Все любят Беатриче!

I'm just a children's toy… Луна очнулась, медленно и болезненно осознавая себя в темном помещении. Стены, мощеные грубым серым камнем, и непонятные приборы окружали ее. Некоторое время филифьонка мучительно пыталась осознать свое положение, но неожиданно словно резкий удар обрушился на ее подсознание, и Луна постигла весь его ужас. Ее лапы были стянуты грубыми ремешками, а сама она обнаружила себя висящей на стене! Оглядев свое тело, Луна так же осознала себя абсолютно голой. В этот момент страшная догадка пронеслась в голове Луны. Она вспомнила вчерашний день, громкие визги, душный, прокуренный полицейский кабинет… это комната наказаний, о которой вчера говорил капитан Владимир Константинович. И, судя по всему… - Товарищи… эм-м-м… товарищи палачи, какое я понесу наказание? – робко прошептала Луна, стараясь не смотреть в глаза своих будущих мучителей. - Ну… ты скоро увидишь, - сказала высокая черноволосая филифьонка в белом халате, напоминающем медицинский. Эту филифьонку можно было бы запросто перепутать с Луной, если бы не абсолютно безумный взгляд ее расширенных глаз и не разрезанный в жуткую улыбку рот. Уголки рта были сильно окровавлены, только непонятно было, чья это кровь – ее самой или… или… о, Господи!.. Да неужели и сама Луна сейчас… нет. Нет, в это невозможно поверить. И что это, (здесь нецензурное выражение), за полиция такая, которая издевается над несчастными заключенными? Тем более, что Луна ни в чем не виновата. Она, как и эта мелкая дрянь Трикси, попалась на удочку двух филифьонок-проходимцев, торгующих фьони собственного высасывания. Злость переполняла сердце Луны, и филифьонке казалось, что если она не вырвется наружу, то Луну просто-напросто разорвет. - Ну, что, отвечай мне: ты была хорошей девочкой? – меж тем не выражающим ничего, кроме леденящего кровь безразличия, голосом вопросила окровавленная филифьонка. - Д-да, - сглотнула Луна, стараясь не смотреть в глаза палача. - Но хорошие девочки не врут, а ты сейчас это сделала, - лукаво заметила маньячка, - ты была плохой девочкой. Чего ты заслуживаешь? - Н-наказания?.. – догадалась Луна, чувствуя, как ее правый глаз начинает дергаться. Взгляд Луны тоже сошел с ума и принялся метаться по всей комнате, высматривая весь ее скудный интерьер. Все те же мощеные стены, все та же заполняющая легкие духота. Разве что теперь глаза Луны начали привыкать к темноте, и она смогла разглядеть, что скрывает немой мрак таинственной комнаты. Ржавые железные станки, стоматологическое кресло, окровавленные бинты, шприцы… стоп! Окровавленные бинты и шприцы?!? Здесь Луна окончательно убедилась в бедственности своего положения. - Правильно, девочка, - похвалила ее маньячка, доставая скальпель. Луна замерла. Зачем ей скальпель? Что она собирается делать? В то время как палач зажгла старую, ржавую лампу наподобие тех, что обычно освещают столь ненавистные кабинеты стоматологов. Только эта лампа была куда более зловещей. Послышался треск и звон. Свет задрожал, высвечивая все ужасы комнаты наказаний. Сердце Луны бешено застучало, и удары его отдавали в челюсть. Губы пересохли, и филифьонка принялась судорожно их облизывать. - Ну что, девочка моя, поиграем? – послышался уже знакомый ровный голос. - Не надо. Я не хочу играть… - проявила Луна надежды на спасение. - Ну, в таком случае… - кивнула палач, и Луна уже готова была обрадоваться, но ее надежды, подобно молотку, разбило продолжение речи: - …мы поиграем еще дольше и веселее! Маньячка истерично расхохоталась, и Луна поняла, что дело табак. Меж тем Палач взяла скальпель и сделала им надрез в коже Луны. Затем она надрезала кожу в другом месте и просунула под надрезами большой финский нож наподобие рыбацкого. Луна посмотрела на результат ее работы – кожа с треском отходила. Филифьонка со скрежетом сжала зубы, и из ее рта потекли ручейки крови, а из глаз – ручейки слез с кровавой примесью. - Ы-ы-ы… - пропищала филифьонка, и вдруг маньячка резко рванула нож и сорвала кусок