Strega

Юни, маленькая и несносная Юни, такая нужная всем и каждому Юни. Имя этой малышки Тсунаёши слышит так часто, что его уже тошнит. Реборн, Бьякуран, а теперь вместе с ними о ней болтает без умолку ещё и Бельфегор. Говорит, мол, не нужно якшаться с малявками. Говорит, мол, все так зациклены на ней, все так помешаны, это ведь ненормально. Он говорит, говорит, говорит и через каждое предложение «Юни». В а у. Тсунаёши даже почти не ревнует. Ему и слово-то «ревность» не знакомо, о чём вы. Он любит всех и каждого одинаково сильно. Одинаково никак. И вот, они сидят с Белом в уютной светлой кафешке, пьют кофе и разговаривают. У них, вроде как, свидание. Бел на этом настаивает. Сидят, разговаривают, а у него через полтора слова «Юни». Тсунаёши лениво ковыряет вилкой чизкейк и пялится в окно. На улице холодно, ясно и огромный солнечный диск закатывается куда-то вдаль. Его багровые лучи мягко переливаются в пшеничных волосах Бельфегора, который болтает без умолку. Который, к слову так, потрошитель. Не жалеет своих врагов. Д о м а ш н и й. Лёгкий смешок из-за этой мысли проскальзывает в их диалог и рушит эту болтливую идиллию. Бел замолкает на минуту, всматриваясь — Тсуна точно знает — в глаза собеседника. Три-ни-сетте молчит. Замирает на месте статуей, улыбается, смотрит на то, как кровавые солнечные лучи переплетаются с пшеничными колосками, и молчит. — Ты меня не слышишь, — раздражённо выдыхает Бел. — Ты даже не хочешь попробовать! Тсунаёши легко пожимает плечами, мол, да. Потому что слушать второй час о Юни — плохая идея. Потому что проще ковыряться в чизкейке, чем начать его есть. Г л у п ы й. Три-ни-сетте улыбается, почти смеётся, и глаза его полны ярких искр, которые пробуждали в Принце что-то живое и звериное. Что-то, что успокаивало его, но будоражило каждую клетку тела. Это сводило с ума. Багровые зайчики всё также блуждали в его волосах, ещё больше отстраняя Тсунаёши от внешнего мира. В какой-то момент он подался вперёд, протягивая к ним руку, пытаясь поймать, но в его пальцах были лишь золотистые волосы Бельфегора. Прядка мягко скатилась по ним, возвращаясь на место. — И багровый закат подарил им надежду, — вдруг прошептал Тсуна. Заворожённо смотря куда-то за закатывающееся солнце, он перестал улыбаться. Рука Три-ни-сетте мягко опустилась на голову потрошителя, будто он был его домашней псиной, чуть взъерошила его светлые волосы. Улыбка быстро вернулась на лицо мальчика, а сам он сел на место, будто ничего сейчас не было. — Но знаешь что, Бел? Принц вопросительно склонил голову, наблюдая за ним. Тсунаёши улыбнулся, наверное, одной из самых своих искренних улыбок за всю жизнь — печальной и ласковой. — Наше Солнце любит лгать.