До встречи с тобой (Черик)

      Мужчина выглядел гротескно и ужасающе. Его глаз не было видно из-за темноты и прядей волос, закрывавших его лицо, но я понимал, что он смотрит прямо на меня. Я сглотнул.       — Чарльз, прекрати! — Я почувствовал, как окаменела миссис Ксавье.       Но он даже не взглянул в её сторону. Раздался ещё один утробный рык. Это был ужасный, мучительный звук. Мужчина гримасничал, вжав в плечи наклоненную голову и обратив ко мне искаженное гневом лицо. Я ни разу не вздрогнул и вообще не шевелился, однако осознал, что костяшки моих пальцев белеют: я сжимал кулаки слишком сильно.       — Чарльз, прошу тебя! — в голос его матери закралась истерика. — Немедленно перестань!       «Думай о хорошем, — обратился я мысленно к самому себе. — Кажется, так мне советовал Логан, когда я начинал срываться». Я устало вздохнул, и это вышло громче, чем я предполагал. Парень в коляске немного притих и внимательно следил за мной, миссис Ксавье тоже посмотрела на меня. Видимо, от меня ждут дальнейших действий.       — Эрик Леншерр. — Я уверенным и твёрдым шагом подошел к инвалидной коляске и протянул руку. Когда я нервничал, я всегда действовал решительно, чтобы поскорее уже преодолеть неловкие моменты. Первой моей мыслью сейчас было дать дёру, но здравый смысл победил, толкая меня к обезумевшему человеку в коляске с протянутой для знакомства рукой.       Из разговоров с миссис Ксавье я так ничего и не узнал о его душевном состоянии и ясности ума. А сейчас вообще сомневался, что он понимает, что происходит. Я думал, что у него повреждения только опорно-двигательных функций, но, судя по его поведению, присутствуют так же проблемы с центральной нервной системой. Я уже стал подготавливать себя к худшему в своём будущем, но, к моему изумлению, парень перестал кривляться, выпрямился в кресле и лицо его обрело вполне себе нормальный вид. Он осмотрел меня ещё раз и, встряхнув головой, протянул руку в ответ. Это удалось ему с явным трудом, и его кисть мелко дрожала.       — Доброе утро, мистер Леншерр, — произнёс он как ни в чём не бывало. — Простите, не смог удержаться.       «Так он разыграл меня!» — дошло до меня, когда я взял его ладонь для рукопожатия. И это была моя последняя мысль перед тем, как я умер.       Когда он встряхнул головой, волосы больше не закрывали его глаз. Мы встретились взглядами, когда наши руки сошлись в жесте знакомства, и я поражённо застыл. Его лицо было усталым и больным, рыжеватая щетина говорила о том, что он не брился неделями, волосы были спутавшимися, как будто бы он только что проснулся после ужасной пьянки. Под глазами были заметны тёмные круги, да и взгляд был до жути усталый, хотя усталость не сбавляла пристальности этого взгляда, с которой он смотрел на меня. Но все эти детали смешались и уплыли куда-то на задний план, потому что, чёрт возьми, его глаза. Какие же у него глаза.       Я как схватил его руку, так и не отпускал. Где-то на грани сознания я ощущал, как она дрожит в моей широкой ладони, но мне было не до этого.       — Ох, мистер Леншерр, простите моего сына, иногда он ужасно себя ведёт. — Дёрганный голос миссис Ксавье.       Васильковый.       — Не так уж часто сюда заходит кто-нибудь, у меня нет шанса поразвлекаться. — Тон его голоса всё так же бесстрастен, однако он смотрит на меня уже немного странно.       Или лазурный?       — И всё же ты ведёшь себя отвратительно, Чарльз.       Может, сапфировый?       — Было бы ужасно, если бы ты напугал мистера Леншерра.       — Не думаю, что такого мистера что-нибудь может напугать. — Я всё ещё сжимал его руку, причём сильнее, чем нужно было, от чего его дрожь почти исчезла. Я заметил, что парень смотрел на меня уже несколько испуганно, быстро перевёл взгляд на наши руки и назад на меня.       Нет, сапфировый, кажется, слишком тёмный.       — Я бы даже сказал, наоборот, что он сам кого хочешь напугает… — взгляд теперь стал совсем не понимающим, что происходит, чужая ладонь стала вырываться из моей, но я явно был сильнее и без моего участия рукопожатие было не разорвать.       — Небесный… — когда я понял, что прошептал это вслух, до меня вдруг дошло что происходит. — О боже! Простите меня, я… — и не подобрав, что сказать в своё оправдание, я быстро отпустил чужую руку, выпрямился и так и стоял, открывая и закрывая рот, как рыба на суше.       