кожи!!! – АААА!!!! – вырвалось из ее рта вместе со рвотной массой. Филифьонка инстинктивно дернулась, однако ремни прочно сковывали ее, и поэтому они моментально «проели» кожу. Маньячка продолжала свою работу, счищая кожу с тела филифьонки. Луна уже не пищала – она была в глубоком обмороке. - Непорядочек-с, - сказала маньячка, - почему она вместо игры легла спать? Это невежливо! С этими словами она схватила ведро воды и окатила из него Луну. Та с криком очнулась. От воды раны еще сильнее засаднило, тем более, что сейчас у филифьонки был оголен позвоночник. Тогда маньячка стала добавлять в кровь фьони и обмазывать им тело Луны, дабы она не умерла. Блестящее филько наносилось на кости, а сверху оно лакировалось фьони. Работа кипела, и вскоре тело красавицы Луны напоминало рыбий скелет. Луна тяжело дышала. Палач в окровавленной одежде стояла рядом и безумным взглядом смотрела в глаза пациентки. - Продолжим игру? – зверски завопила она. – Ты знаешь, какой клевый прикид у всех этих крутых и продвинутых маньяков?.. А все почему? А из-за того, что у них по одному глазу. Сейчас и у тебя появится возможность круто порисоваться в глазах других! Затем она включила свет. То, что увидела Луна, привело ее в ужас! В дальнем углу комнаты стоял стол, застланный скатертью из филифьонских шкур. Но самое страшное - главным блюдом стола была вареная филифьонка с подливой в мордах, щедро посыпанная изумрудами листьев и зелени, с огромным рубиновым яблоком во рту. Сверху филифьонка была посыпана лепестками заморских роз. В одну глазницу вареной филифьонки было вставлено вырезанное глазное яблоко. Палач взяла со стола нож и поднесла его к одному глазу филифьонки. Та сжалась. Сердце бешено заколотилось. Огромное черно-серебристое цунами ужаса окатило филифьонку. В своих бешеных фантазиях она видела себя, сидящую на перламутровом песке под кроваво-красным небом, бледную и трясущуюся от страха. Палач некоторое время спокойно стояла, а затем резко рванула нож вперед, пронзив им глаз Луны. Резким рывком она вырезала яблоко и аккуратно, стараясь ничего не пролить и не уронить, понесла его к тарелке. Осторожно вставила яблоко в глазницу, и, круто повернувшись, подошла к Луне – профьонить ее глаз. Некоторое время Луна пролежала без сознания. Тем временем филифьоночка близко подошла к ней со стаканчиком наготове. Стаканчик был с дыркой в дне, и из дырки торчал дли-инный шланг. Палач широко раскрыла рот филифьонки и вставила в мордовой канал шланг. Однако в морде филифьонки оказалось пусто. Палач рассмеялась. Она положила доску с Луной на роскошный красный диван, покрытый кристально-белой филифьоньей шкурой, горизонтально, и влила в стаканчик воды из синего кристального графина, стоящего также на столе. Филифьонка содрогнулась. Ей показалось, что в мордах у нее Арктика, холодные и безмолвные просторы. Палач рассмеялась. Она вставила в морды кипятильник, но Луна быстро выпила воду. Холодная волна протекла в ее живот. - Вот черт! - разозлилась палач, отбрасывая кипятильник в сторону. Тот упал и разбился. Палач некоторое время растерянно смотрела на него. "Все-таки хорошая вещь, - подумала она. - Ну да ладно!" И с радостным криком бросилась к Луне, сжимая в худых загорелых лапах осколки кипятильника. Ими она срезала волосы филифьонки. Не чувствуя на плечах вьющихся локонов, Луна пришла в ужас. Но видимо, долго быть в ужасе в этом ужасном заведении было вне правил, ибо палач подбежала к ней поближе и ножом срезала кожу с остатками волос, пришив на ее месте белоснежную материю. Профьонив раны, палач подсоединила к Луне провода, и филифьонку начало бить током. После электротерапии маньячка занесла пилу над стройными и притягательными задними лапами Луны, над ее округлым крупиком и задорным хвостиком! Момент – и филифьонка лишилась своей главной красоты. Ноги, одна за другой, отлетели в стороны. - Ну, а теперь мы позабавимся с твоим личиком, красотка! – заискивающе пробормотала маньячка. – И ты станешь прекрасной обладательницей самой широкой улыбки в