Все любят Беатриче!

Наевшись вдоволь, Трикси выбросила тарелки в ближайший мусорный ящик и внезапно успокоилась. Теперь она в полном одиночестве сидела на скамейке цвета старой-доброй зелёнки, в тени тополей, и её окружал обыкновенный дворик. На утопающем в петуниях старого ящика балконе вытряхивала непонятного предназначения тряпку с портретом Губки Васи, на соседним крутилась красочная вертушка, в клумбах покачивались давно отвоевавшие своё ирисы. Мимо, подкидывая к тополиным ветвям зелёный пупырчатый мяч, пробежала дама лет пяти от роду в ярко-бирюзовом хлопчатобумажном платьице, ретиво поводя ушами, обрамлёнными венком из фоамирановых цветов всех оттенков радуги. Облокотившись о спинку скамейки, филифьонка задумалась. Бесконечная гонка по работам совсем абстрагировала её от жизни. Всё это время она, как к недосягаемому идеалу, стремилась к зарплате, находя счастье лишь в ней, а, быть может, настоящее счастье есть вот этот тихий дворик, где можно спокойно сидеть в гавани приятных бытовых забот и ленивым пинком вернуть закинутый мячик маленькой филифьонки, услышав в ответ кроткое «Спасибо, добрая тётя!». И вообще – быть для кого-то этой самой «доброй тётей» вовсе не ради материальной награды. Ощущать поцелуи ветерка на своей шее. Сидеть на скамейке. Засыпать на чердаке под звуки дождя, наслаждаясь беззаботностью безработности… Всё это – элементы, собирающие паззл искреннего счастья. Филифьонка быстро освободилась от юбочки цвета голубого мороженого чуть выше колен и сняла кукольно-белые колготки, обнажив короткие перламутрово-небесные шорты, хитро припрятанные под униформой. Затем она сбросила конфетный пиджачок розовой фланели, обнажив серебристо-белоснежную блузку, под которой желтел любимый топ. Аквамариновый ободок со вставками граната ей тоже не нравился, но его можно было продать и неплохо нажиться, как-никак, самоцветные каменья. Синелетовые ботинки, изукрашенные звёздочками блёсток, пока что оставались на её лапах. Свернув одёжку в тюк и положив туда драгоценный ободок, филифьонка закинула поклажу на плечо и гордо прошествовала вперёд, счастливая и безработная. Где-то неподалёку она встретила лужу, прыгнула в неё и символически потопталась, счищая с ботинок «поблестушки порока» водой очищающего дождя. Немного поразмыслив, филифьонка решила, что неплохо было бы отправиться к тётке, однако её останавливало некое необъяснимое чувство, будто она не может возвращаться с проигрышем к той, кто сама поставила её в участники. Сансет тоже вряд ли понравиться, что безответственная дочь то хотя бы пела в дешёвых кабаре, высоко вздымая ножки, и приносила копейки, а теперь не приносит и их, предварительно промотав в забегаловках миллионы. То есть Трикси фактически оказалась под открытым небом и всевидящим оком собственной совести. Вернуться в кафе после всего произошедшего – тоже унизительно, но так хотя бы отпадает риск попасть под суд. Кроме того, ободок с гранёнными аквамаринами, конечно, неплохая вещь, однако это уже будет считаться за присвоение драгоценностей. Но а как же изувеченные ботинки? Филифьонка печально вздохнула и направилась к бирюзисто-изумрудному с золотом фонтану. Она долго и тщательно отмывала злосчастные ботинки, а затем перевела взгляд на мраморную филифьонку с голубым кувшином, стоящую на пьедестале среди рыжеватой воды. И только тут Трикси поняла, что этот фонтан не работает, и он застойный. В таком ботинки не чистить, а на казнь готовить, то есть, на выброс. А серой-то фьеге хорошо. Стоит себе, работать ей не надо, знай – жизнью наслаждайся. Меж тем ботинки были мертвы, и Трикси с тоской смирилась с этим. Ничего не попишешь, надо купить другие ботинки. Но чтобы купить другие ботинки, нужны деньги, а деньги надо заработать, а чтобы снова работать в кафе, надо вернуть ботинки. Ботинки, ботинки, ботинки! Филифьонка отправилась на ревизию витрин. Первым попался «Second Paw». Великолепные ботинки, словно дразня Трикси, смотрели на неё из-за