Танцуй

Она прекрасна в своём несовершенстве. Скромна настолько, что позавидуют и ангелы. Но выносит столько горя, нищеты, потерь и боли, что у него болят пальцы. Романо смотрит и поражается: Лихтенштейн настолько проста, до той степени добра ко всему живому, что хоть в музей отправляй. Но только если это, конечно же, будет исключительно его музей, где она будет единственным экспонатом, а он — единственным зрителем. Ловино сам не знает, что его в ней зацепило. Слишком настоящая, слишком живая, слишком светлая, слишком чужеродная для всей этой грязи, всей Земли, всего мира и... для него самого. Он не был создан для неё; ей бы больше подошёл даже мелкий Венециано, перерубивший немало людей за всю свою жизнь. Младший Варгас такой есть, его нельзя за это винить, ведь он добрый, когда надо, а Романо... Просто Романо. Хотя слово «просто» вообще ему не подходит, но это так, детали. Он, противореча малышке Лихтен, сложный (порой даже сам себя не понимает), злой (во всяком случае, пытается таким казаться) и вредный (а вот этого он признать не готов). Анели напевает песни и кормит разнообразную живность в парке. Ловино ненавидит музыку и живность. Она всегда готова бросится на помощь любому. Он иногда боится помочь даже ближнему. Романо не знает, что его так зацепило, но даже не надеется завоевать её внимание (хотя и не прекращает попытки). А Лихтенштейн точно знает, почему она раз за разом улыбается ему и надеется получить улыбку в ответ. Отрицательные поля почему-то имеют свойство притягивать к себе всё положительное.