоиться, но волны страха захлёстывали его снова и снова; наконец, он сорвался с места и начал бессмысленно носиться по квартире бестолковыми кривыми кругами, то и дело неловко ударяясь боками о мебель. Ему иррационально казалось, что бывшие такими родными стены вот-вот раздавят его, и, пусть сквозь панику, охватывавшую его, пробивались слабые увещевания внутреннего голоса, он просто не мог остановиться. Наконец, не выдержав, он запрыгнул на стол в своей комнате и бросился в закрытое окно. Реечки рамы не выдержали напора его нового тела, нахально и звонко брызнуло вон, в жидкую уличную ночь битое стекло. В этот момент он не подумал, чем может грозить падение с пятого этажа – Аллену хотелось лишь одного: вырваться из этой кирпичной коробки на волю. *** - Идиот, - устало выдохнул длинноволосый азиат, мрачно глядя на Лави, с виноватым видом сидевшего напротив него на ступеньках. - Ты не мог ему прямо сказать? - Иди и сам скажи, - огрызнулся Лави. Он весь извёлся от волнения за Аллена; ночь вступала в свои права и до обращения оставались считанные минуты. Воспоминания о первой смене привычного облика на рыжую шкуру были неприятно ясны, несмотря на столетия, прошедшие с этого момента, и он благодарил бога за то, что в тот момент рядом с ним был друг. - Представь себе: к тебе приходит незнакомый парень и говорит – о, дружище, через пару минут ты станешь волком, только не паникуй, так и должно быть, – азиат презрительно фыркнул. - Замечательная идея. Лави не ответил. Он уже чувствовал знакомый зуд во всем теле, предвещавший скорую трансформацию. Как-то он поинтересовался у Вайзли, который славился своей любовью к сбору и систематизации сведений о природе оборотней, почему первая трансформация всегда настолько болезненна и отвратительна, в отличие от последующих. Лицо Вайзли тогда приняло вымораживающе снисходительное и самодовольное выражение – как всегда бывало, когда он точно знал ответ на вопрос. - До первого обращения у всех оборотней человеческое тело, несовершенное и хрупкое. Ему нужно перестроиться, понимаешь? Оборотень должен расстаться с человеческой плотью, сбросить её, как змея сбрасывает кожу. Это не может быть просто и безболезненно. - А потом? – Лави старался говорить спокойно, хотя внутри у него всё кипело. Он понимал, что не стоило злиться на Вайзли – вот такой уж он, его не переделать – но желание дать надувающемуся от гордости за себя оборотню по роже разуму не подчинялось. - А потом ничего сбрасывать уже не нужно, что непонятного? – удивился Вайзли, - Клетки трансформируются сами, это не больно. Тебе же не больно, когда у тебя волосы растут, так? - Так волосы именно что растут… - начал Лави, но Вайзли перебил его: - Это не имеет значения. Процесс столь же естественный. Сейчас, когда зуд во всем теле заставил его, выгибаясь, опуститься на четыре лапы, Лави подумал, что, несмотря на бесчисленные обращения, у него язык не повернется назвать этот процесс естественным. Рядом с ним недовольно фыркнул и встряхнулся его товарищ. - Началось, - коротко буркнул он. Лави и сам это знал; если бы то, что происходило в квартире на пятом этаже, сопровождалось свечением, то сейчас сквозь стекла бил бы свет ярче солнечного. А ещё – Лави осознал это со странным восторгом – он вновь почувствовал… Он и сам точно не мог сказать, что именно он почувствовал. Наверное, нечто подобное происходит в душе странника, который возвращается домой после долгого путешествия; в душе человека, обнимающего любимого брата, которого, кажется, успел потерять безвозвратно. Это чувство и раньше просыпалось в нем, когда он был рядом с Алленом – только так он и понял, что их двухсотлетний поиск закончен. Но сейчас оно было таким мощным и чистым, что хотелось плакать от