До встречи с тобой (Черик)

      В этот день мы с Чарльзом были оставлены в одиночестве.       Шерон Ксавье, узнав о внезапной вылазке с Чарльзом аж в Лонгфилд — из её уст это звучало так, будто бы мы слетали в Америку, — раздала в тот же вечер всем по порции наставлений и презрительных взглядов, и уже несколько дней игнорировала и меня, и своего сына. Рейвен чувствовала себя неудобно из-за этого и из-за того, что у нас всё так неудачно вышло — она ведь не я, которому не привыкать к разрушенным жизненным планам. В общем, она тоже часто свой нос показывать не решалась. А мистер Ксавье был всем доволен и без любых негативных мыслей оставлял нас друг с другом.       Ну, как друг с другом… В это утро Чарльз вспомнил про свой телефон или только к этому дню привык с ним обращаться, не знаю, короче говоря, в этот момент он почти не обращал на меня внимания.       Видеть Чарльза с телефоном в руке было непривычно. Я не находил достаточной заинтересованности для того, чтобы заниматься чем-то в своём мобильном, интернет был актуален для меня лишь в часы после работы, никакой активности в социальных сетях, кроме переписок с сестрой. Именно с Вандой ассоциировался у меня парень, с высунутым от усердия языком тыкающийся в кнопки своего телефона.       Я лишь косился на Чарльза, делая вид, что занят сервировкой стола для нашего завтрака, но мимо глаз не проходили ни дрожащие от пустяковой тяжести телефона кисти рук, ни скрюченные пальцы, которые Чарльз пытался приспособить для работы с кнопками. Ванда, конечно, печатала со скоростью звука, не меньше, и по внутренним ощущениям — которые никак от меня не зависели! — я почти был обижен на неё за эту способность. За то, что у Чарльза её не было.       Этот самый Чарльз, не подозревающий, как часто он вылезает в моих мыслях, в очередной раз не выдержал и нервно плюхнул телефон на стол, складывая малопослушные руки на груди.       — Помочь? — спросил я доброжелательно, так, чтобы от простоты моего тона гордыне Чарльза было не за что зацепиться.       — Ты вроде не мой секретарь, чтобы писать сообщения за меня, — так же просто, но со вздохом заметил парень, кивая, когда я передал ему тарелку, но не берясь за еду. Наверное, его руки были перегружены от недолгой, но не привычной работы с телефоном, чтобы держать сейчас ложку.       Я вдруг вспомнил, как противился мыслям о том, что мне, возможно, придётся кормить кого-то на работе сиделкой. Сейчас я, наверное, не был бы против.       Я покачал головой, удивляясь мыслям.       — Если выдвинешь такую вакансию — знай, я первый претендент.       — За отдельную плату, конечно? — Чарльз чуть больше расслабился в кресле, отпуская своё былое напряжение от наших, как всегда глупых разговоров.       — Конечно, — кивнул я, думая, действительно ли он считает, что мне так важны деньги в этой работе, раз так часто шутит об этом.       — Я подумаю. Но не забывай об устрашающих стереотипах о секретаршах и их боссах, — бровь Чарльза игриво изогнулась.       Ох уж эти его шутки и брови…       Оказалось, что за прошедшие недели нервных метаний и переосмысления многих вещей, Чарльз Ксавье успел приучить меня и к своим шуткам с двойным дном, и к странным намёкам, и к шаловливым изгибам бровей. Поэтому я лишь приторно улыбнулся ему, почти что порываясь высунуть язык.       — С кем хоть переписываешься? — перевёл тему я, косясь на его тарелку. Остынет ведь, а он не любит остывшее, — Или правительственная тайна?       — Верно, — тут же подхватил он, и я пожалел, что дал ему эту идею, — Пока не устроишься секретарём, не могу разглашать.       Я хмыкнул и отвернулся в сторону. Пока он не стал скрывать, мне и не нужно было особо знать, теперь же это крутилось в голове. Настроения на дальнейшее отшучивание не хватило, и я изучал кухонную стену, пока не нашёл взглядом маленькое пятно. Нужно отчистить его, пока помню. А ещё нужно просмотреть в сотый раз в блокнот и проанализировать, что можно реализовать, не вызывая подозрений Чарльза.       