Отрывки

Когда Пасифика проснулась, в комнате было уже светло. Девушка машинально схватила телефон, посмотрела на время и уже дёрнулась было встать с кровати («Я проспала завтрак!!!»), но вспомнила, что ходить на семейные трапезы ей теперь необязательно. Скорее даже наоборот: её присутствие за столом было крайне нежелательно. Девушка широко улыбнулась. Что ж, после того случая, который Дарен называл «Связала руки Престону Нортвесту второй раз», её жизнь круто поменялась, и не во всём в лучшую сторону, но просыпаться без будильника ей определённо нравилось. Наконец-то она могла снова позволить себе нежиться в постели, сколько душе угодно. Ей до сих пор не верилось, что договора больше нет. Ей не верилось, что она решилась на безумное предложение своего жениха. — Ты хоть в курсе, что договор может быть расторгнут по инициативе любой из сторон? Если твои родители его нарушают — ты имеешь полное право это сделать, — сказал Дарен, прочитав все страницы документа. — В том-то и дело, что они его не нарушают, — хмуро заметила Пасифика. — У них всего две обязанности: позволить мне самой выбирать одежду, но согласовывать с ними, и отпускать меня к Пайнсам. Они это делают, хоть и без особой радости. — Ты же сказала, что они решили намеренно спровоцировать тебя на нарушение, чтобы запретить тебе ходить к Пайнсам, — напомнил парень. — Именно так. — И как, по-твоему: это честная игра? — Нет. Но папу редко волнует честность, когда он хочет добиться цели. — А вопрос не в твоём отце, — хмыкнул Дарен. — Вопрос в юридической стороне дела. Если ты сможешь доказать, что родители специально ополчились против тебя, чтобы вынудить нарушать условия, то ты без проблем свяжешь Престону руки второй раз. — И как это сделать? — иронично поинтересовалась Пасифика, всё ещё не веря в возможный успех подобной затеи. — Я узнала об этом случайно, потому что пряталась от них в кладовке! — Ну, — парень задумался, — тебе надо либо найти подтверждения того разговора… — Интересно, где? — усмехнулась блондинка. — Я что-то не догадалась включить диктофон. -… либо создать новые доказательства, — закончил мысль Дарен. — Новые? — Уверен, что твои мама с папой каждый день обсуждают свой дивный план, — он хмыкнул. — Иными словами: если будешь прятаться, не забывай впредь включать диктофон, — парень усмехнулся. — Мне что, за родителями шпионить? — уточнила Пасифика. — Это уже на твоё усмотрение. Можешь ждать удобного случая, а можешь и шпионить. Но не забывай, что они тоже намерены тебя поймать, и поэтому тебе надо быть очень осторожной. Приведя себя в порядок, Пасифика направилась в сторону кухни. В обеденном зале ей есть теперь не разрешалось: слугам запретили накрывать для неё стол. Более того: у девушки были подозрения, что им вообще запрещено её кормить. Это было похоже на Престона — начать морить её голодом, чтобы добиться своего. Видимо, мысль о том, что дочь знает дорогу в кухню или что прислуга хорошо к ней относится, родителям в голову не приходила. Тем лучше для неё. По пути девушка бросила взгляд на видеокамеры под потолком, которые были разбросаны по всему дому. Пасифика не удержалась от улыбки и помахала на камеру рукой — она знала, что охранник, следящий за домом, улыбнулся ей в ответ. Именно он ей и помог. — Скажите, у вас ещё сохранились записи за 29 июля? — спросила она у Сэма — охранника, который дежурил в тот день, когда её голову посетила внезапная мысль. — Конечно, мисс Нортвест, — кивнул он. — Мы храним все записи два года. — Зачем так долго? — удивилась девушка. — В целях безопасности. — Могу я увидеть эту запись? — задала она волнующий её вопрос. Сердце тревожно замерло: от его ответа зависело всё. Пасифика не знала, на чьей он стороне. Сэм работал у них несколько месяцев, и девушка ещё не была толком с ним знакома, как с другими работниками. Что, если он беспрекословно слушается отца? Что, если ему велено ни под каким предлогом ничего ей не показывать? А что, если он расскажет обо всём родителям?! Две секунды молчания показались блондинке