Три оси времени

— Может, каге? Второй иероглиф — каге. Нет? Ты издеваешься? Зелёная хрень хранила молчание, и Ичиго не помнил себя от злости.  Если бы у Мидори было лицо, Куросаки бы его разбил. Но нет, это было невозможно, и металлический занпакто всё так же висел в воздухе, оставаясь безучастным к взрывным эмоциям своего носителя. — Может, ты хоть подсказку дашь какую? Ты кидо-тип? «Боммм» — Стихийный? Магический? «Боммм» — Ты… аааа… ты взрываешь? Душишь? Ослепляешь? Заставляешь плясать канкан? Выбешиваешь окружающих? Грудь сдавило неимоверно, и Ичиго привычно закашлялся, заваливаясь на бок — выход из собственного внутреннего мира всё ещё был для него тяжёлым испытанием. Как, собственно и нахождение в подсознании — причём парень был готов мириться с почти полным отсутствием ощущений, вырвиглазной картинкой и проблемами с дыханием, но не с чёртовым игнорированием чёртового меча! — Кажется, твой бой более тяжёлый, чем ты ожидал, Ичиго. Чем-то довольный Гинрей протянул парню палочку с данго, принесённую из Руконгая — сам Ичиго тратил законный выходной на медитацию под кустом во внутреннем дворе, наивно полагая, что смена обстановки может расшевелить Мидори. Конечно же, он ошибался. Ичиго фыркнул и с удовольствием зажевал рисовый шарик, двигаясь и давая Гинрею место на предусмотрительно расстеленном покрывале. Довольный Кучики немедленно сел рядом, и не в классическую сейдза, а по-нормальному, вытянув вперёд ноги. Ичиго, когда в первый раз увидел, чай расплескал.  — Ты слишком нервничаешь из-за этого. Всё уже решено — либо ты достоин знать имя своего меча, либо нет. Понимаешь? Вопрос лишь в том, пройдёшь ли ты его испытание. Что он от тебя хочет? Вы сражаетесь?  Ичиго зарычал, разламывая палочку из-под данго, будто она была его злейшим врагом. Он уже слышал, что учитель медитации искренне верит, будто он и его меч пытаются зарезать друг друга. Куросаки подозревал, что слухи про трупы под кустом распускал тоже он.  — Если бы. Эта тварина просто игнорирует меня!  На пару секунд Гинрей замер, а потом громко и очень обидно расхохотался. Не думая о правилах поведения и запрокидывая голову, между прочим. Интересно, у кого из Кучики проблемы — у Гинрея или у Бьякуи? Ичиго, за четыре месяца рядом с новым соседом, просто устал задавать себе этот вопрос.  — Какая прелесть. Значит, он требует от тебя усидчивости? Попробуй провести перед ним полную чайную церемонию — я попрошу тётю дать тебе пару уроков. Или сыграйте в и-го — если у твоего занпакто есть руки, чтобы играть. От немедленной смерти Гинрея спасла только великолепная реакция и чудесная привычка повсюду таскать свой меч. Несколько минут парни с удовольствием рубились друг с другом, пока Куросаки не опрокинул коробочку с оставшимися данго.  Будущие шинигами замерли, с сожалением рассматривая испорченную еду. — Ты всё испортил.  — Знаю. — Серьёзно, над хладнокровием стоит поработать. Может, всё же чайная церемония? — Гинрей! Впрочем, Ичиго прекрасно понимал, что в словах лучшего друга был смысл. Этим Кучики безумно напоминал Исиду — исключая те моменты, когда последний начинал задвигать про «гордость Квинси», конечно — Урью мог быть сколь угодно странным, но мыслил он всегда здраво, и его выводы почти всегда оказывались верными. Наверное, именно из-за этого сходства Куросаки так быстро сошёлся с новым соседом. Гинрей вообще обладал странным талантом притягивать к себе людей. С первых же дней пребывания в Академии он перезнакомился со всеми в Ину-ичи и Ину-ни, а также с большей частью Ину-сан и Тануки. В конце первой недели он уже был всюду своим, его звали на студенческие посиделки и на разные значимые события для небольших клубов и кружков. Гинрей с радостью соглашался, назначал дату и приходил, с маниакальным упорством таская Куросаки Ичиго за собой.  