В этом ее прелесть

В начале шестнадцатого века я начал своё путешествие по Европе с целью обзаведения новыми знакомствами и материальными связями. Под конец пятнадцатого столетия я успел осознать, что даже бессмертному существу нужны влияние и деньги, а уж мне с моими амбициями и желаниями они необходимы в гораздо большем количестве, нежели любому королю. Война с Валериусами требовала огромных затрат. На протяжении двадцати лет я успел изъездить вдоль и поперёк множество замечательных мест. Я побывал в Речи Посполитой, в Пруссии, и в Болгарии, в Сербии, в Албании, в Греции или, иначе говоря, в оккупированных Османской Империей территориях. В каждом из этих мест я нашёл толковых последователей, которые, приняв тёмный дар, стали моими верными союзниками в борьбе против Бога и людей. В то время я только начал опутывать Европу своей паутиной, дабы в один прекрасный момент полностью подчинить себе её жителей. Дальнейший мой путь лежал в итальянские земли. Особенно меня интересовали Рим, Флоренция и Венеция. В каждом из этих городов мне нужно было оставить своих шпионов и наместников, дабы всегда первым быть в курсе разворачивающихся дел. Особенно это касалось Рима, а точнее Ватикана, ибо я должен был уберечь себя от поползновения католических рыцарей, коим обо мне сообщил папаша. В тысяча пятьсот двадцать третьем году, буквально сразу же после становления кардинала Джулио Медичи римским папой Климентом VII, я въехал в дивную Флоренцию, к сожалению, являющейся довольно солнечным местечком. Я планировал обзавестись здесь помощниками из среды самих Медичи или их ближайшего окружения, но судьбой мне была уготована встреча с одной черноволосой красавицей, служившей монахиней в монастыре Сан-Марко и являющейся дальней родственницей проклятого людьми Франческо Пацци. Я познакомился с сестрой Джиованной. Ох, каким дурацким именем её нарекли при данных ею обетах! «Данная Богом будет помилована Богом»… Пфф! У меня аж зубы сводит! Мне куда больше по нраву её настоящее имя — Верона. Моя итальянская фаворитка. Заприметил я жгучую брюнетку в один из дождливых дней, выпавших на период моего пребывания во Флорентийской республике. Так как небесное светило было сокрыто тёмными тучами, я позволил себе рискнуть и выбраться на улицу днём, дабы понаблюдать за жителями города и, по возможности, пообедать. Пересекая площадь Святого Марка, я наткнулся на идущих колонной монахинь, во главе которых шла старая и, очевидно, старшая сестра. Женщины, промокшие насквозь, шли, склонив головы. Создавалось впечатление, что они пытаются разглядеть потерянную кем-то монетку под своими ногами. Одна из сестёр, что шла позади всех, украдкой огляделась по сторонам и встретилась со мной взглядом. Девушка осталась стоять на месте, как вкопанная, не обращая внимания на ещё более усилившийся дождь. Она не отводила от меня взора своих карих очей. В её глазах виднелось любопытство и какой-то первобытный страх. Верона в то мгновение будто бы поняла, кто стоял от неё неподалёку, и это понимание не испугало её, а, наоборот, возбудило. Я понял это по расширившимся зрачками и ставшему прерывистым дыханию. Я сам испытал неподдельное возбуждение, узрев её лицо, словно высеченное из мрамора. Красота Вероны не сочеталась с всепоглощающей покорностью, свойственной католическим сёстрам. Эта дерзкая итальянская прелестница была грешна, и её грех состоял в том, что она скрывала красоту своего чела под монашеским одеянием, символизирующем уход от страсти. Это кощунство! Сия девушка должна была предаваться любви! Ей было не место в монастырской келье! Верона не должна была сгнивать во имя Господа! Заметив, что одна из воспитанниц, не отрываясь, смотрит на мужчину в иностранном платье, старшая сестра поспешила схватить её за руку и увести от меня подальше. Верона несколько раз оборачивалась ко мне, словно желая запечатлеть навсегда. Мы тогда ещё не знали, что нам суждено не только вновь повстречаться, но и сплести свои судьбы воедино. В следующий раз я повстречался с ней через неделю, возле собора Санта-Мария-дель-Фьоре, где монахини, ранним утром, когда солнце ещё не успело взойти, раздавали нуждающимся беднякам хлеб. Вероятно, был какой-то внеочередной церковный праздник. В этих землях они чуть ли каждый день