стекла синелетовыми глазами. От злости филифьонка смачно сплюнула, а затем её посетила идея, блестящая так же ярко, как и пресловутые ботинки. В мгновение ока филифьонка забежала в магазин и предстала перед филифьонкой. - Хюва паиваа, фрекен! – приветливо улыбнулась она, перекидывая волосы на плечо. - Хюва паиваа. Чем могу услужить? – филифьонка юбочкой сложила лапы на талии, летяще подбегая к Трикси и по-японски склоняя голову. - А вот сколько там стоят эти ботинки? – бесцеремонно указала Трикси на предмет фиолетовой мечты. - Вас интересует обувь? Что же, пройдёмте, я покажу Вам лабутены. - Но Вы меня, кажется, не так поняли… Меня не интересуют лабутены, совсем не интересуют, извините, Господа ради… Вот только эти фиолетовые с блёстками туфли. - Вы говорите об этих? – филифьонка с оттенком некоей брезгливости тронула пальцем бирку на заветных ботинках. – Так зачем же они Вам? Ведь Вы – филифьонка обеспеченная, сразу видно по одежде. Вы предпочитаете пуризм. И хотя Ваша блуза выдержана в строгой палитре серого, Вы только посмотрите, это ведь подлинный тутовый шёлк! И ведь какая игра красок – вплоть от амиантовой основы до серебристо-черничных пуговиц! И если саму Трикси до этого тоже можно было причислить к серой гамме, то теперь она вспыхнула бордо – вспоминая, как пару лет назад едва не зашибла родную тётку, озлобившись на тот факт, что «моднявая кофточка» не атласно-голубая (ибо с такими был дефицит), а «цвета хворой мыши»! Переминая в когтях нижний край блузы, филифьонка тяжело вздохнула. Затем она посмотрела в глаза филифьонки печально и внезапно пустилась расстёгивать пуговицы. - Мне даже страшно представить, что Вы собираетесь делать, - начала продавщица, медленно отступая. - А ничего личного, - пригладила светлый локон Трикси, - я просто собираюсь продать эту блузу. А под ней у меня всего-навсего золотистый топ, тоже ничего личного – и дорогого тоже. Прости. - Ничего дорогого? Это ведь позолоченный шифон! О, Боже, да Вы, никак, дочь мультимиллиардера! Это ведь Ваше имя Линда Цветкова? - Э-э-э… - начала было Трикси, пока в её подсознании машинально прокручивались кадры истерик и отказов от «поношенной кофтёнки». Однако, заслышав про Линду, она мгновенно отвесила нижнюю челюсть: - Чё? Стоп. Чё? Стоп. Чё? Стоп. Чё? Стоп. Чё? Но ретивая продавщица уже восторженно махала лапой сотруднице: - О, кошки-поварёшки, Мисти! Это ведь Линда Цветкова! - Правда? – высунулась из вороха одежды плюгавая филифьоночка со жгуче-зелёной шевелюрой, мгновенно напомнившей Трикси о садовой скамейке. – Да это ведь обалденно! Мейбл! Миёк! Собир-р-райтесь! Это вам не ухти-хвостухти, это – Л-Л-Линда! - Линда? Кто сказал «Линда»? – вопросил смущённый и, казалось, довольно умудрённый голос из-за стенда с поношенными ботинками. - Мейбл, выходи! – плюгавая лихо подбежала к стенду и сунула голову в гущу ярких кроссовок. – Тут сама Линда, разве тебе не интересно? - А я стесняюсь, - пояснила филифьонка за стендом, - вот приехала Линда вся такая красивая, а я какая! - Ну, так выходи хотя бы для наглядной агитации! Филифьонка лихо сунула лапу за стенд и рывком повалила его на себя. На верхушке стенда, прижимая к груди заветные ботинки, сидела полноватая дама. Длинные светло-русые волосы струились по крепким плечам, а из-под них тускло сверкали тёмно-серые глаза, словно на Трикси смотрела русалка. Однако симпатичная филифьонка явно была чем-то взволнованна. Меж тем зеленоволосая, кривясь, тащила лапу из-под шкафа. - Извините, я сейчас помогу Вам! – Трикси мгновенно подбежала к филифьонке и, прогнав со шкафа грузную Мейбл, подняла его. – Вот Ваша лапа и свободна. - Благодарю, - осклабилась филифьонка, - я – Мона. А Вы, Линда, золотая филифьонка. Ну, как там поживает отец? - Ничего так поживает, - ответила, пожав плечами, Трикси, уже переживая в душе, что не «раскрылась» сразу. - Уоу, да это же поистине найс! А как… - к Трикси потянулось с десяток клинообразных морд, - а как прошла церемония встречи