Муравей на листе Мебиуса

9. POV семнадцатилетнего Гарри Поттера. Я уже говорил, что коридоры здесь были как в большом замке, но снаружи это строение на замок никак не тянул. Скорее оно было похоже на коттедж. Или я не смог до конца разобраться в его архитектуре, или здесь не обошлось без магии. Иначе как объяснить неестественно огромное внутреннее пространство, не соответствующее внешнему облику образчику архитектуры? И тут дело не только в больших смежных залах – обеденного и тронного; тут даже смежные комнаты были расположены далеко друг от друга, что повышало степень уединения его обитателей. Выводы меня удивили и восхитили – хозяева сего коттеджа не поскупились нанять настоящего мастера зачарования. Хотя, уборную я так и не нашел. Но, по пути к моей спальне – если можно так назвать комнату, в которой я провел ночь – я снова проверял остальные комнаты, на случай, если вдруг пропустил одну в прошлый раз. Некоторые комнаты были почти пустыми – кровать, да какой-то белый кувшин с крышкой в углу, за низенькой ширмой. Выходя из третьей комнаты, меня осенило – вот, значит как! Ха-ха! Те одинаковые кувшины во всех комнатах - это ночные горшки! И снова напрашивался резонный вопрос – КТО здесь убирается? Искать ответ на этот жизненно важный вопрос в одиночку я не решился, придется дождаться пробуждения Гермионы. Стоп, а не слишком ли долго она спит? Я впервые посмотрел на часы и удивился, что со времени нашего прибытия в это странное место, я до сих пор ни разу не интересовался точным временем. Было без четверти десять. С учетом того, как поздно мы вчера ночью легли, мне не зачем беспокоиться. Пусть сама проснется, а я лучше продолжу изучение дома. После видений про ТУ КОМНАТУ, после бурлящего потока магии вокруг ТОЙ комнаты, я начал думать, что все странности этого места как-то связаны с магией. По-другому и быть не может. Кроме того, у меня проснулась некая необъяснимая связь с домом, словно он всегда был моим, просто я забыл об этом, и только сейчас вспомнил. Теперь я заметил, что если хорошенько сосредоточусь, то могу увидеть все, что находится в комнате, прежде чем открыть ее дверь. Это, почему-то, меня ничуточки не напугало, а наоборот, воспринималось как само собой разумеющееся. После горячей ванны, меня уже не так знобило и захотелось прилечь и отдохнуть. Я решил оставить дверь открытой, чтобы видеть, когда Гермиона выйдет из своей комнаты. Мне не терпелось обсудить все свои наблюдения и догадки с ней. Моя комната была широкой и была бы светлой, если раскрыть жалюзи за окном. Занавесок не было, поэтому, мое внимание сразу привлекло к себе странное стекло в проеме окна – толстое, волнистое и слегка зеленоватое. Я прикоснулся к нему кончиками пальцев, пытаясь вспомнить, что мне напоминает его неровная, шероховатая поверхность... Ответ крутился где-то на задворках сознания - что-то связанное со стеклами окон, но хоть авадьте, хоть круциатьте – не мог его уловить. В конце концов, плюнул на это безнадежное дело – все равно будем вместе с Гермионой это обсуждать. Механизм жалюзи был необычно устроен. Так как окна не открывались, а жалюзи висели с той стороны, на стене было специальное отверстие, через которое проходила веревка – дергаешь за нее, и жалюзи за окном раскрываются. Просто как два плюс два! Я воспользовался приспособлением и перед моим восхищенным взглядом открылся вид на заснеженное дерево. Я прислонился лбом к холодному стеклу, пытаясь представить себе, каково это парить свободно среди наряженных белыми кружевами снега ветвей. Сказка, настоящая сказка ... Во мне нарастало чувство волшебства, и я окунулся с головой в потоки родной стихии, заряжаясь оптимизмом и восторгом. Как во время моих первых шагов по Косой Алее, с Хагридом, я закрыл глаза и начал пропускать сквозь себя живительные, омывающие все накопившиеся в душе негативные эмоции, целебные потоки совершенно новой, пока еще чуждой, но какой-то