Все любят Беатриче!

Прошла неделя, и вот, после заслуженного отдыха, Трикси должна была устраиваться на работу в колхоз Оливии Тимофеевны, матери её возлюбленного Владимира. И вот, в тот самый день, в семь утра, когда Трикси ещё сладко спала и видела прекрасный сон про то, как они с Биллом Сайфером ночью застряли на колесе обозрения, в её дверь позвонили. Конечно же, этот звонок разбудил сонную филифьонку. Трикси продрала глаза, встала и неохотно поплелась к двери, недовольная тем, что её разбудили столь рано. "Кого ещё черти принесли? - думала Трикси, - А хотя, это должно быть, тётя Маёй, пришла устраивать меня на новую работу. Не, я конечно, понимаю, нужды семейного бюджета и всё такое, но не до такой же степени, чтоб родную племянницу у ночи на краю в дикое село переть!" Не открывая двери, Трикси спросила сонным голосом: - Тёть Маш, ну чё ты так рано? Я ещё и пожрать-то толком не успела, только что проснулась. За дверью раздался голос: - Я тебе не тётя Маша! Трикси узнала голос Оливии Тимофеевны, которую она по ошибке приняла за тётку. Филифьонке стало неловко, и она поспешила извиниться, что ни за что бы не сделала по собственной строптивости, коли б не то факт, что отныне и навсегда эта ворчливая фьега берёт над ней с… то есть, проклятое шефство. - Собирайся, поедешь работать! - приказала Оливия Тимофеевна. Трикси недоумевала, почему за ней пришла не Маёй. "А вдруг с ней что-то случилось? - подумала Трикси, - Вдруг она перепила подмороги, и теперь лежит в больнице с мордотой? А вдруг... тётка уже не жилец в сем мире? Это просто полный пи… кхе-кхем, конец». Филифьонка уже невесть что надумала, и успела здорово испугаться, но Оливия Тимофеевна успокоила её словами: - Ну, собирайся же, поедешь работать ко мне в колхоз! Или ты забыла? И тут Трикси вспомнила, что сегодня она должна была ехать вместе со своей начальницей, когда она придёт за ней. Маёй велела филифьонке сегодня рано встать и приготовиться к отъезду. Конечно же, Трикси благополучно отправила послание тётки по морю забвения, и теперь, когда будущая начальница уже стояла на пороге, она была совершенно не готова. Трикси тут же кинулась собирать вещи и одеваться. Кое-как собравшись и взяв в лапы чемодан, она открыла дверь. Перед Оливией Тимофеевной стояла филифьонка, одетая в белую футболку с изображением Мэми-троллей, на ней также были тёмно-синие джинсы, чуть прикрывающие яркие сникерсы, и жилет того же материала, скрываемый мощным серебристо-свинцовым рюкзаком, ощетинившимся мягкими шипами, похожими на ежиные колючки. Оливия Тимофеевна оглядела будущую колхозницу с морды до лап, а затем, недовольно посмотрев на неё, вынесла вердикт: - Не годится! Милочка, ты не на свидание идёшь! Ступай переодеваться, да поживее. Трикси, оставив начальницу колхоза на пороге, нехотя пошла переодеваться, и в это время негодовала: "Да что она вообще понимает в стиле одежды! Джинсы и футболка - это одежда на каждый день, а на свидания выбирают образы понаряднее. Сначала пусть сама научится со вкусом подбирать образ, а потом пусть другим указывает, как и куда одеваться! Модная полиция, (здесь нецензурное выражение)". Через некоторое время филифьонка снова стояла перед начальницей колхоза. Теперь уже на плечах Трикси слабо покачивался на легких порывах ветра, проникающих в комнату сквозь форточку, алый, словно рубиновый, сарафан, усыпанный крупным белым горохом. Белоснежные кружева фартука, также слегка покачиваясь на шаловливых крыльях теплого ветерка, заполняющего комнату, как вода заполняет аквариум, лежали на скарлетовом шелке. Такая же косынка скрывала коралловые локоны, однако один все же успел не во время выбиться. Оливия Тимофевна уже хотела похвалить Трикси за правильный, по её мнению, образ, но увидев розовые пряди филифьонки, выбивающиеся из-под косынки, передумала делать это: - Та-ак! Это ещё что такое? Ох уж эта молодёжь - краситесь всякой химией, а потом зарабатываете себе болезни. И на голову тоже, у нас в деревне один был, то ли парень, то ли