На этом я быстро завершил свой завтрак и направился к маячившему теперь перед глазами пятну, стараясь не обращать на Ксавье никакого внимания. Пусть делает со своим телефоном, что угодно, это действительно лишь его дело.       Я начал оттирать пятно, пытаясь изгнать ассоциации с Вандой и прочей молодёжью из головы: она слишком много тыкалась в смартфон, поэтому я знал, как это может увлечь человека. Например, глупые игры, чтение ненужной информации, просмотр видео… Или разговоры с людьми по сети, которые увлекают больше, чем разговоры с реальными людьми. Которые вот прямо тут стоят, оттирают пятна на стене…       — Ты что, обиделся? — вдруг спросил Чарльз. Я видел его в отражении стоящей рядом кастрюли, поэтому не стал поворачиваться. Он приступил к завтраку, развернувшись при этом в мою сторону. Мне показалось очень забавным то, что он думает, что я могу обидеться из-за подобного или, что хуже, демонстрировать обиду, отвернувшись к нему спиной и занявшись уборкой… Хотя если подумать дважды, это действительно похоже на обиду из какого-нибудь сериала про домохозяек.       Сравнил себя с домохозяйкой! Дожили!       За своими ленивыми смешными мыслями я не подумал, что не надо было оставлять Чарльза наедине с тишиной и догадками.       — Или ревнуешь? — сделал он добивающий удар. Тут уже я повернулся, чтобы напрямую лицезреть его невинное и одновременно озорливое лицо. Мол, не сказал ничего такого.       — Ага, именно, — я активно закивал, снова отворачиваясь к стене. Если раньше ему подыгрывал, было бы странно сейчас отнекиваться, верно? — Я трачу на тебя лучшие годы своей жизни, драю твою кухню, а ты переписываешься с кем-то! — судя по хихиканью за спиной, Чарльзу пришлась по вкусу моя пародия, и я автоматически продолжил дальше, — И подумаешь, что именно я ухаживаю за тобой. И подумаешь, что именно я забочусь о тебе, — пятно показалось мне ещё больше, и я стал тереть его агрессивнее, на ходу заводясь всё больше, — И подумаешь, что именно мне пришлось разговаривать тебя из твоей молчанки, можешь смело переписываться со старыми и новыми друзьями, пожалуйста!       Последние слова эхом отскочили от стен и сразу наступила звенящая тишина. Естественно, смысл их и правдивость тона достигли моего понимания только сейчас.       Я обернулся, и мы с Чарльзом встретились одинаково удивлёнными взглядами.       — Что-то я разошёлся, — поспешил я оправдаться, снова отвернулся и, чтобы избежать подозрительного взгляда, стал сдёргивать резиновые перчатки с рук и распихивать чистящие принадлежности по ящикам. Я ведь только и хочу того, чтобы Чарльз зажил полноценной и радостной жизнью, откуда вылезла эта хрень, перечащая моим планам? Пусть хоть целыми днями в гаджетах торчит, я ему сам ноутбук подносить буду, лишь бы это эффект оказывало!       Но почему-то эти логичные мысли не устраивали мои эмоции. А мои эмоции не устраивали мою логику… Короче говоря, из-за какого-то телефона у меня случился когнитивный диссонанс. Дожили…       — На самом деле, только пара человек заметили, что я вернулся в соцсети, — признался уже без всякой шутливости Чарльз. Он благоразумно не прокомментировал мой небольшой и странный срыв, за что я был очень благодарен (и всё ещё смущён), — Хотя я ожидал, что и вовсе вернусь незаметно! — по уровню натянутого оптимизма в его голосе я понял, что он всё-таки ожидал большего количества друзей, заметивших его возвращение. И по тихой злости, закипающей где-то в груди у горла, я понял, что это тоже было частью моего неудовольствия от телефона Чарльза. Потому что я боялся, что именно это и случится.       — Если бы не наше с Рейвен воссоединение, — я шутливо выделил последнее слово, помня о так и не понятой мною реакции Чарльза на нашу с его сестрой дружбу, — Я бы мог с асоциальной гордостью заявить, что почти шесть лет не виделся со своими старыми друзьями.       — Надеюсь, ты пытаешься сказать, что расходиться в жизненных путях с ранее близкими людьми нормально, а не то, что мы с тобой два неудачника.       