вечностью. Из-за тёмно-русой бороды и слишком сосредоточенного взгляда Сэм выглядел довольно сурово. Было видно, что он ответственно относится к своей работе. Это радовало, но это же могло ей помешать. — Разумеется, — кивнул он, и Пасифика облегчённо выдохнула. Он не задавал вопросов, она ничего не объясняла. — Можно перемотать? Примерно на четыре часа дня, — попросила девушка, когда запись была включена. Сэм молча выполнил её просьбу. Пасифика отметила, что невероятно точно запомнила время: запись с камеры от главного входа как раз показывала, как они с Диппером хватали свою обувь. Сердце больно кольнуло при этих воспоминаниях. Девушка тогда ужасно перепугалась, но она помнила, как тепло было искать утешения в объятиях парня. Вот бы сейчас… Блондинка помотала головой, отгоняя ненужную тоску и сожаление. Она пришла не за этим. — Это же тот день, когда вы с юным мистером Пайнсом прятались в кладовой, — Сэм вдруг усмехнулся. — Да, мы… Откуда вы знаете? — Я дежурил в тот день, мисс Нортвест, — Пасифика вдруг с удивлением заметила, что его глаза лукаво блестят. — Вы нас не выдали, — у неё потеплело на сердце, и она благодарно улыбнулась. — Я знаю, что ваши родители… — она секунду помедлил, — … не всегда с вами справедливы. — Камеры ведь записывают звук, так? — в ответ на её вопрос Сэм кивнул. — Мои родители чуть позже прошли мимо кладовой. Там есть камера? Можно услышать, о чём они говорят? — Камера есть, мисс Нортвест, — к Сэму вернулась серьёзность. — Но вряд ли вы что-то услышите: она расположена слишком далеко от кладовой — в самом начале коридора. Он всё-таки попытался: немного перемотал запись, включил максимальную громкость, но, к сожалению, оказался прав: самый нужный момент разговора был не слышен. Звук окончательно затихал на фразе Присциллы «Ты же знаешь, что днём она всегда у них». Надежда Пасифики рухнула очень громко: девушка буквально слышала, как звенят осколки. Но тут она вспомнила слова Дарена: наверняка родители ещё не раз обсуждали — и обсуждают — свой план. — Сэм, — сказала она задумчиво, — могу я вас кое о чём попросить? Строго между нами. И он согласился. Уже через несколько дней мужчина передал ей флешку, на которой была совсем свежая запись. — Мистер и миссис Нортвест вспоминали про ваш с ними договор сегодня утром, когда уходили из дома. Посмотрите. Возможно, именно эта запись вам поможет. С каждой секундой просмотра Пасифика ликовала всё больше. Она уже ощущала ветер свободы в своей жизни. Лучшего момента для записи и подобрать было нельзя. Один только монолог Престона чего стоил: «Мне надоело ждать! Раз у нас не получилось ускорить свадьбу девчонки с Дареном, надо просто обвинить её в нарушении — а в каком, можно и потом разобраться. Уж я смогу найти, за что её наказать, и мне наплевать, виновата она на самом деле или нет. Она не должна больше общаться с этими оборванцами Пайнсами, и меня не волнует, что ради этого придётся сделать». Пасифика чуть не бросилась Сэму на шею, когда увидела это. Оставалось лишь два вопроса: первый — достаточно ли беспристрастен юрист семьи Нортвест; второе — как обвинить родителей, чтобы охранник, оказавший ей такую помощь, не пострадал. Девушка хорошо понимала, что его могут уволить, ведь он помог ей найти компромат на своих же работодателей. Она была ему сильно обязана, чтобы допустить это. Впрочем, с этим проблем оказалось меньше всего. Пасифика просто прокралась в кабинет охраны в тот момент, когда один из охранников уже ушёл, а второй ещё не успел заступить на дежурство. Камеры зафиксировали это. Все решили, что запись она взяла самовольно. После завтрака на кухне блондинка оделась потеплее и вышла на улицу: ей хотелось немного подышать воздухом перед занятиями по этикету. Девушка покинула территорию поместья и медленно стала спускаться вниз, в сторону городка. Было довольно морозно. Снег ярко блестел на солнце, заставляя Пасифику жмуриться, и приятно хрустел под ногами. В тот день была сильная метель, какие в Гравити Фолз случались редко. Твёрдый снег больно