***
Покинуть это место — как набрать свежего воздуха в лёгкие. Ты словно выбрался из камеры заключения, в которой сидел несколько дней, не зная, во что ввязался. Там, за колючими оковами, обитают дикари без нравов, принципов, законов. Поманить возможностью самоутвердиться за счёт страха не так уж мудрено, верно? Я знаю, что они были такими же детьми что и мы, вот только взрослые расчётливо втянули тех быстрее в жестокие игры, вручая в руки настоящее оружие: тяжёлое, опасное, которое слишком легко уносит чужие жизни. Назвать глупцами их не тяжело, однако власть и почёт будет красоваться над каждым бездушно убившим за сотню человек, а по тому, в ком жила доля человечности — пройдётся голыми стопами рота или целый взвод солдат, показывая, что ты пустое место. А я — простой дурак, наблюдающий за язычками пламени тлеющего костра. Сижу, стараюсь не смотреть в глаза той, что вытирает с моего лица кровь. Молчит, хоть изнутри душится словами; делает вид, что всё хорошо и не о чём беспокоиться, а у самой глаза горят от непросохшей влаги. — Расскажи мне всё. Думаю, я имею право знать, — спокойно прошу её, коснувшись руки. Перекидываю заинтересованный взгляд и выдёргиваю из пальцев алую проспиртованную ватку, до этого обжигающую участки моего лица. — Расскажи, тогда я попытаюсь понять тебя. — И снова назовёшь глупым ребёнком, — со вздохом отвечает девушка, опускаясь рядом со мной. — Не знаю, — честно признаюсь я, качнув головой. — Чонгук, у тебя есть семья? — задумавшись и засмотревшись на пошатывание на ветру веток, задаёт вопрос она. — Только младший брат остался. — А что, если бы этого последнего человека тоже не стало? Что бы ты делал? — более уверенно спрашивает, повернувшись всем корпусом в мою сторону. В глазах Нари сейчас столько серьёзности, что я невольно поддаюсь такому же состоянию, готовясь внимательно слушать. — Я потеряла этого последнего человека. Просто в один момент его лишилась, а всё потому, что жизнь распоряжается всем как хочет. Ей плевать на слабых, она помогает сильным. — Как это произошло? — тут же задаю вопрос я, желая понять, к чему ведёт девушка. — Ким убил мою сестру, — даёт чёткий ответ Нари, вводя меня в ступор.— Она была на два года старше и училась вместе со мной в военной академии, вот только предпочла медицину, нежели военную разведку, на факультете которой училась я. На то время Ким Тэхён прибыл к нам на практику: более зрелый, видный парень, который завлёк многих, как и мою сестру, — углубляется в рассказ Нари, нервно затягивая рукава на ладони. Жмурится, вздрагивает, а после опускает голову. — Как самая настоящая влюблённая дура слепо отправилась с молодыми практикантами на озеро, где оказалась единственной девушкой. Поначалу не отказывалась от алкоголя, а после лишилась права выбросить из рук бутылку. — Они не позволили? — спрашиваю я, уже начиная понимать, в чём заключается суть. — Не позволили. Чонгук, они её просто… — с трудом роняет слова девушка, перекидывая на меня тусклый взгляд. — Наутро тело нашли в реке, а единственного, кто признался в этом преступлении, посадили на двадцать лет. — Генерал-майор Ким выставил своего сына невиновным? — Не только. Он сделал из него героя, который пытался спасти бедную девушку. Ты посмотри, в каком хорошем положении он сейчас находится. Знаешь, я просто не смогла заставить себя смириться с этим абсурдным вердиктом судьи. Я до сих пор не могу поверить в этот бред, который он огласил. Скажи, где здесь хоть какая-то справедливость? Нари рассказывала поверхностно, по кусочкам, однако мне этого хватило, чтобы понять причину её появления здесь. Она не знала, что местью ничего не добьётся, а лишь продолжала упорно наступать на пятки сильных, поставив на кон собственную жизнь. — Её нет, как и не было раньше, — отвечаю я, чуть придвигаясь ближе к девушке. — И ты решила попасть в строй к солдатам любым способом? — додумываю, строя в голове цепочку возможных вариантов. — Подожди, тебя привёл сюда сам генерал-майор… Значит, он просто решил отправить тебя на неминуемую смерть, избавившись таким образом от лишних проблем? Ты ведь явно не бездействовала, поэтому он без труда отозвался на твою просьбу попасть в лагерь, так ведь? — знаю, что строю бессмыслицу какую-то, но ведь это походит на правду, так ведь? — Ты слишком умён для младшего лейтенанта, — прошептав себе под нос, Нари поднимается на ноги и забирается в палатку, оставив меня одного сидеть у костра. Перевожу взгляд на небо и, с грустью улыбнувшись, вздыхаю. — А ты ребёнок… сильный и волевой… но, чёрт, такой глупый.Глава 11
20 декабря 2016 г. в 04:17
Ветер обдувает покрасневшее лицо. Он словно щекочет свежие раны, пытаясь забрать немного боли. Я медленно перебираю шаги, норовя споткнуться и упасть на ровном месте. Тело ноет, а дрожащие пальцы мнут испачканные листы, которые так хочется выбросить или сжечь, проговаривая: «вы этого не стоите». Я допустил самую большую ошибку, позволив Нари идти со мной. Дурак, который оставил её одну и просто не успел… И так больно, так страшно, однако не за себя. Я не хочу и не буду представлять, насколько сильно настрадалась девушка. Готов поклясться: я никогда не прощу себе этого.