с Лили-Роуз Депп? Трикси в глаза не видала этой филифьонки. Однако сознаваться было бы неприлично. И она с напускной небрежностью откинула светлые волосы на плечо и, игриво подмигнув, выдала: - О, об этом лучше не спрашивайте. Церемония проходила, знаете ли, в Таиланде, и папочка поехал туда один, ибо я предпочла светской давке горный санаторий родимой Финляндии. А разве Вы бы поступили иначе? - Даже не знаю, что сказать. Быть может, я бы и не решилась… Но Вам, госпожа, респект. Не каждая, далеко не каждая согласилась бы пожить в тихом уединении супротив блеска светских пиров и званных обедов. - А званного обеда-то и не было. Филифьонка отказалась от еды, - хотя именем филифьонки было Трикси, ибо после кафе новоиспечённую Линду заметно затошнило. - Ну и дура, - подмигнула Трикси Мейбл, - а пошли перекусим, а? - Нет! – взревела филифьонка. – Так будете вы продавать одежду? - Но как так можно, это ведь одежда Линды! – оскорблённым тоном воскликнули филифьонки, преклоняясь перед Трикси. – Возьмите эти ботинки и ещё хоть весь магазин в придачу, только распишитесь здесь, на стене, что в нашем, де, захудалом «Second Paw» побывала сама Цветкова Линда!!! Вот Вам даже и баллончик, мы его у подростков отобрали. Трикси с недоверием взвесила на лапе баллончик ядовито-розовой краски, затем оценивающе прочитала надпись на этикетке и принеслась с усердием, свеся язык, докладывать о визите Линды. Причём ознаменовались звёздным почерком не только стены, но и три вечерних платья в придачу. Трикси попыталась купить их, раз испортила, однако филифьонки силой отобрали платья и коллажем развесили их по стенам, от души довольные тем, что вот их дешёвый салон удостоила своим посещением не кто-то, а Линда! Трикси не совсем хотелось входить в кафе. Уже возле крыльца неприятное, нехорошее такое предчувствие закралось в её ум. Филифьонка нервно куснула край рукава своей горничной курточки и, сообразив, что делает, с отвращением выплюнула её, неровным шагом подступая к дверям. Нет, Валька, верно, не обрадуется её приходу – если она, конечно там. А Винсент? С ним-то что? Котейка хороший был. Откормленный, жирненький. А, кстати. Зачем это они там такие жирненькие? Мяса в кафе подают много, и, хотя его надписывают свининой, Трикси, которая часто посещала это кафе в малолетстве на пару с Сансет и Биллом, кушая это мясо, совсем не находила его даже приблизительно напоминающим поросячий вкус. Да и Валентина кажется подозрительной. Она выглядит так, будто всё внимание уделяет сама себе, а при такой внешности боготворить животных – это, извините, оксюморон. Вероятно, она просто откармливает их, причём откармливает на убой. А если смысл этой фразы буквален? Трикси передёрнуло. Фурри из кошачьих, посещая это заведение, даже не помышляют, что они переваривают в собственных, кошачьих, желудках. Нет, надо это выяснить, причём непременно. Трикси тенью скользнула в открытую дверь, и её встретила всё та же слащавость. Непропорционально большими глазами пристально следили за ней рисованные конфеты на стенах, зловеще приветливой ухмылкой ощерилась огромная филифьонка из папье-маше у входа, зазывая попробовать космический зефир и закусить голубым мороженным со вкусом пресловутой черничной жвачки… Проходя сквозь голубые витражи, свет нечёткими силуэтами ложился на пол, и в таусинном эфире они казались лапами привидений. - Здра-а-авствуйте, - протянула Трикси наиболее непринуждённо, обмахиваясь хвостом, как веером. - Ну, здрасте. А к Валентине сейчас нельзя. Она готовит мясо. Быка, понимаете, целого привезли. Дохлого, разумеется. – Улыбалась филифьонка за барной стойкой. - А где у вас хранятся ваши дохлые быки? - А это производственный секрет, - лукаво подмигнула филифьонка. - Ладно, секрет, так секрет. А можно мне сейчас в офис? У меня небольшое дело осталось незавершённым, относительно костюма. Филифьонка, казалось, испугалась – она высоко вскинула брови и, захлопав ресницами, растерянно произнесла: - Так