Чарльз Ксавье резко вернул свою руку обратно на подлокотник кресла и недоумевающе смотрел на меня. Миссис Ксавье была слишком огорчена поведением своего сына, чтобы заметить, что рукопожатие длилось намного дольше положенного. Я старался не смотреть на парня и метался взглядом по комнате, до меня постепенно доходило всё, что произошло за последнюю минуту. Он же, кажется, пришёл к каким-то своим выводам относительно моего поведения.       — Что, мистер Леншерр, — он выделил это обращение особенно, в какой-то пренебрежительной форме, — Вы так удивлены тем, что я вполне себе разумен? — и он был явно в ещё более худшем расположении духа, чем раньше. — Для Вас было бы проще, чтобы это был не спектакль, а правда?       «Ох, ты ошибаешься, Чарльз Ксавье. Я удивлён не твоей вменяемости, я удивлён тому, что только что так долго пялился в глаза незнакомому мужчине и подумывал о том, чтобы попросить Ванду найти книгу обо всех оттенках радуги, чтобы отыскать цвет этих прекрасных глаз. Единственный невменяемый в этой комнате — это я» — пришёл я к выводу, но, естественно, озвучивание правды было бы худшим моим оправданием этой ситуации из всех возможных.       — Вовсе нет, — моему невозмутимому виду не было равных. — Просто я всё вспоминал на кого Вы были похожи в этом образе. — Миссис Ксавье потеряла суть нашего диалога и растерянно стояла сбоку от меня, а её сын недоверчиво поднял одну бровь. Его брови, кстати, были весьма интересной формы… Но, опомнившись, я не позволил себе разглядывать лицо и перевёл взгляд на книжные полки в комнате, сделавшись наигранно задумчивым. — Это был… Кристи Браун*?       На лице Чарльза Ксавье мелькнуло удивление, но он быстро принял обратно свой тухлый и безэмоциональный вид.       — О, какие познания! — Мне казалось, что он действительно удивлён, но Ксавье добавил в эту фразу максимально много сарказма, так что я не берусь утверждать точно. — Загуглили перед собеседованием всех знаменитых инвалидов? Как любезно!       Я задохнулся от возмущения. В его голосе было столько яда, что я мгновенно завелся.       — Не велика ли честь? — мой голос превысил все допустимые нормы тона вежливого разговора, Ксавье подался вперёд в своём кресле, я же нагнулся в его сторону. Мы словно оба так долго ждали, на ком же можно сорваться. — Чтобы Вы знали, единственным, что я сделал, чтобы подготовиться к этому собеседованию, это нашёл одежду поприличнее.       — Да что Вы говорите, неужели, были так уверены в своём успехе? — с язвительной лживой вежливостью поинтересовался он.       — Отнюдь, признаться, я думал, что такие господа, как вы, никогда и на порог не пускают простых смертных людей.       — О, Вы правы, Вас бы я точно не пустил на порог.       Чем больше я его распалял, тем ярче начинали светиться его глаза. Словно зажигались изнутри, это настолько меня завораживало, что я только сейчас понял, почему миссис Ксавье не останавливает нашу перепалку. Я повернулся в сторону и увидел, что она отошла обратно в коридор, чтобы встретить какого-то мужчину. Я вовремя заметил, что они идут сюда, и наш небольшой конфликт не перерос во что-то большее. Остановились, так сказать, на обмене любезностей.       — Я решил посмотреть, как проходят собеседования, но удивился, когда не застал тебя там. Вот и решил зайти во флигель и надо же, — мужчина в дорогом костюме подошёл к дверям комнаты, в которой мы были. Он осмотрел меня (который человек это делает сегодня?) и перевёл взгляд обратно на миссис Ксавье. — Ты что, уже приняла кого-то на работу?       — Да, решила, что это подходящая кандидатура и нет смысла тянуть время, чтобы думать дальше. Это Эрик Леншерр, — показала она на меня, начиная представлять нас друг другу. — Мистер Леншерр, это мой муж Брайан Ксавье.       Мужчина вежливо улыбнулся, и мы пожали друг другу руки.       — Ну что ж, думаю, Вы с Чарльзом, — миссис Ксавье на секунду с укором взглянула на сына и отвернулась. — Уже познакомились. — Я кивнул. — Тогда пройдёмте, обговорим по пути к выходу ещё кое-какие детали и на сегодня Вы свободны.       — Всего доброго, мистер Ксавье. — Сказал я как можно более бесстрастно и повернулся к Чарльзу Ксавье спиной, следуя за его родителями в коридор. Но вдруг он хмыкнул и сказал самое ужасное, что мог сказать сейчас.       — Да, всего доброго. Кстати, что Вы там говорили о выборе одежды? — Я моментально понял, о чём он сейчас скажет и развернулся к нему.       Я широко раскрыл глаза и поджал губы, взглядом говоря: «Молчи».       Он же задрал подбородок и поднял брови, взглядом отвечая: «С чего бы это?».       — Кажется, Ваш жилет порван, мистер Леншерр, Вы не заметили?       И, конечно же, это услышали абсолютно все.

