My little Jesse Quick

      Харрисон Уэллс мертв.       Это первая мысль, что проносится в голове человека, примерявшего чужую личность, когда, разобравшись с телом, он вновь ступает на асфальтированную мостовую и, как будто впервые, вдыхает полной грудью окружающий воздух. Доза адреналина, пришедшего с еще не покинувшим его спидфорсом, пошла на спад, и только теперь спидстер в полной мере ощущал впитанную в себя жизнь.       На первых шагах, на подъеме к трассе, это чувствовалось лишь в незначительной головной боли. Ускользающие мысли и иллюзорные образы, которые не представляли никакой ценности, витали перед глазами, постепенно затягивая взор плотным маревом. Беспокойство начало зарождаться в тот момент, когда вместо тихой ночной темноты и колючих веток леса, он увидел перед собой солнечный пустынный пляж, на котором красовался лишь один полосатый пляжный зонтик.       Наваждение спало в тот же миг. Но побочный эффект от слияния никуда не делся.       Он сделал лишь шаг по направлению к машине, когда испытал каждой клеточкой тела неконтролируемую дрожь — подобно мгновенному электрическому разряду она пробежалась по поверхности его тела, будто пытаясь проникнуть под кожу. И чужие воспоминания нахлынули внезапно. Они плотно вплетались в его собственные, воссоздавая между собой нити причин и следствия. Не столь критично, чтобы начать волноваться о потере собственной личности, но моменты, переживания, стремления и мечты, принадлежащие уже мертвому человеку, вызывали непонятное и непривычное желание принять все полученное, как лично прожитое.       Наплыв самых сильных эмоций, что испытал в своей жизни Харрисон Уэллс, подобно непредвиденному шторму всколыхнули мысли Эобарда, вынуждая после еще пары твердых шагов, бессильно пасть на колени рядом с перевернутой машиной.       Там было все: и радость за первую выигранную олимпиаду, и глубокое разочарование от проваленного эксперимента, и пьянящая, нежная любовь к женщине, что…       — Тесс, — неожиданные тиски страха обхватили грудь, лишая возможности дышать первые несколько мгновений. Мужчина потянулся вперед, находя пальцами опору в холодном металле, и после нагнулся вниз, блестящим от волнения взглядом скользя по безвольно обвисшей женщине. — Тесс.       По первому порыву он вытянул руку в разбитое окно машины, пытаясь дотянуться до чужого плеча, но морозный озноб мелкими уколами пронесся по его коже, вынуждая отдернуть себя и схватиться за голову, сдерживая рвущийся наружу отчаянный крик с задворков разума.       Чужой, не его.       — Хватит. Соберись, — волна за волной, и с каждым разом только сильнее, боль от потери любимой женщины заполняла каждый уголок сознания, подвязывая к себе, как аргументы, всплывающие воспоминания. Это не было его жизнью, это не было его потерей — только так еще удавалось противостоять силе чужой памяти. — Соберись.       Хрипящий, диссонансный шум, подобный шипению радиомолчания, постепенно убавлял громкость в его голове. Полицейская сирена звучит лишь в качестве далекого эхо.       Мужчина раздраженно зашипел на одолевающие его чувства.       Хотелось плакать. Хотелось в отчаянии выть и звать на помощь. А в родных, отделенных от чужой личности мыслях не было ни одного похожего воспоминания, когда его одолевали бы схожие чувства — даже боль от поражения не могла сравниться с подобным.       Он прислонился головой к покореженному металлу и несколько раз несильно пришелся лбом по твердой поверхности. Ему нужно было найти и уцепиться за нужный якорь в своем клубке мыслей. Флэш. Флэш и его скорость — это ключ. Он главная цель, главный приз всей этой авантюры, единственное, что имеет значение…       Резкий, пронзительный плач вынуждает застыть на месте.       Пара неразличимых образов мелькает перед глазами, и очередная волна чувств захлестывает его — в этот раз направленных на что-то другое, что-то, что ускользает из памяти, не находя визуальной подпитки. Взгляд рассеяно скользит по мятой обшивке машины, по засыпанной блеклыми осколками стекла земле, пока мужчина опять не наклоняется, чтобы заглянуть в салон автомобиля. На заднее сидение.       