Нари сейчас крутится около палатки и выискивает глазами мою макушку, сжимая в ладонях края формы и шумно вздыхая. Не замечает. А я ведь здесь, почти рядом, еле плетусь к ней избитый и грязный.
— Чонгук, — шепчет обветренными губами, наконец узрев мою фигуру. Лицо тут же вытягивается, приобретая обескураженную гримасу. Испугалась? Наверное. — Чонгук! — уже кричит девушка, срываясь на бег в мою сторону. Ветер перекидывает каштановые волосы за плечи, полностью открывая бледное лицо. Она словно нежный цветок, совсем юный, не созревший, нуждающийся в обереге. Такой образ будет стоять у меня перед глазами всегда, даже зная, насколько сильно изувечили его стебель. — Что случилось? Чонгук, почему ты весь в крови?! — Нари хватается за мой рукав и сжимает его в ладони, смотрит испуганно в глаза и пытается понять, что случилось, а я не слышу, ничего не соображаю больше.
Трудно сейчас что-то говорить. Я просто смотрю на девушку с большой виной и жалостью, а после, когда ноги стали совсем ватными, падаю на колени, цепляя и её вместе с собой. Земля такая холодная, но тёплые руки на лице согревают, обводя пальцами участки ран.
— Чонгук, пожалуйста, мне страшно… — мне кажется, или она сейчас серьёзно возьмёт и заплачет.
— Почему ты не сказала? — еле внятно спрашиваю, поднимая взгляд на покрасневшее лицо. — Господи, ты такая глупая. Зачем ты здесь? Чёрт подери, зачем пошла сюда со мной?!
— Что они с тобой сделали? Почему ты весь избитый? — заваливает вопросами в ответ она, касаясь пальцами моей щеки, а я только злюсь, смешивая это чувство с жалостью.
— А что они сделали с тобой, Нари? — шепотом спрашиваю, сглатывая. Не с лёгкостью, но я должен был задать этот вопрос.
Девушка тут же отстраняется. Её глаза слезятся, руки предательски дрожат, а из губ вырывается тихий стон. Сколько страха и боли в этом взгляде; сколько влаги впитала в себя эта бледная щека. И я могу сейчас просто взять и растеряться, но нет, не позволю себе этого.
— Я знаю… знаю, — снова приближаюсь к ней, касаясь кончиками пальцев руки. — А сейчас собирай вещи, и мы просто уйдём отсюда. Нари, слушайся меня, — медленно, почти что по слогам говорю, а после поднимаюсь на ноги. Нет времени жаловаться на жизнь, которая и так приносит всё, что угодно, кроме радости. — Нари, не сейчас. Вставай, — вздыхаю, хватаясь за её локоть и помогая подняться следом на ноги.
Она прячет своё лицо в ладонях и всё ещё всхлипывает, но не пытается затормозить или оборвать мои попытки быстрее покинуть лагерь. Молча раскладывает вещи по сумкам, иногда бросая в мою сторону пугливые взгляды, и почти беззвучно просит прощения за то, что стала эпицентром завязки всех бед в этом месте. А я смотрю на неё и мысленно ругаю за глупость, которую сейчас несёт. Маленькая, глупая девочка, испытавшая столько боли, которую сама же ненароком навлекла на себя.
— Прекрати, — резко обрываю монолог, выбрасывая из её рук несколько вещей, которые вот-вот должны были очутиться в рюкзаке. — А теперь слушай меня: сейчас мы уйдём и забудем всё как страшный сон. Если пойдём через перевал на западе, то догоним наших за полтора суток. Покинем этот долбанный лагерь и, отойдя на несколько километров, соорудим ночлег. Нари, будь сильной хотя бы сейчас, прошу тебя, — смягчаю тон на последних словах, руками обхватывая плечи.
Не сразу, но девушка кивает и, сбросив мои руки, отстраняется и снова берётся за дело. Я тоже не бездействую, а, наплевав на свежие раны на лице и ноющую боль в пояснице и рёбрах, помогаю складывать вещи. Пусть трудно и душат рваные хрипы, главное, не терять лишней минуты, оставаясь в этом лагере.