бил прохожих по лицу, ветер свистел вокруг, голые деревья гнулись почти до самой земли, словно сама природа хотела отразить ту злость, что испытал Престон Нортвест. Ни он, ни Присцилла не знали, чего ради Браун — их семейный юрист — решил приехать в такую погоду и что это за срочное дело, которое не могло подождать пару дней. Ещё больше они удивились, когда вниз спустилась Пасифика и сказала: — Это я пригласила его. Вопрос прозвучать не успел: Пасифика сразу же ответила на него. — Я хочу расторгнуть договор. А если быть точнее, — глаза девушки смотрели твёрдо, как никогда, — я обвиняю вас в его нарушении. Присцилла, кажется, не сразу осознала то, что услышала — она просто смотрела на дочь округлившимися от удивления глазами. А вот Престон оправился быстро. — Пасифика Элиза Нортвест, — прошипел он, — что ты себе позволяешь?! Да я… — Мистер Нортвест, — резко перебил его юрист, — пройдёмте в ваш кабинет. Нам есть, что обсудить. — Надеюсь, мистер Браун, — он злобно сверкнул глазами в сторону юриста, — у вас есть объяснение происходящему. В противном случае вас ждут большие проблемы. Мистер Браун молча посмотрел на него, а потом молча последовал за хозяевами дома на второй этаж. Никто не остался в прихожей: все хотели знать, что происходит и чем всё кончится. Престон бормотал под нос проклятья, Присцилла то и дело косила глазами в сторону Пасифики, но дочка шла уверенно, явно намеренная победить. — Я слушаю вас, мистер Браун, — Престон уселся за свой стол, — объясните мне, какого чёрта здесь происходит?! И почему она, — он даже не взглянул на Пасифику, — осмеливается обвинять нас в нарушении договора. Пока юрист объяснял отцу, в чём дело, Пасифика вспоминала свой разговор с ним. Поначалу она было испугалась: Браун далеко не сразу встал на её сторону. Он не боялся Престона, хоть это и был самый влиятельный его клиент. Он скорее переживал, как бы узкое семейное дело не стало уголовным. Но чем дольше они спорили, тем твёрже становилась Пасифика в своём желании освободиться от цепей. Кроме того, она была не одна: с ней был Дарен. Всего каких-то пять часов им потребовалось, чтобы убедить юриста помочь ей. — Мисс Нортвест, — твердил он, — вы вообще осознаёте, куда лезете и в какое бешенство придёт ваш отец? — Прекрасно осознаю, — отвечала девушка. — Я знаю, что злить его опасно, но он нарушил договор, и я имею полное право его расторгнуть! С какой стати я должна терпеть вечные придирки, критику, постоянно делать то, от чего меня тошнит, и честно соблюдать миллион пунктов этого дурацкого договора, если мой отец даже не утруждает себя этим?! В конце концов, у нас свободная страна, и я не согласна быть рабыней у собственных родителей! Если они не хотят играть честно — пусть платят за это. — Вы думаете, что они позволят вам вот так просто всё разорвать?! — Они, конечно, не позволят, — согласилась Пасифика. — Поэтому мне и нужны вы. Мистер Браун, — сказала она с видом человека, который не отступит, — вы были нашим семейным юристом ещё до моего рождения… — Именно поэтому я знаю, чем такая выходка грозит! — почти выкрикнул он, перебив её. — Я сотрудничаю с Престоном Нортвестом больше 20 лет, и прекрасно понимаю, на что он способен. — Я — тоже Нортвест! — напомнила Пасифика, покраснев от негодования. — И мне вы тоже обязаны помочь! — Верно, мистер Браун, — подтвердил Дарен, единственный сохранявший спокойствие. — Родители Пасифики очевидно не правы. Ваша задача — справедливо решить этот вопрос. Как, по-вашему, на чьей стороне справедливость? — На её стороне, — признал юрист, кивнув в сторону девушки. — А вот здравого смысла на вашей стороне явно не хватает, мисс Нортвест. — Мистер Браун, — девушка буквально кипела, — вы предлагаете мне всю жизнь так прожить: в качестве заключённой в своём же поместье? Скажите прямо: поможете вы мне или нет?! С вами или без, но я расторгну этот договор. С вами это будет сделать гораздо проще и безопаснее. Решайте, — сухо сказала она. — И помните: я не отступлю. Пока Пасифика вспоминала всё это, Браун