***

      Мама накладывала картошку на папину тарелку. Она положила две картофелины, он подцепил третью и четвертую с сервировочного блюда. Мама вернула их на место и постучала по костяшкам его пальцев сервировочной ложкой, когда он снова потянулся за добавкой. Вокруг маленького столика сидели родители, Ванда с Питером, дедушка и Магда, которая всегда приходила ужинать по средам.       — Папа, — повернулась мама к дедушке. — Нарезать тебе мясо? Ванда, не могла бы ты нарезать дедушке мясо?       Семейное празднование моего трудоустройства шло полным ходом, я же сидел закаменевшей статуей за столом, тупо жуя то, что мне накладывала мама. Я приехал домой в ужасном смятении чувств и только и смог, что выдавить из себя: «Меня приняли». Прошло уже несколько часов, а я так толком ничего и не рассказал, поэтому с ужасом ожидал расспросов за ужином.       Меня вдруг приняли на работу, причём в день собеседования, причём не куда-то там, а в замок, в семью местных богачей. Я вёл себя, как истукан, а меня приняли. Уже это было шоком для меня, но то, что произошло со мной при знакомстве с Чарльзом Ксавье вообще бьёт все рекорды. Я весь вечер уговаривал себя, что в этом нет ничего странного, просто действительно редко встречаешь людей с таким цветом глаз. Долгие уговоры и самоубеждение помогали, и я почти не слышал мысленно шутки про мою ориентацию, которые, кстати, были мною услышаны лишь один раз и несколько лет назад, но всё донимали меня.       — Ну так что, сильно этот парень изувечен? — Я всё ещё сидел со стеклянными глазами и не расслышал вопроса. Я думал о том, что мне жутко повезло, что миссис Ксавье не слышала, как я начал ругаться с её сыном в первый же час знакомства. Я должен, я обязан больше не допустить подобного, на её месте я бы уволил себя. — Эрик?       — Ой, да вряд ли он сильно изувечен, раз на него хотят повесить Эрика! — усмехнулся отец, а я, прослушав начало разговора, метался взглядом по лицам.       За моей спиной стоял телевизор, там шло какое-то телешоу, и все время от времени заглядывали мне за спину, чтобы посмотреть и изредка прокомментировать происходящее.       — По-моему, это отличный вариант. Он будет работать в таком роскошном особняке, — сказала мама. — На хорошую семью. Они, наверное, настоящие аристократы, да, милый?       — Ага.       — Надеюсь, ты сделал реверанс? — усмехнулся папа.       — Лучше скажи, ты уже видел его? — Ванда подалась вперёд. — Инвалида? Какой он?       — Он ужасен.       — Он похож на того учёного? Ну, из «Симпсонов».       — Педик, — вдруг сказал Питер. Я дёрнулся.       — Неа, — возразил папа.       — Или на Стивена Хоккинга? — добавила Магда. Она упорно отказывалась от картошки, несмотря на старания мамы. В этом месяце она ограничила употребление углеводов, готовясь к фотосессии в начале марта.       Мама тем временем перевела грозный взгляд с отца на Питера и обратно. Таким взглядом можно стену прожечь, словно красными лучами энергии.       — Ты учишь его плохим словам!       — Ничего подобного. Понятия не имею, где он это подцепил. — Отец поднял руки над столом.       — Педик, — повторил Питер, пристально глядя на него. Я же таращился на Питера, потеряв суть разговора в который раз и стараясь успокоиться.       — Я бы рехнулась, если бы он говорил через голосовой аппарат, — скривилась Ванда, возвращая нас к теме разговора. — Вы только представьте! Дайте-мне-стакан-воды, — изобразила она механический голос.       — Если он сидит в инвалидном кресле, это не значит, что он говорит как Дарт Вейдер с помощью синтезатора голоса. — Возразил я.       — Но тебе придётся общаться с ним очень близко и тесно. Даже еду готовить и подавать напитки!       — Ну и что, подумаешь. — Попытка сказать это бодрым голосом едва не провалилась.       — И это говорит человек, который постоянно избегает возможности лишний раз поговорить со своей матерью! — сказала недовольно мама. Конкретно сегодня я избежал разговора с ней раз шесть.       — Просто я высоко ценю своё личное пространство и время.       — О чём и речь.       Я положил себе что-то на тарелку, стараясь выглядеть оптимистичнее, чем есть на самом деле.       Хотя весь мой запас оптимизма на всю жизнь скончался, когда я ехал в автобусе домой и давал самому себе клятвы: а) никогда не смотреть в глаза Чарльзу Ксавье, б) никогда не реагировать на провокации Чарльза Ксавье и не вступать с ним в перепалки, в) никогда не следовать советам здесь присутствующих женщин, в частности, всегда носить то, что хочется мне самому, г) спланировать наконец-таки совместный отдых с Магдой, она всё же моя девушка, причём так давно. Задавшись подобными жесткими целями (такими, как под пунктами, а и б), я решил сжать яйца в кулак и пристально следить за своими словами и действиями. Оптимизмом в такой ситуации и не пахло, только прагматизм.       — Магда, а ты что думаешь? — Магда выпила воды.       — Ну, деньги хорошие. И это в любом случае лучше, чем работать в ночную смену на птицеферме.       — Отлично, значит всё, что ты можешь сказать о моей новой профессии это то, что хуже только выносить птичьи трупы из ангара и убирать их дерьмо?       — Ради бога, Эрик, хоть ты не выражайся за столом.       — Ну, ещё между делом можно привести себя в форму и начать давать персональные тренировки вместе с нашей милой Магдой, — папа улыбнулся Магде, а она ему в ответ.       — Ну, да, ещё и в модели меня запишите к ней в агентство.       — Хах, тогда тебе нужно садиться на диету вместе со мной, — Магда проследила, как я накладываю себе ещё картошки. — Вдвоём будет легче.       — Вот уж спасибо, не надо!       — Почему бы и нет? — Казалось, мама готова присесть — все на мгновение замерли, — но нет, она снова вскочила, чтобы добавить дедушке подливки. — Имей в виду на будущее. Фигура у тебя что надо, сынок.       — Ага, только лицо нужно сделать посчастливее, а то у тебя словно вечный запор.       — Я только что получил работу! — рявкнул я. — Может хватит надо мной подшучивать?! Платят на ней, между прочим, в разы больше, чем на старой!       — Но твой папа прав, это же только временная работа. — Возразила Магда. — Я вполне могу устроить тебя к себе на одну из работ и…       — Я не хочу носить лосины и прыгать перед группой людей, Магда.       — Ой, можно подумать, что ты хочешь вообще хоть кем-нибудь быть и что-нибудь делать. — Буркнула Ванда и тут же осеклась, заметив мой взгляд. В моей семье обсуждать этот вопрос относительно меня было табу, по определённым причинам. Особенно, нельзя это было осуждать Ванде. Я сжал кулаки и почувствовал, что вот-вот сорвусь на полном серьёзе.       — О, ну точно, чтобы перетаскивать книги с одной полки на другую требуется уйма физических и умственных способностей, верно, Ванда?       — Мы просто шутим, Эрик, — попытался успокоить меня отец. Он поднял кружку чая. — Прекрасно, что ты получил эту работу. Мы очень рады. И поверь, только ты освоишься на новом месте, как эти педики не смогут без тебя обойтись.       — Педик, — произнес Питер. Я снова подпрыгнул на месте.       — Это не я, — с набитым ртом отговорился папа, прежде чем мама успела что-либо сказать. *Кристи Браун (1932—1981) — ирландский писатель, художник и поэт, с рождения страдавший церебральным параличом. В оригинале медбрат Натан сказал, что Уилл изображал перед Луизой Кристи Брауна.