мире! Ножом палач коснулась уголка рта Луны. Сначала осторожно, не причиняя филифьонке боли. Затем лезвие начало исследовать плоть Луны, постепенно углубляясь внутрь и параллельно расширяя уголки ее рта. Изо рта Луны закапала кровь, крупные капли которой безразлично стучали по полу. Бесстыжие пофигисты! Таким образом Луна стала абсолютно схожа со своим палачом. Сверкнул прожектор, и филифьонка увидела в глубине комнаты прикованную к стене заключенную с прекрасной розовой шерстью и длинными прямыми волосами цвета розового кварца. Ее небесно-голубые глаза смотрели на мир холодно и отрешенно. - Ну, Пинки, поиграем? – великодушно предложила палач, доставая скальпель. - Прошу Вас, кем б Вы ни были, жестокий кукловод, не надо! Луну как молния поразила. Пинки слепа, что и объясняет причину безжизненности ее прекрасных русалочьих очей. Палач закапала ей в глаза отравленного фьони, вон он, стоит рядом с Пинки на тумбочке. - Почему не надо? Ты не хочешь играть? – с притворной искренностью вопросила Палач. - Нет, не хочу! Пожалуйста, отпустите меня домой… и верните мне мои глаза, - совсем безысходно прошептала Пинки. - Своих глаз ты больше не получишь, я выкинула их в мусоропровод, - с сарказмом соврала филифьонка, - а что ты не хочешь играть – так это твои проблемы, не одаривай ими других. И она приставила скальпель к щеке заключенной. Раздался треск, и ледяное лезвие ножа воплотило в истину свои мечты о чувственном, длительном погружении в хрипло разрывающуюся плоть и наслаждении свежей, теплой и несколько сладковатой кровью очередной «испорченной девочки». Серебряный хищник прорезал щеку и описал пугающе идеальный круг. Завершив сею манипуляцию, Палач захватила кусок плоти пинцетом и осторожно понесла его к Луне. - Что Вы хотите с этим делать? – слабым голосом прошептала мученица. - Что мы хотим с этим сделать? Ты имеешь в виду нас с Пинки? Мы? Мы хотим, как визажисты, придать шик и блеск твоему наконец-то нормальному облику, - ответствовала мучительница, и, прежде чем Луна успела что-либо сообразить, принялась с энтузиазмом пришивать кус кожи к ее щеке. Луна мужественно терпела, ибо это было не самым страшным из того, что она перенесла, и из того, что ей предстоит перенести. Когда была пришита и вторая щека (а фьони в данном случае просто не понадобился), Палач моментально коснулась кинжалом кончика языка Луны и раздвоила его. - А теперь я хочу поговорить с тобой о драконах, преимущественно многоголовых. Тебе они вообще нравятся, как всем плохим девочкам? Луна хотела ответить отрицательно, однако нечто подсказало ей, что следует кивнуть. Благородно кивнуть. Нечто далекое, зыбкое и незримое, нечто, что подсказывает путь заблудшим в лесу, когда те безнадежно смотрят на гаснущий фонарик; нечто, что направляет корабли, маленькие-маленькие, в бескрайних просторах океана; нечто, что знает, о чем поют птицы и внимает музыке ветра в жаркий летний полдень. Филифьонка покорно кивнула, следуя его наставлениям, и почувствовала облегчение. - Тогда тебе принесет радость твое примыкание к сему клану, - «осчастливила» несчастную Палач, подходя к ней с черепом филифьонки в лапах… Рей лежал на ледяном, мокром полу, скованный мучительными судорогами и болью. Не самое презентабельное состояние для прекрасного молодого хемуля с миндалевидными желтыми глазами и сигнально-красной шкурой. Длинная, по-филифьонски узкая морда и пышные, что свойственно больше для кошек, бакенбарды были перепачканы кровью – густой, темно-вишневой. Кровь также заполняла рот Рея, что было единственным плюсом его состояния – хемуль очень любил этот вкус. Впервые в детстве он попробовал крови, когда упал с велосипеда и утратил шесть молочных зубов. Поднимаясь с грязной земли, хемуленок быстро облизывал оставшиеся зубы и десна, наслаждаясь новым, прекрасным вкусом. И где же сейчас тот маленький милый хемуленок Рей? У морры в холодильнике! Нет, конечно же, это сарказм. Вот он, перед вами. Безнравственный фьонец, мошенник, наркоман, три раза побывавший в