Вы тоже явились по поводу костюмов, да? Ну, что же, в таком случае… да, пройдёмте в офис, я Вас провожу. Трикси протянула лапу, и филифьонка резко схватилась за неё, как изголодавшаяся собака хватается за мясо. Она словно боялась потерять Трикси, упорно таща её в угол комнаты, где за неприметной дверью и открывался, очевидно, другой, неизвестный ещё Трикси путь в офис. Филифьонка воровато оглянулась, извлекла из кармана связку ключей и принялась нервно поворачивать их в скважине, то и дело пристально косясь в сторону Трикси. - Это Вы не самый золотой день избрали, - быстро говорила она, - ну, да ладно, работа – она есть работа, сейчас я Вам открою. Во-от. А теперь – проходите, да поскорее. У нас сегодня дела неотложные. Филифьонка быстро впихнула Трикси в тёмный коридор и, закрыв за собой дверь, снова развязала язык: - Сейчас, я включу фонарик на телефоне. Ага, вот так. А теперь – идите, идите за мной, за светом. У нас тут не очень удобно, конечно, но всё же… Трикси совсем заволновалась. И в какую её ввязали авантюру? Не лучше ль было забрать костюм и всё? Да и вообще – атмосфера озабоченности и некоего необъяснимого панического ужаса постепенно овладевала и ей. Филифьонка жалась к стенам, и Трикси делала то же самое. Филифьонка вертела мордой – и Трикси нервно вглядывалась во мрак, словно ожидая встретить там Нечто. Нечто, от чего мурашки волновали шерсть и что осколком гнетущей истерики возгнездилось в Триксином сердце. Наконец, филифьонки миновали лестницу и спустились в подвал, где из царства тьмы в луч света внезапно выпрыгнула столь страшная персона, что Трикси в невольном ужасе отшатнулась, постепенно узнавая… - Валя, ещё одна по костюмам. – Радушно представила филифьонка Трикси страшной филифьонке. Правый глаз той в оценивающем сомнении дёрнулся. Филифьонка ведь совсем была не похожа на кокетливую Валентину – быть может, этот эффект на её образ накладывал белоснежный халат, облегающий узкий стан, а, быть может, резиновые перчатки, натянутые на лапы… Однако вид её навлекал на Трикси детский страх перед пыточной, названной лживыми хемулями кабинетом врача. А Трикси, надо сказать, в детстве очень боялась врачей, когда они вскрутили ей закрутку, предварительно основательно накачав филифьониксом, и Трикси долго не могла понять, что с ней творится. - А это, случаем, не Ромашкина Беатриче? - А у меня таковых на памяти не водится, - сказала улыбающаяся филифьонка, как бы успокаивая Валентину, - ну, что же, Валь, открывай дверь заказчику за мехами. - За какими это мехами? – выскользнуло у Трикси, но затем она сообразила, что здесь подобных вопросов задавать не полагается, и пошла за филифьонками. Те вошли в небольшое помещение, слабо освещаемое лучом телефонного фонарика, и Валентина тяжело закрыла железную дверь. Затем она нажала на кнопку освещения, и потолок мгновенно расписал затейливый узор светодиодов. Бирюзисто-зелёным сиянием напоминали они фосфорическое свечение гнилушек, тем самым будто обращая комнату в таинство леса. Они мерцали цветными прожилками, какие радужной паутинкой рассекают гладкую спинку чёрного опала, и в их подводно-изумрудном блеске комната становилась волшебной. Вероятно, эта тёмная эстетка и здесь не пожертвует декорациями. Как, впрочем, и Вилли Вонка в годы своей жизни. И, да, это место всё больше напоминало Трикси подпольную часть фабрики. Однако трепетное благоговение резко сменила паника, когда из тьмы показалась операционная кушетка, заваленная большими меховыми тряпками, напоминающими Трикси разбросанные шубы. Тёмные разводы сбегали по стенам возле койки, а под ними протянулась череда мисок. Некоторые миски были пусты, однако бордовые в зелёном оттенке света донышки красноречиво и понятно подсказывали, что ранее лежало в них. Другие же миски наполняли странные мясные трубочки и мешки, подозрительно похожие на… Трикси отшатнулась, уста её раскрылись, и, задыхаясь, филифьонка принялась хватать воздух в безудержных судорогах. Её