закончил объяснять Престону, в чём его обвиняют. — Кроме того, мисс Нортвест предоставила мне запись, на которой слышно, как вы и ваша жена, — он кинул взгляд на Присциллу, — хотите обвинить её на пустом месте и извлечь из этого выгоду для себя. Я убедился, что девушка не лжёт. Простите, сэр, но закон на её стороне. Договор расторгнут по инициативе вашей дочери. Престон кипел. Пасифика видела, что отец едва сдерживается, чтобы не опрокинуть стол и не накричать на юриста. Он побагровел, гримаса гнева исказила его лицо. — Идите домой, мистер Браун, — сквозь зубы процедил он. — Мы встретимся с вами завтра и обсудим всё ещё раз. Я вас понял. — Мистер Нортвест… — мужчина попробовал ещё что-то сказать, но хозяин кабинета его перебил резким окриком: — Убирайтесь! Вот теперь Браун был напуган и поспешил удалиться: Пасифике не в чем было его обвинить. В конце концов, он с самого начала не одобрял эту затею. В кабинете стояла тишина, которую нарушали лишь тревожные завывания ветра за окном. Шаги мистера Брауна довольно быстро затихли, а ещё через несколько мгновений вся семья услышала, как за ним хлопнула входная дверь на первом этаже. Пасифика прикусила губу. Всё это время Престон сидел за столом, сжимая в кулаке карандаш. Его рука тряслась от гнева, который вот-вот готов был вырваться наружу. И вырвался. — Ты… — он поднялся, — …маленькая… — вышел из-за стола, — …бессовестная… — приблизился к Пасифике, — мерзавка! Девушка морально готовилась к тому, что будет, но всё равно не могла представить тот страх, который испытала. Отец схватил её за локоть и дёрнул на себя. — Как ты смеешь?! — шипел он, буравя её взглядом. — Как ты посмела?! — Престон грозно нависал над ней, и Пасифика ощущала себя беззащитным кроликом перед разъярённым волком. — Думаешь, ты самая умная?! Надо было сдать тебя в детдом сразу же, как ты появилась на свет; выгнать из дома вместе с твоей бестолковой матерью, взять себе другую жену и родить нормального ребёнка! — Престон замахнулся свободной рукой и наверняка сшиб бы дочь с ног одним ударом, если бы не её реакция: вскрикнув, Пасифика успела отклониться в последний момент. Сердце колотилось как ненормальное. — Немедленно выметайся из моего дома, паршивка! — прокричал Престон, оттолкнув девушку в сторону дверей. Пасифика едва не упала, с трудом устояв на ногах. — Живи, где хочешь, сама ищи себе еду и средства к существованию. Ни доллара на тебя больше не потрачу! Я знал, что ты несносная, я с самого начала знал, что с тобой будет куча проблем, но с меня хватит! Больше я тебя терпеть не намерен. Вон из поместья!!! Он вдруг снова оказался рядом, схватил дочь за руку и потащил её из кабинета в сторону лестницы. Отец так нёсся, что Пасифике приходилось почти бежать: в противном случае она бы просто упала. «Ладно, — успела подумать она. — Раз ты меня выгоняешь, я уйду с радостью!». Пасифика надеялась лишь на то, что успеет взять зимнюю куртку и обувь, что отец не вышвырнет её на улицу в метель в домашней одежде. — Убирайся! — рявкнул Престон, распахнув перед дочерью входную дверь. Холод с улицы резко ворвался в дом, ветер взметнул волосы Пасифики, а снег летел прямо в прихожую. Мужчина уже схватил девушку, чтобы вытолкнуть её за дверь, но тут раздался голос Присциллы, о которой все забыли: — Престон! — она произнесла это тоном, который муж не привык от неё слышать: властным тоном. Жена никогда не смела ему приказывать. Слугам — да, дочери — да, но не ему. Взбешённый окончательно, он развернулся в сторону лестницы, по которой спускалась Присцилла, и в весьма грубых выражениях велел ей замолчать. — Ты собираешься выгнать дочь неодетой в буран, — заметила она. — Я не буду молча смотреть на это. — Эта девчонка только что… — начал Престон, но Присцилла перебила: — Я слышала. Она бросила взгляд на Пасифику, и в её глазах тоже читался приказ: «Немедленно иди в свою комнату». Словно в подтверждение мыслей дочери, Присцилла указала взглядом на второй этаж. Понимая, что сейчас не та ситуация, чтобы спорить, Пасифика сделала пару