наркологических центрах, неуловимый серийный убийца и грабитель. Вот он, на полу, в луже собственной крови. Вопиющая неудача постигла Рея позавчера утром. Они с друганами, как обычно, вышли из штаб-квартиры, расположенной в заброшенном гараже, и направились в сторону подвала, места обитания их цели. Цели, но не жертвы. Жалобно скрипнула входная дверь, квадратный луч света упал на грязный пол, освещая маленькую испуганную фигурку, похожую на некую странную куклу, сидящую в вонючем углу под огромной трещиной в стене. Фигурка сидела, обхватив согнутые колени испещренными шрамами и порезами лапками и в упор смотрела на вошедших. Заметив среди них Рея, она с радостным кличем бросилась к нему на шею. Рея обнял маленькую филифьонку, поднял ее на лапы, - у, как выросла! Уже тяжела! – и поставил ее на пол. Круглые темные глазки смотрели на его морду, гадая, что же на этот раз принесет добрый хемуль Рей. - Филька, как поживаешь? – в первую очередь осведомился Рей. - Ничего, жива, - сказала филифьонка, - ну, как вести из дома для хемулят? Они могут принять меня? - Извини, но пока что нет. У них и так переполнение. - Почему все время переполнение? – удивилась Филька. Рей в изнеможении опустил веки. Некогда в их банде предводительствовал Ио Оттонаси, серийный маньяк и убийца. История, произошедшая с его женой Екатериной Пересветкиной, что родила, будучи еще несовершеннолетней, постигала не одну филифьонку. И всех их в последствии Ио находил и беспощадно убивал. А маленькие хемулята оставались. Вот, например, Филька. Филька, которая не помнит даже улыбки своей матери. Узнав о жестоких убийствах, разбойники отделились от него. Да и сам Ио был против коллектива. И теперь в банде царила демократия. На сегодняшний день президентом был Рей. - Эх, понимаешь, количество детдомов сократилось, - почесал в затылке Рей, стараясь оставить правду за пределами сознания малышки. - А почему их не построят? - Знаешь, что, сначала посмотри на наш дар, - сказал Рей, протягивая филифьонке огромную корзину яблок из вареного фьони. Сверху на них сидела большая кукла. - Спасибо, - сказала Филька, - Рей, я люблю тебя. И она принялась жадно поглощать дар, в то время как хемули вышли из подвала. Рядом стоял высокий хемуль с длинными черными волосами. Его коричневые глаза скрывали прямоугольные очки в серебряной оправе. В лапе хемуль держал пистолет. - Я слышал ваш разговор, - холодно сказал он, - почему Вы не сказали правду? Рей попятился. Хемуль решительно напирал на него с пистолетом наготове. - И не смей говорить неправду, иначе я знаю, из чего будет филифьоникс. - Ио Оттонаси, - сказал Рей, доставая из кармана пистолет. Хемули стояли, словно Пушкин и Дантес, возле двери подвала, откуда на них таращились два добрых круглых глаза. Заметив лишнюю свидетельницу, Ио осклабился и резко вздернул лапу. Рей отлетел в сторону, ударившись головой о стену гаража. Оттонаси подошел к филифьонке. - Не верь этому (пипке), от врет! – закричал Ио, - тебя не хотят принять в детдом, ибо ты – дочь убийцы, ты – моя дочь! Детдома переполнены такими же, как и ты, моими хемулятами. Не знаю, что за паршивец их туда разместил. Пусть дохнут в подворотнях, как ты! Я даровал тебе жизнь, но ты слишком легкомысленно относишься к ней. Ты прожигаешь ее! Я накажу тебя, деточка! Я отниму у тебя свой дар! – и он выстрелил. Поднявшись, Рей бросился на Ио, но тот пинком отбросил его в сторону и ушел. Появилась полиция. Увидев, как Рей в окровавленной одежде прижимает к груди маленькое тело Фильки, они признали в нем убийцу, заломили лапы и повели к автомобилю. Рею было на все плевать. Он, Рей, - настоящий папа Фильки, не Ио. И пусть та филифьонка родила ее от Ио, однако отец не любил ее, как дочь. И вообще – не каждый отец может стать папой. А Рей любил ее. Но сейчас Рей лежит на холодном полу в луже собственной крови. Кисть одной руки безжалостно отрезана, торс украшает множество ран, некоторые из которых доходят до кости, на пальцах правой задней лапы обнажены кости. В