пасть кратко открывалась, с каждым разом расширяясь, пока филифьонка отчаянно не вскрикнула и не подбежала к одной из мисок. В рвоте склонившись над ней, филифьонка помимо запаха собственного организма ощущала, как морды её заполняет сладковатый, чуть металлический привкус. - Что Вы делаете? Это ведь миски, из которых я кормлю кошек! – склонила голову набок Валентина и галочкой сложила указательные когти. - А чем Вы их кормите? – вопросом на вопрос ответила Трикси, поднимаясь. - О, это совсем не важно. Тем более, что те филифьонки всё равно проиграли жизнь. Они потратили её в пустую. - Да, так оно и было, - вышел из тьмы юный хемуль и обратился к Валентине, - Палач добила её, сейчас передам тело. Ты будешь разделывать или как? Фьега она мясистая, жирная такая. Прямо как твои кошки. - Разумеется, они восполняются от таких фьег, - кисло пошутила филифьонка из кафе, - на добром мясе и сама животинка раздобреет. - Но-но, мясо – это дело. Его-то лучше сразу сервировать. А на кошек негоже ценным ресурсом разбрасываться. Им лучше вот, как сейчас. - Печень подавать будете? - Печень – она говяжья, например. Язык тоже приспособим. А вот с мозгом-то проблема. Казалось, за ярой сортировкой мяса филифьонки и хемуль совсем позабыли про Трикси, и филифьонка поспешила к двери, однако Валентина, не оглядываясь, остановила её вытянутой лапой. - Разве Вы не за мехами пришли? - За мехами, - кивнула Трикси, поспешно собирая меха в кучу, - я беру их все, не возражаете? - Конечно, не возражаем, меха ведь дороги и по одному, а уж кучей-то… Э! - Тогда можно мне приобрести вот эту белую… э… - Трикси хотела сказать: «белую накидку», но вовремя осеклась – из недр меховой пещеры показалась… Филифьонка не сдержала крика ужаса: - Да неужели ж вы торгуете… эх… эх-х… - эхая, филифьонка судорожно глотала воздух, силясь сдержать напирающую рвоту, - эх! Эх! Вы… т-торгуете филифьонскими головами? Она произнесла эту фразу быстро, стараясь не осмысливать её, однако было поздно, и Трикси вновь вырвало – благо, она успела отвернуться от страшной кушетки. Однако здесь её взгляд приковали кровавые миски. - И вы… скармливаете непригодные внутренности убитых к-кошкам? А… остальное Вы подаёте здесь, в кафе, не так ли?.. Отличный ведь бизнес, девчата! Давайте в том же духе. Быстро говоря всякую чушь, филифьонка пятилась, покуда не врезалась в дверь. Дверь распахнулась под её весом, и филифьонка навзничь повалилась, пинком захлопнув дверь и тем самым отгородившись от ужасов тёмной комнаты. То место, где оказалась филифьонка, вряд ли можно было назвать праздничным – заплёванная грязно-жёлтая комната встретила её, освещённая лучами, рвущимися сквозь разбитое стекло окна. Здесь было довольно страшно. Казалось, выйдет из мрака мёртвая кукла и, жутко косясь разбитым глазом, будет приближаться и приближаться… Трикси, у тебя паранойя. Филифьонка содрогнулась. Её колотили бешеные агонии, она упала на пол, непроизвольно крича и трясясь от пережитого ужаса. Тогда вторая дверь открылась, и в комнате показалась черноволосая филифьонка. - А, ну и в чём же ты провинилась? – с ледяным спокойствием спросила она, приближаясь, и глаза её сверкали, будто из-под полумаски холода. - Я ничего не делала, разве что забыла отдать костюм горничной в кафе, где я работала раньше. Только оно страшное, это кафе, там подают мясо филифьонок. И ещё вся одежда там из их меха. Это, ей-богу, очень страшное кафе. - Так, похоже, ты знаешь слишком много, - озабоченно выдала черноволосая, словно примериваясь к Трикси и что-то непонятное рассчитывая, - так, похоже, следующим блюдом в кафе тоже будет фьежатина… как всегда… только на этот раз леденцы из глазных яблок будут голубыми. - Но, послушайте! – взмолилась Трикси. – Зачем Вы мне угрожаете? Мы где вообще? На кухне того жуткого кафе? - Нет, но поблизости. Мы в комнате наказаний городской полиции. Так за что тебя арестовали? Ты слишком много увидела, да. Так вот – я Палач. И сейчас мы с тобой займёмся