воспевают молитвы какому-то святому мученику. Настоящие фанатики! Несмотря на мою занятость, я никак не мог выкинуть из головы прекрасную монахиню, от того был очень рад вновь увидеть ее. Как и она, в свою очередь, была необычайно счастлива снова столкнуться с таинственным незнакомцем. Между нами выстраивалась особенная связь, чем-то схожая с пламенем, которое охватывает влюблённых. Мы оказались во власти сильного, непреодолимого влечения друг к другу. Опасаясь тогда привлечь внимание сестёр и в особенности настоятельницы, Верона, призвав меня следовать за ней, смешалась с толпой прихожан и завернула за угол колокольни Джотто. Едва завидев меня, красавица сказала: — Как же долго я ждала тебя… Спаситель мой. Завязавшийся с этих странных слов диалог раскрыл мне личность Вероны. Я узнал о её происхождении и об её участи. Желая доказать Медичи свою верность, отец Вероны, Джордано Питти, отдал её в монастырь, где та была обязана молить святых и Господа о благах для самой влиятельной семьи Флоренции. Верона по материнской линии была троюродной внучатой племянницей убийцы Джулиаоно Медичи и, по мнению её отца, была обязана из-за наличия крови Пацци в своих венах до конца дней просить прощения. На деле, это было лишь показное представление для Медичи, когда те вернулись к власти. Отец Вероны не думал, что будет лучше для дочери, он решил через неё подмазаться к властителям города. Он предал её. В монастыре Вероне пришлось несладко из-за её непростого и своенравного характера. В обители царил настоящий террор матери-настоятельницы, которая требовала от своих послушниц строгого исполнения всех церковных догматов. Сестры молились днем и ночью, не разгибая спин; практически не спали; мало если, а под платьем носили вериги. За любыми, даже самыми малыми проступками, следовало суровое наказание. И как оказалось, за тот эпизод, что произошёл между мной и красавицей семью днями ранее, её выпороли перед остальными сёстрами, обвинив в похоти… Этот факт привел меня в бешенство! Еще меня называют извергом! Красавица Верона, рыдая, молила меня спасти её. Она сказала, что видит во мне ту же боль, что живёт и в ней. Причитала, что мы с ней родственные души. Я был полностью согласен с этим её заявлением, и оттого мне жуть как захотелось вырвать итальянку из цепких лап церковников. Я мог с лёгкостью сделать это прямо в тот момент, но решил быть честным с красавицей до конца. Я решил открыть ей свою тайну. Я повелел красавице ночью впустить меня в свою келью. Верона тогда не представляла, как я к ней заберусь… После полуночи, в образе летучей мыши, я буквально постучался в маленькое оконце нужной кельи. Прекрасная монахиня долго смотрела на меня, не веря в происходящее. Она могла не впустить меня внутрь, и уберечься тем самым от демонических чар. Но она решила пойти на риск. Верона открыла окно и позволила мне пробраться в её покои. Царил в келье чрезмерный аскетизм: жёсткая постель и распятие, висящее на стене. Ничего более. Совсем не подходящая обстановка для такой прелестницы! Итальянка заслуживала иметь богатства, которыми владеют знатные дамы. Её красоту должны подчеркивать искусно сшитые платья и невероятные драгоценности. Верона, не дожидаясь моих объяснений и оправданий, сказала: — Будь ты демоном, я никогда не подпустила бы тебя к себе, но я разглядела, что ты не есть он, ибо ты нашёл в себе силы посочувствовать и прийти на помощь, не попросив у меня ничего взамен. Тогда как демон не даёт ничего просто так. Её слова задели смолкнувшие струны в моём сердце. Последние годы во мне видели только чудовище, и из-за этого боялись и ненавидели меня. А она, католическая монашка, смогла что-то разглядеть во мне. До сих поражаюсь, как быстро океан чувств захлестнул нас. Утром мы не знали имён друг друга, а вечером разговаривали друг с другом так, будто бы были знакомы всю жизнь. Не было долгих дней познавания друг друга, был лишь один миг, который объединил нас навеки. Наши чувства стали сродни бурному потоку реки Тибр. Верона, будучи истинной флорентийкой и дочерью итальянских земель, оказалась решительной и пылкой девицей. Стоя напротив меня, она стянула с головы причудливый монашеский головной убор. Длинные тёмные волосы упали ей на плечи, и я, желая ощутить их мягкость, намотал