дверь деликатно постучали. Рей сквозь прознающую боль приподнялся, и, припадая на правую лапу, пошел к двери. - Кого черти принесли? – откашлявшись кровью, осведомился Рей. Вместо ответа в комнату вошла высокая стройная филифьонка с огромными голубыми глазами и пышными формами. Длинные, черные, словно звездное небо, прямые волосы доходили до стянутой белым пояском талии. Миниатюрные лапки мягко, неслышно ступали на пол. Все в ней было прекрасно, в этой филифьонке, разве что морду скрывала хирургическая маска. - Соседку, - ответила филифьонка, стягивая с лап черные перчатки, - а что, я, по-твоему, демон? - Нет, - убежденно сказал Рей, - Вы – ангел. Ангел во плоти… - Правда? – поинтересовалась изящная гостья, резким движением срывая маску. Маска упала на пол. Вид морды филифьонки поразил Рея. Ибо рот был полумесяцем продлен до ушей. Акеми с наслаждением проснулась и утерла кулаками заспанные очи. День обещал быть прекрасным, и филифьонка это знала, поскольку ей приснилась корона. Большая и разноцветная, отлитая из серебра и покрытая плитами филько всех возможных и невозможных оттенков голубого и синего, плыла она по волнам Сказочного Океана, дремлющего под россыпью звезд. А, судя по словам «Сонника Амбициозной Леди», любимой книги филифьонки, это – добрый знак! Однако ничего супер-феерического так и не произошло – филифьонка лежала с закрытыми глазами на левом боку и тупо ждала продолжения своего волшебного сна. Акеми уже подумывала о том, что бы продолжить спать, однако здесь на нее торжественно снизошло Великое Открытие – ведь нужно открыть глаза, как она раньше об этом не догадалась! Готовясь к предстоящему торжеству, будь то круиз на теплоходе по вышеупомянутому Сказочному Океану или именины ослика Иа-Иа, филифьонка досчитала до ста пятидесяти и распахнула, словно ставни маленькой избушки на окраине поселка, очи!!! То, что увидела Акеми, нисколько не иллюстрировало ее разноцветных ожиданий. Грязно желтые стены, подобно коробке, сдавливали окружающее пространство и, соответственно, торжество нашей носатой подруги. Ржавые батареи, не излучающие ровным счетом ничего, кроме зловония, щедрою лапой пропитывающего все и вся, восхитительно гармонировали тусклой желтизной треснувшего, не протертого по краю оконного стекла. По стеклу остервенело барабанил дождь. Комната словно специально противостояла душевному подъему Акеми, но последнее все же выигрывало. - Забавная комнатуха! – радостно воскликнула филифьонка, - когда будет добрый день? Я готова ждать! – Затем она скомандовала сама себе: - Подъем-подъем-подъем, кто спит, того убьем! – встала с кровати и села в угол комнаты, - я готова ждать доброго дня, а он-то обязательно придет! Сны не врут, а «Сонник Амбициозной Леди» - тем паче! В комнату робко заглянула Палач в ожидании звуков рвоты, однако таковых не наблюдалось. Наоборот, завидев филифьонку, Акеми аж затряслась от эйфоричного возбуждения и бешено запрыгала на хвосте: - У, а это новая подруга! Заходи скорее, будем играть-рать-рать-ать-ать-А! И филифьонка, схватив с кровати подушку, метнула ей в Палача, сбив последнюю с ног. Сраженная наповал во всех смыслах этого выражения Палач была весьма озадачена, однако она во время убедила себя сохранять профессионализм. Поднявшись с грязного, покрытого рвотной массой пола Палач подошла к Акеми и, откашлявшись, сказала: - Дорогая, сейчас мы будем играть, только, прошу тебя, оставайся спокойнее. В этом заведении совершенно напрасны и даже не рекомендованы эмоциональные всплески любого характера. - А мы будем тихо играть, лады? - Лады, так лады, - сказала Палач, затыкая рот Акеми кляпом. - В мучулку туту туту? – прогудела из-под кляпа Акеми, что означало «В молчанку играть будем?». - Нет, играть на голодный желудок вредно. Сначала мы покушаем, - отрицательно покачала Палач своей большой головой. Затем она схватила нож, поднесла его к центру хвостового роста Акеми и начала тщательно, стараясь не нанести филифьонке лишних повреждений, срезать хвост. Нож чувственно