твоим перевоспитанием, - говорила филифьонка странно знакомым голосом, в нос, что явно было последствием сильной закрутки, - а я-то ведь помню тебя в кафе. Сегодня. Ты готовила рыбу. Не так ли? Рыбу к моему приезду. А я приехала на работу. - То есть Ваше имя – Линда? - То есть моё имя – Палач. Вопросы ещё есть? Вопросов ещё нет. Тогда мы приступаем. Эй, Кейто! Смотайся-ка за скальпелем. - Только то? – послышался изумлённый хемулиный голос из-за двери. - Ты слышишь? Он до сих пор не может привыкнуть к моей профессиональности, думает, мне тут целый арсенал подавай. А я-то одним скальпелем живо управлюсь, - весело сказала филифьонка и умчалась за дверь – очевидно, доказывать что-то Кейто. Оставшись в гордом одиночестве, блондинка огляделась – вернее, оглядела место своего заточения. Прежде всего она решила максимально обезопасить себя и, захлопнув дверь, где только что исчезла бешеная филифьонка, закрыла её изнутри на задвижку. Затем она привалила стул к двери в страшное кафе и обнаружила ещё одну дверь. В отличие от остальных, эта дверь была расположена на возвышении и там отодвигалась в сторону. Филифьонка с трудом навалилась на неё. Крашеные розовым когти глянцевито скользили по шершавой поверхности, ломаясь и обколупываясь. Яркие кусочки причудливой вишнёвой мозаикой рассыпались по дереву, повисая на фанерных ворсинках, тем же блестяще-скарлетовым узором расписывая и филифьонские лапы. Трикси, казалось, прикладывала просто титанические усилия к этой идиотской двери, покуда та, наконец, не подалась. Филифьонка слепо, инстинктивно запрыгнула в комнату, прячущуюся за раздвижной дверью, и лихо задвинула её, некоторое время судорожно трясясь от страха. На трясущуюся филифьонку попадали тряпки с железными вставками, и она поняла, что сидит в шкафу. Что же, в принципе, шкаф – и то лучше, тут хотя бы не сожрут. Но подстраховаться всё же не мешает. Ошаривая тряпичные окрестности, лапа Трикси медленно, но верно взбегала по узкому стану автомата… Поражённая очередным ужастиком, филифьонка запрокинула голову и испустила неистовый клич. Демонической песнью лукавой сирены лился он, преисполненный нестерпимой боли, чертовского страдания, из самых недр измождённой души её – дьявольская комбинация острых, надрывных нот, то загасающих, то взрывающихся на самом апогее клочками захлёбывающихся стонов. Визг стрелой об отравленной пике нёсся, пронзая толстое дерево, покуда не вырвался на свободу и, взыграв на просторе, заполнил весь кабинет. Он медленно, но верно пробивался всё дальше и дальше по паутине тёмных коридоров, покуда, наконец, не ударил по уху идущего хемуля. Тот шёл уверенно и, в принципе, спокойно, однако мгновенно сообразил, что месторождением крика является его кабинет, и рванулся туда, не разбирая дороги. Войдя в комнату, хемуль рывком распахнул шкаф и увидел, что там сидит филифьонка. А уж до филифьонок хемуль был охоч! Довольно стройная, ярко блистающая дамскими прелестями, словно подчёркнутыми костюмом горничной, сидела в шкафу изящная нимфа, испуская стоны. Хемуль галантно коснулся когтём её лапки и, оцепив её очертание, повлёк филифьонку наружу. - Здравствуйте, - сказал он, - что же привело Вас сюда? Трикси, осознав хемуля, оживилась и, хлопая ресницами, принялась сбивчиво докладывать и про поиск работы, и про страшное кафе, и про все прочие «радости». Хемулю же, казалось, всё было по барабану. - Так это Вы – та певица, постер которой висит у меня в квартире? Я-то всё поражаюсь глубиной ваших прекрасных изумрудных глаз, - быстро говорил он, зачарованно глядя явно не в глаза. - У меня глаза голубые и выше, - злобно сложила филифьонка лапы на той части тела, куда смотрел хемуль, возможно, от злости, а возможно, чтобы её прикрыть. – А… что, Вы прослушивали мои альбомы? Я, знаете, закончила консерваторию, и… - По Вам сразу видно, Вы – не какая-нибудь безголосая певичка из рока или джаза, - подмигнул хемуль. – И глаза Вам очень идут. А этот прелестный костюм! Вот