осторожных шагов, отходя от отца (всё его внимание теперь было приковано к жене). Он не отреагировал, и девушка буквально взлетела по ступенькам наверх. Она не пошла в комнату. Пасифика осталась в коридоре, чтобы услышать, чем закончится разговор. Мама редко перечила отцу, и уж точно не спорила с ним, когда он был в таком состоянии. Более того, мама только что за неё вступилась. — Что ты творишь?! — На улице метель, — напомнила Присцилла. — И ты только что чуть не вышвырнул Пасифику из дома неодетой. — Я долго терпел, Присцилла, — процедил Престон. — Очень долго. Но девчонка вывела меня из себя, и это была последняя капля. Если она не собирается жить по нашим правилам — значит, она вообще не будет здесь жить! — Если бы ты сейчас вытолкал её за дверь, — Присцилла повысила голос, — она бы замёрзла насмерть! Прямо у нашего дома! Да ты хоть представляешь, что сделали бы с нами за это?! «Престон Нортвест убил дочь» — вот какой заголовок был бы в завтрашней газете! И не только в газете, везде: телевизор, интернет, радио — всюду трубили бы об этом! Не говоря уже про то, что тебя взяли бы под арест до обеда! Ради этого ты работал столько лет?! — С самого начала это была паршивая идея: оставить девчонку в доме! — прорычал Престон. — Я не специально родила дочь! — Присцилла почти выкрикнула эту фразу. — Если ты думаешь, что женщина выбирает пол будущего ребёнка при беременности, то ты ошибаешься, Престон! Пасифика не верила своим ушам: в голосе матери было столько боли, что девушка невольно начинала сочувствовать ей. — Да я всеми силами надеялась, что родится мальчик! Я боялась, что ты меня на порог не пустишь, когда мне сказали, что я беременна девочкой. Следующие несколько реплик Пасифика не слышала. Она понимала то, что творилось сейчас с мамой. Кажется, боль Присциллы копилась 17 лет, с дня рождения дочки. От Пасифики никогда не скрывали, что она — нежеланный ребёнок, что отцу нужен был наследник, но девушка никогда не задумывалась, что является не единственной пострадавшей в этой истории. Отец не только ругался на дочь за то, что она не сын; он ругал жену за то, что родила ребёнка не того пола. Присцилла терпела много лет и, наконец, взорвалась. Все обиды, накопленные годами, вырвались наружу в одночасье. Точно так же это было и с Пасификой, когда она сбежала из дома 3 года назад. -… нельзя выгонять из дома, — услышала она обрывок фразы. — Ты разрушишь этим всё. Престон молчал. Кажется, метель немного остудила его (они так и стояли у открытых дверей), и теперь он понимал аргументы Присциллы. — Хорошо, — неохотно признал он. — Пёс с ней. Пусть живёт здесь. Но пусть не смеет попадаться мне на глаза! Она нажила себе крупные проблемы, — многообещающе произнёс он. — Допустим, вся эта чушь с договором верна, и он разорван. Но она может даже не надеяться, что её жизнь станет легче. О, нет, я заставлю её пожалеть! — мстительно сказал Престон. — Жизнь по договору будет для неё пределом мечтаний, — он вдруг рассмеялся. Злорадно, расчётливо, страшно. Пасифика поняла, что больше не в силах это выносить, убежала в свою комнату и закрылась изнутри. Как же ей нужен был Диппер сейчас! Когда Пасифика вернулась домой, до занятий по этикету оставалось ещё около часа. Идти на них не особо хотелось, но после того, что она натворила с договором, и перед разрывом помолвки лучше было не нагнетать и без того тяжёлую обстановку в доме. Девушка поднялась в свою комнату и присела на кровать, чувствуя, как постепенно согревается. Пасифика сидела на кровати и думала о том, что же будет дальше. Не то чтобы её особо пугало будущее: если ей всё-таки велят убраться из дома — она уйдёт. Она попросится пожить в Хижине до тех пор, пока не окончит школу, а затем поступит в университет и уедет подальше от этого города, где живут её родители. Если же силком её никто выпинывать не будет… Что ж, договора больше нет, а это уже что-то. Папа обещал превратить её жизнь в кошмар, но она и до этого не была сказкой. Кто-то дёрнул ручку двери и попытался войти. Пасифика