знакомой магии. Сколько времени так простоял – отрешенный, прислоненный лбом к стеклу – я не помнил, но, наконец, преисполнился силой; энергия стала распирать меня изнутри, и я отошел от окна. Поворачиваясь назад, я вдруг, краем глаза, уловил какое-то движение. Замерев на секунду, чтобы разобраться в чем дело, я начал медленно рассматривать все вокруг, и ... захихикал. Похоже, нервы у меня сдали – тем движением оказалось лишь мое собственное отражение в зеркале. Утром его не было в комнате, но это было последнее, о чем я мог думать, когда разглядел его внешний вид. Я помнил это зеркало. На моем первом курсе обучения в Хогвартсе я его не единожды видел. В последний раз я его и разбил. Зеркало «Еиналеж». Но на рамке здешнего зеркала надпись отсутствовала. Что это было - первообраз «Еиналеж»? Та же гравировка бронзовой рамки в виде замка с башенками, та же поверхность, отражающая клубящиеся тени, то же ощущение чуда захватило меня, когда я подошел к нему. И вот, я стоял прямо напротив зеркала и заворожено смотрел на свое отражение. За мной отражалась только комната и этот факт меня разочаровал. А потом я сам себя отругал – как можно быть таким наивным, чтобы поверить, будто ЭТО то самое зеркало – «Еиналеж» и я снова увижу своих родителей? Как бы ни так! И тут, у меня возник неожиданный вопрос, который раньше не приходил мне в голову: Кто я на самом деле? Обычный семнадцатилетний парень по имени Гарри Поттер, которому предстояло в недалеком будущем сразиться с противником в разы опытнее и злее себя и погибнуть от его палочки, в конечном счете? И зачем, во имя чего? Эфемерного «Всеобщего Блага» своего директора? Кто он мне, в конце концов, что я должен следовать его наставлениям, почему бы мне не поступать так, как я сам хочу? Или я должен быть тем, кого хотели бы видеть меня мои собственные предки – сильным, умным и расчетливым волшебником, который не бросается сломя голову на амбразуры во имя чужих и иллюзорных идей о Добре и Свете, о Всеобщем благе? Кому я должен был быть верным – себе или наставлениям Альбуса Дамблдора? Верность заветам предков или верность навязанному долгу по отношению к волшебному миру? Нужно было все это хорошенько обдумать, прежде чем сделать следующий шаг; решить для себя – стоит ли бороться за людей, которых я и знать не знаю; а тех, кого знаю – не уважаю. Или забить на всяких Уизли, Тонксов и прочих «светлых» волшебников, и жить своей жизнью, в свое удовольствие? Пока я стоял в задумчивости перед зеркалом, что-то в Зазеркалье кардинально переменилось. Лицо моего отражения в зеркале начало стареть, покрываться морщинами, а тело ссутулиться. Что происходит, что за чертовщина тут творится? В руке моей постаревшей версии появилась длинная и толстая, на подобии посоха, узловатая трость, на которую та опиралась обеими руками. Изменилось и его одеяние – вместо моих магловских джинсов и куртки, он был одет в простую, длинную до пола темную мантию. Следующее отличие заключалось в том, что острый взгляд поблекших зеленых глаз не скрывали очки. В этих глазах было столько тоски, безысходности и одиночества, что я вздрогнул и отшатнулся назад, споткнулся о стоящий за мной стул и чуть не упал. Я все смотрел и смотрел в эти глаза с мешочками усталости под ними и гадал, что такого я в будущем должен буду пережить, чтобы выглядеть таким несчастным и одиноким!? Это не могло быть, ни в коем случае, «Еиналеж», иначе оно не показало бы мне эту печальную картину. Еиналеж показало бы счастливую семейную жизнь с Джи ..., хм, почему, вдруг, с Джинни? Разве я когда-нибудь думал о сестре Рона в таком ключе? Никогда! Прошлогодный инцидент с поцелуем взасос в гостиной оставил во мне ощущение неправильности и некой принужденности. Не зря, в конце шестого курса, я расстался с ней, потому что не желал ее; ее присутствие не приносило мне радости, общество – удовольствия, отношение – уважения окружающих. Напротив, я