Tolerating the blind

Cнега в этом году неожиданно много, и невысокая фигурка в осеннем пальто передвигается медленно, неуверенно и аккуратно – риск того, что её сдует ветром и занесет в ближайший сугроб и в самом деле велик. Кэвендиш прижимает рукой к голове шляпу и укутывает нос в тонком мохеровом шарфе. Толстые стекла очков покрыты снегом, и он, чертыхаясь, достает вторую ладонь – которая замерзла, держа шляпу до этого около 10 минут, и только-только начала отогреваться в кармане – и пытается протереть ею линзы. На стеклах остаются влажные разводы, и видимость, итак не идеальная благодаря погоде, становится еще ужаснее. Тимоти сощуривается, чтобы разглядеть вдали цель своего направления, воодушевится и с новыми силами двинуться вперед. Горящие в невысоком домике на подоконниках свечи заставляют вырисоваться у него на губах глуповатую улыбку, а заледеневшее сознание норовит отогреться в представлениях долгожданной встречи. Урсула открывает дверь после первого же стука, и ахает, замирая на месте. - Тимоти..? Кэвендиш улыбается. Он не сомневался, что подруга сердца узнает его даже после стольких лет – так же, как он узнал и её пару месяцев назад, исподтишка наблюдая за ней из окна – и достает из-за спины бумажный сверток. Урсула снова тихо восклицает от удивления, ослепленная видом ярких, живых, покрытым порошком снега морковного цвета роз. - С рождеством, милая, - воркует Тимоти и ровно опускается на её порог на колено, всё так же протягивая вперед букет. И молчит – ожидая, пока Урсула оправится от поражения. Вместо ответа через несколько секунд он чувствует, как с его головы снимают шляпу. Он поднимает глаза вверх, и видит, как его давнишняя любовь заботливо отряхивает с полей шляпы снег. А затем, с улыбкой на губах, делает шаг назад, в дом, освобождая путь. - Проходи пока к камину в гостиную. А я достану индейку. Кэвендиш делает глубокий вдох, пытаясь почувствовать аромат поджарившейся индейки, но вместо этого закашливается от ледяного воздуха, набранного лёгкими и спершего дыхание. Руки у него отмерзли и посинели, и ни в одной уж точно нет того волшебного букета. Но он всё же стоит перед заветной дверью заветного дома, к которому его, в конце концов, прибили волны нелегкой судьбы. Тимоти трижды ударяет кулаком о дерево двери и понимает, что с трудом чувствует костяшки своих пальцев. Он слышит за дверью в коридоре шаги, и у него из сознания испаряются все те возможные фразы, какие он обдумывал всё это время, направляясь к дому. В голове пусто. Чистый лист, за какие он всю свою жизнь привык критиковать подопечных-писателей, подгоняя их с работой. Когда Урсула открывает дверь, её взгляду предстаёт ошеломленная физиономия с посиневшими губами, открытым ртом и очками в разводах на носу. Женщина делает небольшой шаг назад сразу же – но явно не намереваясь пригласить тем самым гостя в дом. Она напротив чуть прикрывает перед собой дверь. - Я могу чем-то помочь? Кэвендиш думает о том, дело ли в отсутствии букета, нарисованного в его фантазии, или даже стой он на пороге и с ним в руках, его возлюбленная всё равно бы его не узнала. - Урсула, это же я! – с отчаянием в голосе протягивает он, и взгляд его больших глаз начинает походить на тот, какой обычно разжалобливал окружающих до слёз. Хозяйка дома нахмуривается, пытаясь признать в госте хоть какое-то знакомое «я». В конце концов, она сдается, и повторяет: - Простите, но я вас не знаю. Откуда _вы_ знакомы со мной? - Урсула, это я, Тимоти! Тимоти Кэвендиш, - он заставляет замерзшие уголки губ подняться, изображая самую теплую, на какую он в такой ситуации способен, улыбку. – Ты ведь не могла меня забыть, правда, дорогая? – скорее просит, нежели спрашивает он. Глаза женщины увеличиваются от удивления, и она, всё-таки узнав имя, еще какое-то время смотрит на нежданного гостя, изучая его и пытаясь уловить какие-то знакомые черты. - Тимоти? – неуверенно щурясь, переспрашивает она, и Кэвендиш, активно закивав, мило улыбается во все имеющиеся зубы. - Ты совсем не изменилась, милая, - нежно проговаривает он. Урсула молчит в ответ: ответить таким же комплиментом она не может, потому что ложь была бы слишком очевидна. Да и к тому же её волнует другое. - Что ты здесь делаешь, Тимоти? Такого вопроса Кэвендиш не ожидал напрочь, хотя его логичность – теперь, когда вопрос прозвучал вслух - он отрицать не может. Его улыбка тает, и выражение лица снова приобретает жалобность и потерянность ребенка. Челюсть опускается вниз – и от пронизавшего его насквозь холода, и от застрявших на языке слов. - Я... Я э… как-то… неподалёку… и… подумал… э… Он запинается еще с минуту, и не замечает, как на лице Урсулы медленно появляется улыбка узнавания. Это – Тимоти Кэвендиш из её прошлого. Нерешительный, волнующийся, скромный неудачник. Тот самый неудачник, которого она всё никак не могла забыть, после того как он исчез из её жизни из-за того глупейшего инцидента. Который из упрямого стыда не отвечал на её звонки и письма. Без сомнений, это он. Урсула делает аккуратный шаг назад и открывает дверь шире, а Кэвендиш удивленно поднимает на неё глаза. - Проходи пока в гостиную. А я посмотрю, что можно приготовить на ужин. Тимоти, еще не вступив тепло дома, уже сияет от восторга и, глядя на Урсулу, проговаривает: - С рождеством, милая. Хозяйка дома усмехается и делает рукой знак быстрее зайти внутрь: они итак впустили много холода. Пора было, наконец, отогреться.