так погрузилась в свои мысли, что не услышала приближающихся шагов и вздрогнула от испуга. Убежав в комнату, она заперлась изнутри, поэтому незваный гость не смог попасть. — Пасифика, открой, — раздался требовательный голос матери. — Нам нужно поговорить. Отец у себя, — добавила она. Девушка не очень хотела разговаривать, но понимала, что лучше прояснить ситуацию сейчас. Тем более что мама показала себя с неожиданно хорошей стороны полчаса назад. Может, не так всё плохо? Когда замок щёлкнул, Присцилла чинно вошла в комнату и села на край кровати. Пасифике пришлось устроиться на стуле. — Ты довольна? — женщина сурово посмотрела на дочь. — Отец в бешенстве. О чём ты думала, хотела бы я знать? — Ты любила его? — вместо ответа Пасифика задала интересовавший её вопрос. Впервые за долгие месяцы она не чувствовала себя обязанной непременно отвечать на мамин допрос. — Что? — Присцилла, казалось, растерялась. — Ты любила его, когда выходила замуж? — повторила девушка. Вопрос казался нелепым. Пасифика не представляла, как можно любить такого человека. Но их с мамой мнения всегда сильно отличались. — Да, — кивнула мать. — Когда выходила — любила. По крайней мере, мне так казалось. И будет лучше, если ты испытаешь то же самое к Дарену, — заметила она твёрдо. — Даже не думай, что твоя выходка помешает свадьбе. «О нет, мама. Свадьбе помешает другая выходка». Но вслух она ничего не сказала. — Мы с отцом обсудили то, что произошло, — Пасифика поняла, что именно за этим мать и пришла, и приготовилась внимательно слушать. — Он согласился не выгонять тебя. — Какая щедрость, — съязвила Пасифика. — А я почти начала укладывать вещи. — Если будешь так дерзить, то этим всё и кончится, — предупредила женщина. — Отец считает, что, раз ты не хочешь жить по правилам семьи Нортвест, — будешь жить вне этих правил. — А конкретнее? — Отныне тебе запрещено появляться в обеденном зале. Есть с нами ты больше не будешь, и отдельно для тебя стол накрывать тоже никто не станет. «Дивная новость», — усмехнулась Пасифика про себя. — Никаких карманных денег, — продолжила Присцилла, — и никаких денег вообще. Ты можешь больше не рассчитывать на платья, украшения и всё остальное. «Проживу, у меня целая комната одежды». И это была правда: отдельная комната была выделена под её гардероб. — Всё то, что тебе предстоит унаследовать после смерти отца, перейдёт во владение Дарена. Ты сможешь пользоваться чем-то на правах его жены, но распоряжаться всем будет он. Никаких Пайнсов и других горожан в нашем доме. Все занятия ты обязана посещать так же, как раньше. Раз в месяц ты будешь появляться вместе с нами на приёмах и одним своим видом убеждать всех, что у нас всё хорошо. — А чем это отличается от договора, который я расторгла? — с иронией уточнила Пасифика. — Почему я вообще обязана это всё делать? Ради чего? — Ради крыши над головой, — напомнила Присцилла. — И ради нашей репутации. Никто не должен узнать о том, что сегодня произошло, ты поняла? — она выжидательно посмотрела на дочь, но Пасифика промолчала. — Нравится тебе это или нет, но ты — Нортвест. И я… — женщина запнулась. Пасифика видела, что мама изо всех сил борется с собой. — Я прошу тебя помочь нам в этом. Мы должны сохранить уважение в обществе, иначе отец рискует потерять всё. — Мама, очнись, — сухо сказала девушка. — О каком уважении идёт речь? Кто уважает нашу семью по-настоящему? Кто уважает лично вас, а не ваше состояние? Если папа вдруг обанкротится — как ты думаешь, сколько людей из ваших мнимых друзей вам помогут? Присцилла промолчала. — Я знаю тех, кто будет рад мне помочь, — заметила Пасифика. — А есть ли такие у вас? Она выдержала паузу. Девушка попробовала представить, что её родители действительно лишились всего: что у них ни денег, ни жилья — ничего вообще. Им будет некуда идти. Совсем. В какой-то миг она даже пожалела мать с отцом. Деньги стали смыслом их существования. Пасифика понимала, что Нортвесты будут обречены, если вдруг всего лишатся. — Я не буду никому ничего рассказывать, — сказала