погрузился в плоть и уперся в кость. Нецензурно выругавшись, Палач взяла алмазный скальпель и начала дробить ее. Во все стороны полетела белая труха, оседая на шерсть Акеми вместе с брызгами крови, однако филифьонка была спокойна. Палач всерьез забеспокоилась о психическом здоровье преступницы. Наконец послышался громкий треск, и кость обломилась, отстав от спины. Плоть рассеклась, и хвост был в лапах Палача. Профьонив рану, Палач с ужасом подошла к радостно улыбающейся Акеми. - Вы купировали мне хвост? – с интересом осведомилась она, - Вот уж не думала, что этот день будет таким блистательным! Надо же, грезы пока что не обманывают! Палач залила сковородку гранатовым филифьониксом и изжарила хвост. Хвост вышел весьма недурен и пришелся Акеми по вкусу. Филифьонка с любопытством наблюдала за замысловатыми извиваниями недавно своей части тела, а после с аппетитом сожрала ее и гневно потребовала еще. Но так как больше у Акеми хвостов не оказалось, филифьонку пришлось угостить старым, из маринованных. Но вот хвосты были съедены, и фьоновыжимательница, изредка икая, мирно посапывала в уголке. Раздосадованная Палач бродила по комнате, в отчаянии била по полу хвостом, а после подошла к окну и прижалась к стеклу своим бледным лбом. За окном моросил холодный дождь, отлично иллюстрирующий духовный «подъем» Палача. Филифьонка с трудом старалась сдержать духовную боль, плотно засевшую в ее сердце. Несколько слез упали на обшарпанный подоконник. Филифьонка убрала лоб от стекла и утерла глаза. Они были… анимешными. Смыв краску мелком для волос и продемонстрировав таким образом комнате вьющиеся золотистые локоны, филифьонка бросила нежный, полный жалости взгляд на Акеми, мирно посапывающую на кровати. Палач присела рядом с ней и положила лапу на плечо, утирая слезы. - Акеми, - прошептала она неожиданно нежным голосом и поцеловала филифьонку в лоб. От поцелуя Акеми проснулась. Вид двоюродной сестры в окровавленном медицинском халате, с разрезанным ртом и заплаканными глазами весьма удивил ее. - Линда, что ты тут делаешь? – по-детски звонким голоском осведомилась она. - Прости меня, Акеми. Я люблю тебя, - и филифьонка снова поцеловала сестренку, после чего шаловливо подмигнула ей. - Я никогда не прощу тебя, сестра. Я ненавижу тебя, зачем ты замучила Луну?! – в гневе выкрикнула Акеми и ударом оттолкнула от себя ненавистную морду, - уходи, ты дрянь. Я не хочу тебя здесь видеть. Ну же!.. Линда подняла свои заплаканные глаза. Полицейские арестовали ее без всякой причины, а после подвергли безжалостным пыткам и мучениям, филифьонка еще и чуть не родила хемуленка от эксцентричного капитана Ио Оттонаси, большого охотника до кровавых развлечений. Хемули-маньяки насильно сделали филифьонку палачом. Туго поначалу пришлось Линде, но полицейские вводили в ее вены наркотики и отравленный фьони, от которых филифьонка ничего не чувствовала. Палач быстро подскочила до потолка, выбежала в коридор и достала из своей сумки тени из алмазной пыли. - Я больше не буду палачом, - прошептала она, - увольте меня. Или убейте… и, да, если вы все же выберите первое, зашейте мне обратно мой прекрасный роти… Тьму огласил громкий, надрывный визг. Столь же резко, как и начался, он обломился. Акеми удовлетворенно улыбнулась. Сновидения не солгали! Ведь во втором сне корона миновала Сказочный Океан и поплыла по Морю Крови. Разрезанный рот и кровавые тени, Линда попала в плен сновидений. Хочется в мир большой филифьонке, По коридору движутся тени. Луна созерцает звездное небо, Давно не вкушала красавица хлеба, Имя ей теперь новое – Маня, Ужас за плечи ее обнимает. Рей наш с рожденья красавцем прослыл, Мир за сей грех его невзлюбил. Станет пиратом наш Рей одинокий, Ангел любви красоты не простил. Акеми сидит в темноте и рыдает, Призрак во тьме коридоров стенает, Ветер подул сквозь щели окна, На ночной променад выходит луна. Акиме же в самолете летит, Тихо вздыхает, на небо скулит. Больно несчастной ей филифьонке, Пронзительно сердце бедной болит.