девка, а морда фьонья. Тоже розовым красился, а потом с горы прыгнул. А ещё от краски выпадают волосы. Вот лично я за всю свою жизнь ни разу не пользовалась краской. Впрочем, это было заметно, так как волосы Оливии Тимофеевны по вине её возраста, близкого к преклонному, уже начали седеть. "Да, Оливия Тимофеевна, на вас не угодишь!" - подумала Трикси, но не решилась озвучить эту мысль, так как боялась оскорбить начальницу, дабы не портить о себе впечатление. Филифьонка решила показать, что она не прочь поработать в колхозе и готова к труду. - Я готова! - воскликнула она, - Думаю, можно отправляться. Через некоторое время Трикси была уже на пути в колхоз. Она ехала на машине, водителем которой была сама Оливия Тимофеевна (Да, начальница колхоза могла позволить себе собственный автомобиль и даже умела водить его). Автомобиль во всём своём грязно-бирюзовом великолепии, казалось, готов был слиться с пронизанным горячими лучами куполом небосвода. Под колесами сначала шуршал асфальт, а потом загрохотали камни и щебень. Тем временем по проселочном дороге бодро катили на ярком небесно-голубом автомобильчике две двадцатилетние филифьонки – одну из них, - стройную, полубронзовую и темноволосую, - звали Дерринг, а вторую, - низкую, рыжеволосую и голубоглазую (ее глаза отливали тем же цветом, что и небо, и глянцевое покрытие автомобиля в этот солнечные летний полдень), - Твисти. Дерринг, что можно предположить, отталкиваясь от ее лидерских намерений, крутила баранку, а Твисти вальяжно разлеглась на задних сиденьях и листала глянцевый журнал с яркими фотографиями знаменитостей, постерами из аниме и кинофильмов, а также ловила ушами доносящуюся из чрева ржавого плеера музыку. Было градусов так под 40. Оливия Тимофеевна остановилась. - Здорово-херово, - сказала она матом, - а вы куда ехать изволили? - Едем на коллективное фьоновыжимательство. Мы недавно в доноры поступили, а то жрать нечего. Без фьони получается невкусно. - Что верно, то верно! Угостите как-нибудь, - осклабилась Оливия, нажимая на газ. Трикси, любившая только быструю езду, была недовольна тем, что они с новой начальницей ехали ужасно медленно, но виду не подавала - боялась рассердить Оливию Тимофеевну, чего делать совсем не стоило. Чтобы хоть как-нибудь скоротать время, проведённое в пути, Трикси взяла плеер, вставила в уши наушники и начала слушать любимые песни. Вскоре она дошла до песни из любимой игры Трикси. Филифьонка даже начала петь:

- Five Nights at Freddy's Is this where you want to be. I just don't get it Why do you want to stay?

Трикси пела, представляя, что она уже популярная певица и у неё концерт, на котором очень много поклонников филифьонки. Она стоит в свете софитов и исполняет песню. Все слушают её чудесный голос, подпевают вместе с ней. По всему залу восторженные крики. А после концерта фанаты не дают прохода юному дарованию и просят у него автографы, хотят сфотографироваться на память. Трикси всю дорогу слушала музыку, купаясь в благах воображаемой красивой жизни в противовес рутинному существованию, обнаруживающему ещё место работе на изнуряющих станках выжженного солнцем колхоза. Но Оливия Тимофеевна вернула её с небес на землю, остановив машину и выдернув у Трикси наушник, чтобы ей было слышно, и сказав: - Вставай, дорогуша, мы приехали. Трикси вытащила другой наушник, взяла чемодан в лапы и вышла из машины вместе с начальницей. - Кстати, - поинтересовалась Оливия Тимофеевна, - а что такое "Пять ночей с Фредди"? Рок-группа такая? - Нет, - гордо ответила Трикси, довольная тем, что разбирается в современных вещах лучше, чем её начальница, - это такая игра. Мне там очень нравится Винсент, он убил пять хемулят. - Вот вы играете во всякие страшилки, - заворчала Оливия Тимофеевна, - а потом жалуетесь на бессонницу и ночные кошмары. Вот мой Вовка раньше смотрел ужастики, и его по ночам мучили кошмары, а потом он соседскую курицу застрелил. Мы заплатили соседям, то есть фактически купили у них курицу, а потом изжарили её. А в