видел насмешку в глазах сверстников, и мне было стыдно. Но, перед тем как отправиться на поиски хоркруксов, она подловила меня, в отчем доме, и снова поцеловала. После второго подобного поцелуя, у меня вспыхнуло одновременно пылающее желание к Джинни и отвращение к ее слишком опытным поцелуям. Я раньше подозревал, а теперь уже был уверен, что сплетни о популярности этой рыжей вертихвостки среди мужского населения Хогвартса правдивы. И я не хочу иметь никаких отношений с ней, не то, что жениться! Я посмотрел на свое постаревшее отражение - с его длинными седыми волосами и бородой оно было бы похоже на Дамблдора, если бы не тоска в глазах. Вдруг, мы встретились взглядами, и на лице моей старой копии появилось оживление, а в глазах - надежда. Он тоже видел меня! Неужели он тоже сейчас смотрит в зеркало? Его губы под усами зашевелились, и я понял, что – да, он меня не только видит, но и пытается мне что-то сказать, хотя я не слышу ни звука. Я забеспокоился, что не смогу общаться с ним, не узнаю, что он хочет мне сообщить. И тогда старик назвал мое имя. Я заметил, как его губы безмолвно шевелятся, но звук не доходил до моих ушей – он звучал в моей голове. Это испугало меня еще больше. Я почувствовал, что кровь отлилась от моего лица, в то время как его глаза смотрели на меня с пугающей настойчивостью. Я призвал все свое мужество, чтобы не сбежать отсюда. - Ты тот, которого зовут Гарри? – медленно и все так же мысленно сказал он. - Да, сэр. Была продолжительная пауза, во время которой старик, потирая лоб, пытался справиться с волнением, от того, что ему удалось достучаться до меня. - Я забыл ... как ты выглядишь. Это было необычно – говорить своей молодой версии, что не помнишь себя, но я промолчал. Я не мог придумать сразу, как я должен реагировать на слова старика, поэтому немного растерялся. Старик слегка наклонился вперед – я думал, что он хочет получше рассмотреть меня, но он просто присел в кресло, которое до сих пор пряталось за складками его широкой мантии, поэтому я его не замечал. Откинувшись назад, удобно пристроив руки на подлокотниках, он снова обратил свой взор на меня, и я вновь услышал его мысленную речь: - Некоторые люди, очень ОПАСНЫЕ люди, - подчеркнул он, - захотят, чтобы ты вернул им некоторые вещи. Будь осторожным, когда будешь говорить с ними. Ничего не обещай, сколько бы ни давили на тебя ... - Сэр ... - Ты узнаешь меня? Я коротко кивнул головой. Еще бы – шрам у старика был на том же месте, с правой стороны лба. Он выпрямил свое согнутое тело, насколько это было возможным, и потер шрам на лбу таким знакомым жестом, что у меня в груди защемило. - Я знал, что ты признаешь этот жест, Гарри. Теперь слушай меня ... Вдруг, по зеркальной поверхности прошла рябь, и видение поблекло. Минуту спустя, на меня смотрело уже мое собственное, молодое отражение. Мне захотелось плакать навзрыд, словно у меня отняли самого родного человека – ближе, чем родители, чем Сириус и Гермиона, вместе взятые – меня самого. Страх, что никогда с собой-постаревшим не смогу пообщаться, что он не сможет дорасказать, предупредить, наставить на путь истинный, заставил меня биться головой об стену. Если старик не донесет до меня ту важную информацию, боюсь, мне дорого придется за это заплатить. И я почувствовал себя брошенным и одиноким – как никогда в моей одинокой жизни. Даже нелепая смерть родителей, падших, защищая не столько меня – своего единственного ребенка, сколько безумные идеи своего бывшего директора – не оставила в моей душе столько горечи и печали. Я побрел к своей кровати, намереваясь забыться в пучинах мучительного сна, чтобы не впасть окончательно в отчаяние. Но тут, в дверь постучали и, не дожидаясь моего разрешения войти, в комнату ворвалась моя подруга со словами: - Гарри, с тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь, тебе плохо? И тогда я подумал – Гарри Поттер, какой ты, все-таки, придурок!