счастья. Впрочем, оборотни в звериной форме плакать не умеют, и Лави был искренне рад этому – его товарищ не упустил бы шанса поиздеваться. Он украдкой глянул на товарища – и замер с комично открытой от удивления пастью: в глазах белого волка светилась болезненная надежда такой глубины, какой Лави в нём и не подозревал. Что бы тот ни говорил – он действительно ждал этого дня, ждал мучительно и страшно, как заключенный ждёт дня своего освобождения. И даже теперь, похоже, он не мог поверить, что его ожидание закончено. Лави глубоко вздохнул и улёгся на землю, положив морду на лапы. Оборотням в полнолуние сложно усидеть на месте, но им сейчас ничего не оставалось – только ждать. Первое обращение мучительно и продолжается не меньше часа; все это время молодой собрат вынужден сохранять неподвижность, чтобы не помешать формированию своего нового тела. Белый волк рядом, наконец, отвел взгляд от окон и ворчливо поинтересовался: - Какого чёрта ты улегся? А если он успел выйти из квартиры, ты об этом подумал? Марш на разведку. Любому другому Лави бы в жизни не простил обращение в таком тоне, но на Канду он злиться не мог – особенно сейчас. Поэтому он, не говоря ни слова, поднялся и направился к дому Аллена. Замок на двери, на его счастье, был сломан, так что войти в подъезд не составило особого труда. Он поднялся на пятый этаж – и в нос ему ударил металлический запах крови, перемешанный с пряным запахом другого оборотня. Обращение явно шло полным ходом. Лави поскреб когтями дверь, подцепил ручку, потянул – закрыто. Значит, этим путём Аллену из квартиры не выйти. Лави тяжело вздохнул и привалился к двери боком, надеясь только на то, что Аллен сейчас сможет ощутить его присутствие и воспримет его правильно; впрочем, надежда была хлипкая. Он прекрасно помнил, что нечеловеческая боль отбивает все чувства, какие только есть. Время текло невыносимо медленно. Обострённым слухом Лави улавливал доносящийся из-за двери хруст, влажный треск и хриплое болезненное поскуливание; эти звуки напоминали ему собственные давние мучения. Он прижимался к двери так тесно, что, казалось, еще немного – и он либо срастётся с нею, либо просочится-таки в квартиру. Когда дверь под напором крупного волчьего тела заскулила едва ли не жалобнее Аллена, все стихло – но из квартиры повеяло нарастающей звериной паникой. Тогда Лави вскочил и мохнатой ракетой понесся вниз – ещё немного, и… Он выбежал из подъезда как раз в тот момент, когда Аллен, разбивший стекло своим телом, тяжело рухнул на тротуар. Он, правда, немедленно вскочил и, прихрамывая, двинулся было в одному ему известном направлении, но, не пройдя и пары шагов, неподвижно замер. Из темноты ему навстречу медленно вышел белый волк. *** Удар о землю несколько отрезвил Аллена – по крайней мере, паника схлынула, уступая место ослепляющей боли; удивительно, но в откровенно неудачном падении он ничего себе не сломал. На все четыре лапы подняться получилось, по крайней мере, с первой попытки. Он поковылял было в тень деревьев – в окнах тут и там начал зажигаться свет; звон стекла явно многих заставил проснуться... Но внезапно носа коснулся странный запах, притягательный и удивительно знакомый; при этом Аллен готов был поклясться чем угодно, что впервые чует нечто подобное. Он замер, шумно втягивая воздух, будто бы стараясь впитать этот запах каждой клеткой своего тела – а потом он увидел. Белый волк казался призраком; шерсть его словно излучала неясный свет. Аллен немедленно ощутил себя маленьким и незначительным – он уступал в размерах в полтора раза, не меньше. Ноздри призрака слегка вздрагивали, словно он принюхивался не менее заворожённо и вдумчиво, чем сам Аллен; наконец, он хищно оскалился и процедил: - Давай за мной, малявка. И без глупостей.