следующий раз уже и не заплатили, сожрали тайком. Вкусная кура была, однако… Это потому что бесплатная. - Филифьонка мечтательно прикрыла глаза, но быстро спохватилась. - Но теперь он завязал, работа не позволяет. (И кур нам больше дармовых не приносит). Ладно, пойдём, тебя нужно заселить. Она говорила это таким тоном, как говорят «Ладно, пойдём, тебя нужно застрелить». Трикси шла понуро, весь её блистательный сарафан пропотел, и она была вынуждена спрятаться в кусты и сменить его на знакомые уже нам джинсы и пуговичную рубашку в ирландскую клетку. Теперь она натянула на голову соломенную шляпу и, на ходу вставляя уши в прорези, мечтала о небрежно-толстой золотистой косе в стиле Дикого Запада, что так подошла бы сейчас к её одежде. Оливия не оценила как блестящих вкусовых предпочтений филифьонки, так и блестящих вставок на её поясе, и Трикси шла, озлобленно пиная дорожные камни. В кроссовках хлюпал пот, и ненавистные розовые кудри, унылые выцветшие сосульки, падали на плечи, как шуба. Причём с китайского рынка, как и эта с… в смысле, чёртова краска. Shit. Довольно длительное время филифьонки вразвалочку топали по дороге. Трикси казалась стройна, как пиния, в комплекте с приземистой, крупной Оливией. Правда, невзирая на объёмы, она не была похожа на свинью. Она просто отличалась пышными формами, причём весьма роскошными. Короче, при взгляде на неё не приходили на ум сальные ассоциации, разве что во-он тому пожилому хемулю, да и то – скорее именно сальные, а не мясные. Трикси же, изящная до мертвецкой худобы и высокая, напоминала берёзу в своей белоснежной шерсти. Берёзу, зачем-то вырядившуюся в эту дурацкую мокрую одежду, настолько мокрую, что при её хорошей выжимке можно наполнить водовоз, вот этот самый, который выезжает из пыльной завесы на другой стороне дороги. Водовоз двигался медленно и величественно, рассекая пыльную гладь подобно кораблю, сверкающему ярко-синему пароходу, подминающему под себя её мягкие золотисто-серые волны. Волны ластились к покатым бокам бочки, как голодные собаки, рассчитывающие на лакомый кусочек – и получали его, оседая на камни под редкими всплесками воды. На глаза измученной жаждой Трикси навернулись слёзы, ей бы тоже хотелось, чтобы водовоз облил её, да и напиться тоже. Подумать только, какие-то сволочи сейчас сидят в уютном кафе и вместо того, чтобы заказать минеральную подморогу, которая и по носу бьёт почище других переморог, и при этом ещё и по-настоящему утолят жажду, услаждая иссушенную утробу – требуют приторные коктейли, которые получаются, если хорошую подморогу искалечить всякими жирными, сахаристыми сиропами, которые потом превращаются в целлюлит. И это-то при наличии чистой ключевой водицы, звенящей по камням горного ручья! Трикси посмотрела на Оливию с упрекающей мольбой, словно говоря одними глазами: «Ну и как ты, чёрствая тварь, сможешь поле этого не напоить красотку? Если ты не сделаешь это, у тебя сердца нет!». Но филифьонка была непреклонна: - Воды на месте в колодце наберёшь! Да Трикси бы с удовольствием повторила здесь историю про филифьонку и барана, только не полезла бы обратно, а наоборот – купалась в студёной водице и пила её, покуда бы не лопнула, и ещё целый водовоз обратно бы прихватила, вот! Меж тем они всё шли и шли, и Трикси еле волочила ноги от усталости. Они забрались на вершину зелёного холма, шёлковой баней вздымающегося в небо, а вместо звёзды на шпиле горела изумрудным пламенем древесная крона. Здесь стоял небольшой домик цвета пльзенского пива, утопающий в зелени сада и больше напоминающий сарай. В этом домике можно было славно передохнуть, и балкон его нависал над обрывом, под котором, словно на малахитовой скатерти, лежало село. Пока Оливия с филифьонкой договаривалась, Трикси положила рюкзак на низенькую скамеечку и прошествовала к балкону. Перед её глазами возник прекрасный сельский пейзаж, будто бы сошедший с картины. Перед ней словно цвёл невообразимый букет самых невероятных запахов и оттенков в бирюзовой вазе прохладного