она. — Я знаю, что без денег, статуса в обществе и мнимого уважения вы не проживёте. Мне вас просто жаль, и я не так жестока, чтобы лишать вас той жизни, к которой вы привыкли. Хотя я эту жизнь терпеть не могу. Наверное, мама не знала, что ответить, поэтому молчала, поджав губы. Женщине явно не нравилось, что дочь её воспитывает, а не наоборот. В конце концов она просто сделала вид, что Пасифика ничего не говорила: — Я иду спать, — Присцилла встала. — С завтрашнего дня ты вольна жить как хочешь при условии, что будешь соблюдать требования, которые я назвала. Общайся с семейкой Пайнс, нелепо одевайся, питайся всякой ерундой и спи хоть до обеда. Нам с отцом всё равно. Мы пытались сделать из тебя достойную юную леди, но вижу, что не получилось. Теперь исправлять тебя уже поздно. Весь город в курсе, что ты водишь дружбу с этими ненормальными людьми и ни во что не ставишь нас с отцом. А после сегодняшнего дня мы окончательно в тебе разочаровались, Пасифика Элиза Нортвест. Пасифика задохнулась от возмущения. Они собирались обманом лишить её всего, что ей дорого, они всю жизнь ограничивали, упрекали, наказывали её, они ненавидели её с самого рождения, а теперь она их разочаровала! — Взаимно, мама, — гневно сверкнув глазами, сказала девушка. — Я всегда знала, что вы оба меня ненавидите, но я честно старалась завоевать вашу любовь. В детстве мне так хотелось, чтобы у нас была дружная семья, как во всех этих глупых фильмах. К счастью, я рано поняла, что это бесполезно. Сегодня, когда ты не позволила отцу вышвырнуть меня на мороз, я подумала было… — голос Пасифики вдруг дрогнул, но уже через секунду она собралась: — Впрочем, это неважно. Думаю, мы все друг в друге разочарованы. Все трое. Но в одном ты права, — заметила она. — Завтра я начну жить так, как я хочу. Но не волнуйся за мнение окружающих: я буду притворяться, что мы самая чудесная семья, хотя все знают, что это не так. Ты всё детство твердила мне: «Ты — Нортвест, тебя должны уважать». Но я сама презираю нашу семью. Мы не заслуживаем никакого уважения. А теперь прошу тебя выйти из моей комнаты. Спокойной ночи, мама. Присцилла никак не прокомментировала тираду дочери, да Пасифика и не ждала этого. Мать просто вышла из комнаты, не проронив ни слова, с каменным лицом и стеклянным взглядом, а девушка с радостью заперла за ней дверь. Нет, их семья давно была обречена: отношения в ней уже никогда не наладить. Пасифика не знала, почему, но возникшую ситуацию она переживала легче, чем ожидалось. Она почти не контактировала с родителями, делая всё, чтобы избегать с ними встреч, она могла свободно перемещаться по городу и заниматься тем, чем хотелось. Никто не требовал постоянно строить улыбку на деловых ужинах и не заставлял есть в строго отведённое время, никто не следил за её одеждой и не критиковал за некрасиво уложенные волосы. Она честно выполняла своё обещание: девушка никому не рассказала о том вечере, продолжала посещать все занятия и не требовала от родителей денег. От слуг она знала, что отец приказал им сделать жизнь дочери максимально неудобной: не кормить, не убираться в её комнате и даже не разговаривать с ней. Очевидно, он считал Пасифику капризной неженкой, которая, если не упадёт в обморок от пыли, то уж точно взвоет от голода через день-другой и приползёт к папе на коленях просить милости. Престону даже в голову не приходило, что Пасифику и её просьбы слуги уважают куда больше, чем его резкие приказы. Отец наверняка считал, что действительно превратил жизнь дочери в кошмар, и поэтому её упрямство бесило его ещё больше. Пасифика могла лишь надеяться, что это не вызовет новой вспышки гнева. Впрочем, папу ожидала впереди новость о разрыве помолвки… И на этот случай нужен был более подробный план. После визита мистера Брауна, когда отец схватил её за руку и почти ударил, глядя в налитые кровью глаза отца, Пасифика по-настоящему испугалась за свою жизнь. Она не должна была допустить это снова. Нужно было посоветоваться с Дареном. Безумно хотелось написать Дипперу.