прядь себе на пальцы. Они оказались нежнее шёлка. Красавица коснулась ладошкой моего лица и, будто умоляя, попросила: — Полюби меня. — Знаешь ли ты, чего просишь? — Нет. Но хочу узнать. Что может быть лучше, чем поддаться греховной страсти в стенах монастыря? Я впивался губами в уста итальянки с такой жадностью и ненасытностью, что можно было подумать, что я желаю съесть её! Хотя, доля истины в этих словах есть… Кровь, текущая тогда по её венам, была жгучей и страстной. Эта была кровь молодой женщины, которая желала любить и готова была дарить сие чувство без остатка. Я ласкал обнажённое тело Вероны, уделяя особое внимание оставшимся следам от порки и вериг. Каждый раз, касаясь их губами, я клялся ей, что человек, нанесший эти увечья, ответит передо мной за каждый нарыв на её совершенной, чуть смугловатой коже. Верона потеряла свою невинность, отдавшись мне на жёстком подобии ложа в монастырской келье. Боль, что она испытала в ту ночь, была для неё в радость, ибо она познала настоящее удовольствие и счастье, вероятно, впервые за свою жизнь. Акт любви, произошедший между нами, принёс мне острое наслаждение и открыл второе дыхание. Я ощутил позабытое тепло в своей израненной душе… Знойная итальянка позволила мне вновь почувствовать, что значит быть живым. Это дорогого стоило. Лёжа со мной в обнимку, Верона произнесла слова, которые определили её дальнейшую судьбу: — За короткий миг ты стал для меня всем. Стал дороже всех. Ближе всех. Я не хочу с тобой расставаться. Никогда. Позволь мне быть рядом с тобой, любовь моя. Как мог я ей отказать в подобной милости? Откинув её длинные волосы назад, я ласково покусывал её изящную шейку, прежде чем вонзить клыки в тонкую кожу. Красавица вскрикнула от внезапной боли и попыталась оттолкнуть меня от себя, но я, наоборот, навалился на неё сверху, придавив своим телом к постели. Когда я понял, что крови в теле моей чудной итальянки осталось совсем немного, я оторвался от неё. Острыми когтями разорвав артерию у себя на горле, я приподнял Верону и придвинул её голову к своей шее. Положив ладонь ей на затылок, я чуть прижал лицо красавицы к ране и повелел испробовать мою кровь. Уже скоро Верона, охваченная неистовой жаждой, пила нектар жизни, сулящий ей прекрасное будущее. От каждого касания её языка мне казалось, что в меня ударяет молния, настолько это было приятно. Не побоюсь сказать, что я испытал тогда самый, что ни на есть оргазм. Однако, всё приятное когда-либо заканчивается и Верону ждали мучительные минуты перевоплощения, какие когда-то сотрясали Настасью. Охваченная разрывающей изнутри болью, итальянка корчилась в моих объятиях, словно бы пытаясь сбежать от сущности, что внедрялась в её тело. На дикие крики девушки к дверям её кельи сбежались сёстры, которые, едва завидев обнажённых и перепачканных в крови нас, с дикими воплями бежали прочь. Лишь мать-настоятельница осталась стоять в проёме, осеняя себя крестом и выкрикивая молитвы. Она осталась там очень кстати, ибо, едва придя в себя, моей новоиспечённой невесте нужно было перекусить. Да и заодно расквитаться с давней обидчицей. О, Верона с такой яростью колошматила эту старую фанатичку, что мне даже пришлось оттаскивать её от неё! Но я её понимаю: желание отомстить затуманивает разум… Я сам под влиянием идей о мести натворил много непростительных ошибок. Мы оба устроили небольшую бойню в монастыре. Правда, убивали лишь тех, на кого указывала моя итальянка. Очевидно, ни она одна была несчастной пленницей здесь и посему Верона не хотела убивать подобных себе. Я бы, конечно, разнёс всю это богадельню к чертям, но желание дамы для меня всегда закон. После кровавой бани, учинённой нами, пришлось быстро убираться из Флоренции. Правда, мы не забыли с Вероной навестить её отца и попросить того благословить наш союз… Наше воссоединение произошло сумбурно, но я ни разу не пожалел о нашем знакомстве с Вероной. Быстро возникшие чувства не сказались на нашем дальнейшем совместном проживании. Верона стала моей правою рукой, я внимал её советам и делился с ней своими планами. Она могла остановить меня от необдуманного шага одним лишь своим мягким прикосновением. Она всегда рассудительна, послушна, бесконечно верна, навек благодарна. Она не похожа на НЕЁ… И в этом её прелесть.