моря, белоснежной каймой набегающей волны омывающего золотистый песок, по отлогому берегу взбегающий в лес. Дубрава плавно перетекала в рощу, хранящую в своих объятиях мистично-цаворитовое озеро. Затем роща постепенно отступала, как бы вытесняемая постройками – поначалу одинокими, а затем буйными, явно берущими верх над раньше неукротимой природой, обжигающие поцелуи цивилизации. По нежно-салатовым лугам шествовали коровы, будто ладьи, плывущие по морю цвета леденцовой лягушки. Филифьонка стояла и любовалась красотой сельской местности, как вдруг она заметила двухэтажный деревянный домик с резными ставнями, расписанными под хохлому. Он был похож на избу, которую Трикси часто видела на картинках в книжках со сказками русских филифьонок. Этот дом сразу запал Трикси в душу, она захотела жить в нём и спросила на это разрешение у начальницы, входящей на деревянные доски балкончика. - Хорошо, поживи, - ответила Оливия Тимофеевна, - только ты будешь жить там не одна. В этом доме живут ещё три филифьонки, можешь с ними познакомиться. Они сейчас, наверное, сидят на веранде, отдыхают после трудной работы. А пока мы здесь, ты можешь отведать фьони свежей выжимки. Это те филифьонки отжали, они работают во фьоновом цеху. - Но я… Но я ведь, вроде как, вегетарианка? – пыталась растолковать Трикси. - Знаю я эти придури молодости, это голодовка филифьонке что её же голые картинки хемулю. Хотя я и не понимаю, что ему привлекательно в ней? Эта анорексия сушит мясо, оголяет кости, самое коммерчески невыгодное – фьони поедает. В отличие от самой анорексички. Так что отведай, фьони-то свежей выжимки. Трикси со фьони дел не имела, разве что в детстве – только вот то, что выжат он непрофессионально, она установила сразу. На розоватой от крови кромке желтела дорожная пыль. Гадость та ещё, этот грязных, плохо выжатый фьони, я вам скажу. А Трикси мои слова только подтвердит. Но сейчас уже нет, ибо, насытив утробу и выпив минералки, Трикси замчала в неуютную комнатушку с большой кроватью под тяжким бархатным пологом и запрыгнула на него. Полог не треснул, выдержал. Добротная это ткань, сельский бархат. Покачиваясь в гамачке над устроившейся в самой кровати Оливией, филифьонка, засыпая, думала, что ни разу ещё она не оказывалась в кровати с филифьонкой и что здесь, в этом не испорченном пороком цивилизации месте, это, наверное, норма. Филифьонка продрала глаза от щемящего голода, но потом вспомнила, что здесь поживиться, помимо фьони, нечем. И приуныла. Однако заснуть не получалось, и филифьонка решила последовать по возможному пути Оливии – на кровати её не было, и филифьонка решила, что та отправилась к домику с резными ставенками. Трикси в большой нерешительности поднялась на неравномерно залитую солнцем скрипучую деревянную веранду, надежно скрытую от неблагоприятных факторов в клювах птиц под пышной изумрудной кровлей налитых соком листьев. Здесь, на веранде, сидели на массивных диванах Великого и Непоколебимого Советского периода две филифьонки, их Трикси хорошо разглядела, ибо их диваны стояли на не затененном участке веранды. Это были две абсолютно одинаковые молодые красавицы, Трикси бы даже назвала их «сиамскими близняшками», тем более, они напоминали сиамских кошек как по золотисто-кремовому шелку шерсти, так и по кошачьей грациозности, воплощениями которой они казались. Их шерстка была нежно-желтой не везде, кисти их лап были золотисто-коричневыми, а пальцы сохраняли цвет общей шкуры. Их конские хвостики были умело сооружены из каштановых локонов, ниспадающим на узкие, загорелые плечи и уподобляющимся холодным звенящим водопадам в летний день, а голубые, словно вода, глаза томно лицезрели мир из-под темного леса густых ресниц. Единственное, что различало этих двух красоток, - так это то, что коричневое пятно у одной окружало левых глаз, а у другой правый; а также тот факт, что у «Левоглазки» когти были выкрашены в мерцающее серебро, а у «Правоглазки» они явно косили подзолото . Осведомившись об именах этих филифьонок, Трикси