Хрупкое тельце, спасенное лишь фиксирующими его ремнями автокресла, разносило от себя плачущий крик, что вновь воздвигал стены в сознании. Только, в этот раз, пытаясь защитить украденные память и чувства отца.       Холодный воздух наполняет легкие при глубоком порывистом вдохе, и морозная дрожь проходит по оголенным участкам кожи, когда напряжение сковывает тело под влиянием другой воли.             «Остановись».       Мысленный приказ не имеет эффекта, когда руки тянуться вытащить ребенка из тисков этой груды металлолома.             «Она не твоя».       Особо резко щелкает застежка ремня, под ногами хрустят битые осколки, а от спасительного прикосновения испуганный плач, кажется, только усиливается.             «Это не твоя жизнь! Избавься от нее!»       От рычащего крика Эобарда Тоуна на задворках сознания тело бросает в сопротивляющийся трепет, и пальцы, казалось бы, готовы без сомнения повиноваться старым привычкам и принципам, сжимая убийственную хватку вокруг маленького тельца.       Но хватает только одного взгляда на перепуганное личико, чтобы напряжение в руках перетекло от сопротивления чужому влиянию к страху хоть как-то навредить. Мужчина дрожащим движением укладывает у себя на руке малышку и прислоняется спиной к твердому автомобильному корпусу.       — Тшш, — его тело само по себе пускается в мерное покачивание, в попытке одолеть беспокойство в малолетнем теле, а пальцы мягко поглаживают покрытую соленой влагой щеку, пока маленькие пальчики не устремляются куда-то в пустоту, пытаясь ухватиться за грубую мужскую кожу. — Тише-тише. Теперь ты в безопасности.       Очередная волна воспоминаний приходит внезапно, но они уже не кажутся чем-то инородным.       В этой памяти Тесс тепло улыбается в отражении зеркала, когда он бережно удерживает её за руку и неосязаемо поглаживает округлый, не прикрытый тонкой ночной рубашкой живот.       Она улыбается до ямочек на щеках, когда уставшая заботливо удерживает совсем маленькое, сморщенное и слабое тельце в своих руках и смотрит прямо ему в глаза, заставляя задержать собственное дыхание.       Она улыбается, бросая ему счастливый, солнечный взгляд и перегибается через сидение, чтобы посмотреть на их дочь и дать ей обхватить чужой палец своими руками.       Прямо за пару минут до того, как вся их жизнь превратилась в пыль столетий.       Контрастные соленые капли обжигают щеки, и Харрисон опускает взгляд вниз, на девочку, пытаясь заполняющимися влагой глазами рассмотреть единственное, что у него осталось сейчас. Ребенок, даже не понимая какую ценность она представляла для держащего её мужчины, с широко раскрытыми глазами смотрела на наполненное сожалением лицо, в следующее мгновение начиная тянуться к нему руками, уже не чувствуя за собой былой истерики.       И что-то от этого наивного, чистого стремления ломается внутри.       — Па, — мужчина задерживает дыхание, прежде чем с надрывистым выдохом растянуть свой рот в вымученной улыбке и прижаться губами к протянутой ладошке.       — Да, папа, — он неровно вдыхает-выдыхает несколько раз, уже совершенно не обращая внимания на затухающий звук повторяющейся пластинки чужого голоса. — Папа здесь.       Щемящее чувство обволакивает сердце, когда с пухлых губ срывается следующее короткое «Ма», и Харрисон нервно бросает взгляд через плечо, пытаясь справится с подкатившей к горлу тошнотой. Мозаика стекла, пропитанного яркой кровью, посиневшая кожа безвольного тела и окровавленные, когда-то любимые губы — эта картина станет одним из важнейших фото в жизненным альбоме. От внезапного осознания, что рядом уже не будет той опоры, что сопровождала важную часть его обычной жизни, у него начала вновь кружится голова, принося с собой лишь ощущение полнейшей разбитости. Подавленность и сожаление.             «Соберись».       