сразу видно, судьба Вас балует. И эти сказочные аквамарины на ободке! Послушайте, если Вы хоть чуть боитесь за себя, отдайте этот ободок в камеру хранения, Вас ведь все хотят ограбить! Мне, правда, от Вас нужно совсем, совсем иное… - страстно закрыв глаза, хемуль поспешил слиться с филифьонкой устами, однако та сунула ему под зубы близлежащий блокнот. - Хам! - Да, я такой. Однако разве не харизматичнее порочный антигерой благородно-тупого рыцаря? – хемуль говорил серьёзно и проникновенно, проницательно глядя в глаза Трикси, устремив в их озёра тёмные зрачки в серебристых скафандрах радужек за квадратными очками, а затем демонстративно откинул тёмную чёлку с высокого лба, на манер плохого парня разваливаясь на столе и закидывая лапу на лапу. Он протянул передние лапы вперёд и возложил их на плечи Трикси, притягивая филифьонку к себе, как бы гипнотизируя её туманным взглядом своих бездонных серых глаз. Его дыхание омывало филифьонские ланиты, зажигая губы флуоресцентно-красным пламенем. Веки его томно опустились, он предусмотрительно снял очки и положил их на бюро… Внезапно дверь шкафа тихонько заскрипела; Трикси обернулась и увидела, что из завесы шуб из филифьонских шкур выходил иной хемуль – кофейного цвета, ладно сложенный и гораздо более мускулистый, чем этот. Нехилый парень, короче. Надо брать. - Батя! Который раз я тебе говорил – таскай фьег в квартиру! - А здесь ведь удобнее – протестировал и в «ОТТОНАСИ». - О, Боже! Я Вас умоляю! Ещё скажешь мне, что эта девка явилась из коридора к шоколадной фабрике через шкаф! – хемуль приложился лапой по морде. - Не задавай лишних вопросов, Кейто! Трикси хмыкнула. Про шкаф – это он в точку. Хотя сам достаточно… эм-м… плюгавый? И волосы у него тоже слишком длинные, убраны в пышный конский хвост. И глаза… такие голубые и светлые при дегтярно-чёрных волосах – это что-то родом из зловещей долины. Некрасивый этот Кейто. Да и сволочь порядочная, сразу видно. Хорошие хемули с такими волосами не ходят! Хотя он чертовски симпатичен, это сразу видно – весь, псина, в папашу. И, кстати: что он имел в виду, когда говорил про фабрику? Действительно, комната со шкурами походила на ту, куда спускались с Петром Петровичем экскурсанты, это да. Теперь уже Трикси не сомневалась: в истории со шкурами замешан Пётр, ни больше ни меньше. А Валентина Кошкина, видать, обманута. - Па-а-аслушайте, - начала Трикси, глядя прямо в глаза белому хемулю, - вот вы занимаете какую должность? - Я – генерал полиции, - отдал честь хемуль. – И по распоряжению закона я вынужден… - Не слушайте его, - перебил отца этот Кейто. – Он ничего не вынужден, просто он, так сказать… Трикси заложила уши лапами. - Вот видите, батя, до чего Вы довели её? Её ж инфаркт грохнет. - И то правда, - хлопнул себя по лбу генерал, - даму нужно опросить. Так в чём Вы виновны? - Я ни в чём не виновна, - сказала Трикси, - и с мехами я тоже не работаю. - С мехами? – странно спросил генерал. И глаз Кейто тоже подозрительно задёргался. Хемули просто стояли перед Трикси и молчали в необъяснимой нерешительности, а Кейто при этом между делом задвигал ногой за тумбочку стопку журналов сомнительного содержания, причём на обложке одного из них Трикси прочла: Масонский выбор! Билл Сайфер критикует лучших фьег. Треугольная переписка рейтинга. «Ну, это уже ни в какие ворота не лезет – мало того, что нас просто так взяли и объявили масонами, так ещё и помещают в этакую-то прессу! Я вот ручаюсь, они установили в его квартире скрытый диктофон и записывали все его фразы, твари! Кстати, надо его навестить и выкинуть эти диктофоны», - решила Трикси. И почему молчат эти дурацкие хемули? Просто так так не молчат. Это молчание что-то, да значит. - Так, - сказал, наконец, Кейто, - батя, ты ведь не против, если я на долю мгновения уведу её отсюда? Я не собираюсь занимать её. Просто кое-что объяснить, - на «объяснить» он бесцеремонно обхватил филифьонку за лечи, заталкивая её в шкаф. «Да это ведь насилие