получила ответ, что «Левоглазку» зовут Акеми, а ее сестрицу – Акиме. Затем Трикси вошла в тень. Легкий холодок коснулся ее плеч. Возможно, это был всего лишь ветер, но скорее всего, холодок исходил от сидящей в тени черноволосой красавицы. Ее шерсть была идеально бела, и напоминала шкуру полярного медведя, или поверхность луны, или сверкающий граненый бриллиант. Лимонно-жёлтые, как у исполинского козодоя, глаза и татуировка«Единорог» на плече придавали красавице загадочности. - А Вас как звать? – грубовато осведомилась Трикси. - Луна, - сказала филифьонка будто и не ей. - А меня зовут Беатрис, можно просто Трикси, - представилась Трикси, стараясь быть как можно дружелюбнее. Трикси долго разглядывала свою сожительницу Луну и не могла оторвать от неё восхищённый, но в то же время завистливый взгляд. Загадочная филифьонка показалась Трикси очень красивой, гораздо красивее, чем она сама. Трикси очень завидовала этой таинственной незнакомке, хотя точнее, уже знакомке, и её даже перекосило от зависти. - Ну что ты пялишься, морра фьегова? Втюхалась, что-ли? - возмутилась Акиме, - Чем я хуже? Такой грубый тон оскорбил Трикси, и она защитилась ответной фразой: - Морру тебе через плечо! - Давайте не будем ссориться, - вмешалась Акеми, - а лучше перекинемся в дурачка на выжимание! "Интересно, как это - на выжимание? Что-то собираются выжимать?" - удивилась Трикси, но не решилась спросить это у сожительниц, так как не доверяла им. Вдруг они изобьют ей за одно лишнее слово? (Да, филифьонке казалось, что её новые знакомые способны и не на такое). И чем больше Трикси находилась с ними, тем больше росло её недоверие. Вдруг Трикси в голову пришла мысль, что должно быть, Акеми имела ввиду "отжимание". Проигравший должен отжаться от пола двадцать раз. Когда Трикси училась в старших классах, они вместе с одноклассниками играли именно так. - Так, значит, проигравший должен отжаться двадцать раз, - сообщила филифьонка. - Да причём тут это, дурья твоя голова? - рассерженно закричала Акиме, - Сама – курица, и мозги под стать, честное слово! Если ты проиграешь, у тебя выжмут весь фьони (1)! Трикси испугалась. Конечно же, она не хотела остаться совсем без фьони и всю жизнь принимать искусственный аналог этой жидкости для поддержания своего существования. Кроме того, филифьонка прекрасно знала, она может пожертвовать своим фьони, но только добровольно, а принуждение к этому карается законом. "Да ведь это нелегально, да и к тому же очень похоже на насилие над личностью, чем и является!" - ужаснулась Трикси. Филифьонка бросилась бежать, а её сожительницы помчались за ней. Побег не удался: когда Трикси только выбежала из дома, она тут же была окружена своими новыми знакомыми. - Значит, не хочешь играть? - угрожающе сказала Акиме, - Ну, тогда мы тебя заставим и выжмем из тебя весь твой фьони! - А может, не надо? - спросила Луна, посмотрев на Трикси с сочувствием, словно не хотела, чтобы сожительница пострадала. - Надо, - отрезала Акиме. - Луну мы тоже заставили, - продолжила Акеми, - Ходит теперь без фьони. Сама виновата - нечего было бегать и прятаться от нас. Но зато теперь она - полноправный член нашей компании! Акиме, тащи зажим, трубочки, колбу и тряпку! Внезапно позади себя филифьонки услышали голос Оливии Тимофеевны: - Кто тут кого собирается заставлять? Я сама, кого хотите, работать заставлю! Так, Трикси, марш за мной, будешь яблоки собирать! Все остальные отдыхайте, пока я разрешаю! "Спасибо, Оливия Тимофеевна, вы меня спасли!" - думала Трикси. Легким движением лапы Оливия Тимофеевна убрала бутылку с трубочками и развязала Трикси морду. Во рту стоял слабый привкус крови, пыльные локоны с запутавшимся мусором и грязное, потное платье давали о себе знать. Кроме того, Оливия наградила Трикси увесистым подзатыльником, но той было все по барабану. Облегчённо вздохнув, она пошла за начальницей. Трикси протянули красивый ярко-голубой пиджак в миллионе разноцветных блесток и красные штаны. Филифьонка вздохнула с облегчением.