И это было восхитительно. Случайно ли, специально ли, но Соуске Айзен намертво отделил Куросаки Ичиго от остальных студентов Академии. Чем сильнее краснел Айзен, чем чаще он заикался, тем большим чудовищем выглядел стоящий рядом мрачный Ичиго. Пара ребят из Ину-сан сказала ему открытым текстом: «Он всегда так на тебя смотрел, будто ждал, что ты обнажишь меч и пойдёшь всех убивать. А это его „К-куросаки-кун“… Мы вообще думали, что ты избиваешь его за слишком громкое дыхание». Самое ужасное, что это влияло не только на общественное мнение, но и на самого парня. Так, осознавая это или нет, Айзен превращал Ичиго в чудовище.  И чем несчастнее выглядел Айзен, тем жёстче становился Куросаки. Соуске хотелось защищать, и Ичиго, со всей своей горячностью, кидался на потенциальных обидчиков. Кто знает, не обмани его Айзен тогда — может, какой-нибудь куст действительно похоронил бы под собой какого-нибудь Тануки… Неужели Айзен притворялся уже сейчас? А вот Гинрея не нужно было оберегать. Будущий глава Кучики не смотрел побитым щенком, не боялся обнажать меч и не краснел. Он смеялся, дрался, спорил и творил всякую ахинею — и, чёрт подери, ещё никогда после своей смерти Куросаки Ичиго не чувствовал себя настолько живым. Словно не было никакого Яхве, никто не уничтожал мир, и парню не было нужды ставить всё на кон ради победы. Наверное, это было плохо — теперь умирать снова будет гораздо страшнее. Или это будет тем, ради чего он выживет, выйдя за пределы человеческих возможностей и нарушая все законы мироздания?  Сильный тычок в бок не дал Куросаки уйти в размышления о лжи и правде об Айзене. Ещё один плюс Гинрея — никакой возможности углубиться в самокопание и глобально задуматься о том ужасе, который с ним произошёл. — Кстати, я официально присоединяюсь к вам на практику в мир живых. Устроим соревнование? Скажем, кто отправит на перерождение больше душ? Заранее обговорим, что семья считается за одного! Тут же помрачневший Ичиго подавил в себе желание застонать и побиться головой о стену. Он совсем забыл об этой чёртовой практике, от которой было необходимо откосить! Ещё в то жуткое путешествие до Руконгая Король Душ предупредил парня о запрете на выход в другие измерения. «Не хочу повторяться, но ты — мой меч, Куросаки Ичиго. В лучшем случае, покинув Общество Душ, ты станешь обычной железкой. В худшем… Полагаю, ты и сам понимаешь».  «Прекращай драматизировать. Я не запираю тебя здесь — накопишь достаточно реацу для поддержания себя в высвобожденной форме, и ходи куда хочешь. Ну, или найди Мимихаги и попроси его активировать твой шикай.» «Мимихаги?! Тот странный Руконгайский Бог?!» «Моя правая рука, если быть точным. И не смей спрашивать, почему она существует отдельно от моего тела.» Король исчез так же внезапно, как и появился, и Куросаки с удивлением обнаружил, что его со всей силы трясёт Гинрей. — Очнулся наконец? Ичиго, я серьёзен — такие частые погружения в подсознание опасны! Особенно если учесть, как оно на тебя влияет. Хватит, слышишь, хватит — ты достаточно силён, прекрати себя убивать! Ичиго тихо рассмеялся. Как же здорово, когда твои друзья готовы тебя спасать — даже от тебя самого. Куросаки иногда хихикал над ситуацией — он словно был Рукией, а Гинрей — самим Ичиго. И, вздумай кто-нибудь приговорить рыжего шинигами к смертной казни, надменный Кучики наверняка разрушил бы полмира, чтобы его спасти. — Гинрей, мне любой ценой надо отмазаться от практики в мире живых.  Кучики замолчал, а потом протяжно вздохнул и провёл рукой во волосам, поправляя причёску. — Ладно, сейчас принесу. И действительно, принёс — традиционную чашку с тёмно-зелёной жидкостью, резко пахнущую травами. — Пей. — Что это? Мрачная улыбка, нечитаемый взгляд. — Яд. Смесь лекарственных трав, если точнее. Выпьешь — на ближайший месяц обоснуешься на койке в бараках четвёртого отряда. Если выживешь — а это возможно только в том случае, когда у тебя лужёный желудок, способный переваривать гвозди. Впрочем, торжественно клянусь, что сразу позову лекарей и буду поддерживать тебя в барьере. Хотя, даже это вряд ли тебя спасёт — семейный рецепт Кучики учитывает подобную способность шинигами.  Гинрей замолчал, а потом хитро улыбнулся, хлопнув Ичиго по плечу. — Так что, будешь совершать самоубийство, или переборешь лень и отправишься со мной в мир живых? Я дам тебе фору в две души. Куросаки не ответил — он, запрокинув голову, выпил дымящийся яд в два глотка.