Харрисон прикрывает глаза, на какие-то доли секунды вслушиваясь в знакомый, но неожиданно мягкий, как будто смирившийся, голос. Под кожей проходит дрожь, как будто это шептали на ухо, и Уэллс сорвано выдыхает, чувствуя как его губы начинают мелко дрожать от заполнившего тело напряжения.             «Ты нужен ей».       От одного единственного выбора сейчас зависела жизнь одной единственной девочки и неизведанность, какой из выборов к чему приведет, бросала мужчину от одного решения к другому. Он ненавидел его, да, но его дочь не должна была стать частью этой ненависти.             «Мы нужны ей».       Харрисон склонил голову.       Их борьба мыслей притушила свой огонь — один, который никогда не сдается и не признает свои ошибки, уступил более сильным отцовским чувствам другого, позволяя достигнуть одного единственного компромисса.       И микс сознаний наконец достигает нужной кондиции.       Нежная кожа маленьких пальцев касается чужой руки, и Эобард открывает глаза, цепким взглядом осматривая лежащую в его объятиях дочь. Лишь наткнувшись на её сонный взор, он смягчился и заставил себя расслабиться, боясь навести еще больше тревоги на ребенка.       Возможно он делал ошибку, о которой потом пожалеет. Возможно эта заспанная, осиротевшая девочка принесет лишь дополнительные преграды на его пути к Флэшу. Возможно когда-то она станет важнее, чем путь домой.       И возможно ему все же стоило разузнать у Гидеон побольше о процессе слияния.       Но на данный момент мужчина чувствовал только непередаваемое, уже собственное чувство эйфории от осознания, что в его жизни будет еще одна важная личность.       — Папа …  — от непривычки он стопорится на первом слове, смакует его звучание в своих мыслях и едва улыбается, убирая со лба девочки короткие русые пряди. — … позаботится о тебе.       Намного позже он может забеспокоиться, как бы кровь множества людей, осевшая на его руках, и часть той темноты, что томится за его спиной, не коснулись её, еще неосознанной, не испорченной миром. Намного позже он начнет думать и пытаться быть отцом, какого она заслуживает. Намного позже он может задуматься как глупо это было, держать на руках не свою дочь и бояться причинить ей хоть какой-либо вред.       Но пока, он лишь вспоминает её имя и ласково касается пальцами её головы, позволяя красному всполоху проскочить в своих глазах.       — Моя маленькая Джесси.       И впервые за прошедшие столетия он не будет одинок.

***

      Подъехавшие патрульные с осторожностью, медленным шагом подходили к перевернутому транспорту, уже вызвав скорую помощь. Едва различимый шепот сбоку от машины заглушался громом рождающейся грозы, которая тяжелыми тучами закручивалась вокруг места происшествия и освещала его яркими всполохами молний.       — Сэр? Сэр, вы в порядке? — женщина-патрульный аккуратно переступила через груду битого стекла и всмотрелась в ссутуленную фигуру на земле, что нервно вздрогнула от чужого голоса так близко. Луч от фонарика подсветил мужчину, который, жмурясь, всматривался в смазанные очертания патрульной. — Фрэнк, здесь выживший.       Женщина быстрым шагом прошла к человеку, который сам пытался подняться с колен, и, придерживая его за локоть, помогла найти твердость в первые секунды на ногах. Лишь тогда её взгляд зацепился за ребенка, что тихо лежал на чужих руках, лишь в полудреме приоткрывая глаза.       — Сэр? — отрывая обеспокоенный взгляд от девочки, женщина заглянула в лицо пострадавшего, который, по всей видимости, уже начал отходить от шока и пытался сконцентрировать внимание на чужих словах. — Вы помните свое имя?       Мужчина медленно кивает и хмурится, после, прикрыв глаза, напряженно думает. Но проходит всего лишь несколько коротких мгновений, и его веки поднимаются, а смешанный взгляд проходится по чудом уснувшей в этой суматохе дочери.       — Меня зовут… — едва заметная тень улыбки пробегает на его губах во время очередного всполоха электричества в небе, — … Харрисон Уэллс.       Это был первый раз, когда он забыл, что Харрисон Уэллс мертв.