над личностью!» - изумилась Трикси и в целях самозащиты крепко укусила лихого хемуля за ухо. Однако хемулю, казалось, было наплевать. Резким, но всё же не столь явно злым движением он прислонил её к стенке шкафа и потянулся к пуговице пиджака, резко остановившись и переведя взгляд в глаза филифьонки. Та капризно опустила ресницы, выражая глубокое негласное презрение. Во взгляде её явно читалось обвинение весь род хемулёв в том, что все они, как есть, хищные животные, думающие только об одном и не знающие, куда и приложить уже поганенькие свои лапёнки. Кейто, видимо, был закалён годами суровой службы, и, не обращая внимание на свою ничтожность перед высокопарной Трикси, подался вперёд, хитро подмигнул и начал заговорщицким шёпотом: - Послушайте, мадмуазель. Я понимаю, конечно, что сорок лет – ещё не порок, однако именно порок и движет моим папашей, подталкивая его перешагивать через порог морали. Я понимаю, конечно, что он хороший полицейский, да и состоятелен, однако того факта, что до носатых он уж неприлично охоч в свои годы в мешке не утаишь, ибо остер он, как шило. - У него под хвостом, - криво ухмыльнулась Трикси, и они с хемулем разразились Зловещим Масонским Хохотом. - Не, серьёзно, - выдал Кейто, с трудом подавляя смех, - вот была история на прошлой неделе. Знаешь ты фьоносборную организацию АКИМЕ? - Акиме? – услышав печально знакомое имя, Трикси лихо вскинула бровь. – А что, она уже работает официально? - Разумеется, разве ты не слышала? Это вот тот бренд, который собрал за этот месяц на сумму 9000$. Так вот, - быстро начал он, прежде, чем Трикси успела разжать губы, наполняя её информацией, как грелку водой, - так вот, они и насобирали фьони. У них – новобранцы, Твист Фильковницкая и Мариана Дерринг. Очень продуктивные. И они быстро набрали клиенток, а среди них – некая Мелиссент Лиддел. Так вот ента же Мелиссент должна была, как и прочие все филифьонки, за делом сим стоящие, налог уплачивать. А не уплатила по полной же мере, надобность была ещё и в связи, так сказать, с Ио биологической. А она гордая была, суровое «НЕТ» выдала, за что и была отправлена во фьегобанк, который… - Отставить занимать чужую собственность! – послышалось из комнаты. Ио, фьегин сын, будто слышал всё. Кейто, впрочем, и сам понял, что наговорил лишнего, и с невинным видом захлопал филифьонственно длинными ресницами. Трикси, исходя из узнанного ей факта о непомерной любви старого вояки к прелестному полу, значительно забеспокоилась за Кейто и его двусмысленный жест, в то время как отец схватил сына за ворот и потащил из шкафа. - Спасите! Меня пытать хотят! – извиваясь змеёй, проорал Кейто, скрываясь за захлопнувшимися дверьми, откуда его вновь повлёк настойчивый Ио. Трикси покрутила головой и ухватила хемуля за ноги. Она была милою филифьонкою. А милые филифьонки – они такие милые филифьонки, что при всей внешней своей суровости хемуля хорошего в беде не бросят. А если беды нет, создадут её, чтобы в ней не бросить. Ио резко рванул Кейто за лапы, и тот всхлипнул, болтаясь на вертеле меж двух огней. И тогда Трикси придумала коварный план. И план сей был блистателен. Лихо привела она в действие раздвижные двери и налегла на Кейто. Словно пробка, двое влетели в пыточную, но в полёте Трикси успела толкнуть лапой дверь, и многобуйный любовник в фуражке остался в кабинете. А Трикси и Кейто уже летели навстречу светлому будущему и входящей Палачу. - О, святые боги! – вскрикнула филифьонка, показавшись при этом Трикси удивительно доброй и несчастной. – Так ведь это же вернулась наша секретарша! - В полиции секретарш не бывает, - мрачно изрекла Трикси. - Секретарши бывают везде, - резонно заметила Палач, - надо ж кому-то жо… пятой точкой перед народом крутить! Трикси представила, как крутит «жопятой точкой», и ужаснулась. - Да ведь Ио требует! - ужаснулась в свою очередь Палач. - Ну, - вздохнула секретарша Трикси, - раз требует, то вот она я, и моя... пятая точка, всё в вашем распоряжении.