Я повернул голову через плечо и загадочно улыбнулся Чарльзу, оставляя интерпретацию собственных слов на его плечи. Он вальяжно облокотился на один бок в кресле и растянул рот в улыбке, явно намереваясь в очередной раз выдать нечто смешное или глупое, но нас отвлёк звук пришедшего сообщения. Звук из телефона Чарльза.       Парень брал телефон в руки с явным волнением, и мои нервы снова натянулись, как струны. Пришедший набор каких-то мелких чёрных пикселей, склеивающихся в буквы, а затем и слова, на минуту стал центром мира, и мы с Чарльзом разве что дыхания не задержали, пока он включал телефон.       Сначала на лице Ксавье зародилась неуверенная улыбка, затрагивающая и его глаза, что было хорошим признаком, однако почти сразу она изогнулась в ироничную усмешку, а потом и вовсе перешла в извиняющееся сожаление, и всё это лишь за несколько секунд.       Чтобы там ни было в этом сообщении, мне хотелось выхватить телефон Чарльза и пройтись взглядом по каждой букве. И если бы там нашлось что-то, умышленно расстраивающее Чарльза…       — Не строй планов убийств, Эрик, — не упустил шанса подколоить меня Чарльз. Видимо, он тоже научился хорошо читать мои эмоции.       — Что тебе написали? — почти нагло спросил я. А может, и действительно нагло, но мне было всё равно. Я хочу знать — я узнаю.       — Можно я не буду показывать? Ну пожалуйста! Ну можно? — Чарльз сложил руки в мольбе и изобразил жалобного ребёнка, после чего сразу же вернул себе недовольный и самодостаточный вид, закатил глаза и развернул кресло в сторону своей гостиной.       Что ж, мне тоже хотелось закатывать глаза от его поведения, поэтому я решил не оставаться в долгу.       — Я же вижу, что ты расстроился, — я преследовал его по пятам в гостиную, и Чарльз шумно вздохнул от моей настойчивости. Он проехал мимо своего обычного места рядом с диваном до полок с дисками и стал рассматривать музыкальные альбомы. Или только делать вид, что рассматривает. — Я должен знать, если что-то не так, — я продолжал настаивать. Раз уж начал приставать, сдаваться нельзя.       — Кажется, ты и моим телохранителем не нанимался.       — Прекрати упрощать меня до работника, — второй раз такие отговорки не сканают.       Чарльз открыл было рот, но сжал губы в поражении, потому что возразить на мои слова ему было нечем. Ну, хоть так. Он продолжал выбирать диски, и я, кажется, понял его намерения.       — Заглушить меня музыкой не получится.       — Да я и не надеялся… — еле слышно пробормотал Чарльз, а потом, наконец, потянулся за выбранным диском.       Коробки с музыкой были, как на подбор, подарочными и стилизованными. Я всё удивлялся коллекции устаревших вроде как дисков, но вспомнил о подарочных наборах, которые каждый раз продают с новинками фильмов и музыки. В лучшем качестве, с дополнительными материалами… В общем, вот кто, оказывается, такое покупает.       Диски стояли вплотную друг к другу и Чарльз просто не смог вытянуть нужный — слишком много мелких движений потребовалось бы для этого. Я молча подошёл, чтобы помочь, и коснулся его рук, чтобы отодвинуть их и достать диск. Почему-то движение воплотилось в жизнь раньше, чем его осмысление, словно мне хотелось лишний раз прикоснуться к Чарльзу.       Может быть, это какое-то остаточное желание проверить, что он живой и реальный? Хотя я никогда не был склонным к тактильности, а его сквашенные физиономии возмущения и недовольства доказывали его реальность явно лучше.       Я вытянул диск, и тут ко мне пришла идея.       В очередной раз глупая и дурашливая, но, кажется, такие идеи стали фишкой нашего с Чарльзом Ксавье общения. Проще говоря, я спрятал диск за спину и с ожидающим лицом уставился на парня в кресле.       — Только не говори, что это детсадовский шантаж, — Чарльз недоверчиво усмехнулся и попробовал забрать диск, вытянув ко мне руку. Я отодвинулся, чтобы он удостоверился в серьёзности моих намерений.       — Что тебя расстроило? — снова спросил я, подняв брови и показывая всем видом, что не дам ему слушать музыку, пока он не ответит. Ксавье беспомощно оглянулся на другие диски, видимо, взвешивая, стоит ли пробовать достать другой диск или всё же побороться за этот.       — Поверить не могу, что ты можешь быть навязчивее моей сестры! — Чарльз атаковал меня на кресле, но я совершенно подло поднял руку с диском над головой, чтобы он точно не достал до него. — Да не расстроился я даже! Разве не видно?       — Тогда тем более нечего скрывать, — я вдруг вспомнил о том, как мама ведёт себя строго по отношению к Питеру. А за этим и то, как она настырно допрашивала меня о моих друзьях и времяпрепровождении. Нда, возможно, теперь я стал тем, кто нарушает границы… Эта мысль немного остудила мой настрой, — Ладно, послушай… Я не хочу лезть не в своё дело, — я попытался искренне объяснить свои несомненно добрые, но чрезчурные действия, — Если и правда не случилось ничего, эм… плохого, скажи это ещё раз, только честно. Вот и всё.       Чарльз хмуро смотрел куда-то в сторону, а потом сдался, выдохнул и поднял глаза на меня.       — С каких пор ты так щепетильно заботишься о моём настроении? — проницательный засранец выявил именно то, что я боялся раскрыть, а именно моё повысившееся за последнюю сумасшедшую неделю желание оберегать его.       — С тех пор, как сюда нагрянули твои бывшие друзья, — я добавил «бывшие», потому что не смог удержаться и не сделать на этом акцент, — Эмма с новым хахалем, — уточнил я, вызывая окончательное кислое выражение лица брюнета. — Свалились, как снег на голову, когда никто не звал. Сообщили свои якобы важные всему миру новости и ушли, оставив за собой чёрную дыру негатива. — Чарльз страдающе изогнул брови, и я снизил голос, делая вид, что раскрываю большую тайну, — Я тогда, честно, хотел догнать их и отвесить личный пинок каждому под зад.       Мой секрет сломал стену недовольства Чарльза, и тот рассмеялся. Я, сам того не замечая, довольно улыбнулся, как улыбался каждый раз, слыша его смех.       — Ох, я бы посмотрел на это, друг мой! — он даже прикрыл рот рукой, как будто бы кто-то мог выйти из-за угла и сообщить, что неприлично смеяться над этим, — Честное слово.       Когда он вот так смеялся, я не мог лишать его чего-то, ей богу, почему я вообще изначально подумал, что смогу долго продержаться? Я протянул ему музыкальный диск.       — Просто не хочу повторения той хрени, окей? — устало сказал я, привычно прикрывая излишние положительные чувства грубостью в словах и заглядывая в глаза Чарльза, когда он взялся за диск. Отпустил диск я только тогда, когда Чарльз смущённо кивнул раз-другой.       Ксавье осмотрел диск с обеих сторон и немного собирался с мыслями, взвешивая за и против, и только потом начал рассказывать. Я почувствовал натуральное удовлетворение от того, что добился своего и вытянул парня из его зоны комфорта в виде утаивания важных ему вещей от окружающих.       — Этот альбом… — последовал тяжкий вздох, словно он уже жалеет, что начал говорить. — Один мой друг, как раз тот, который написал мне, он первая скрипка в симфоническом оркестре. В последнем сообщении он как раз рассказал, что будет играть неподалёку на следующей неделе. Композиции из этого альбома, — он слегка поднял диск, показывая мне, и снова уставился на него. Я не ждал такого содержания от злополучной переписки, но стоял, как довольный истукан, и внимал рассказ Чарльза, — В общем… он предложил мне билеты.       Не прошло и секунды, как я уже всё и за всех решил.       — Нет, нет, нет, — тут же протянул Чарльз, заметив блеск в моих глазах, и развернувшись в кресле, чтобы сменить дислокацию. Как будто бы это его спасёт, — Я и не подумаю показаться там!       — Почему? — я отошёл от шкафа за Чарльзом, который благоразумно не подъехал к креслам и диванам, а остановился у журнального столика у стены, чтобы мне было неудобно с ним говорить. Но я сел прямо на стол.       — Столешница ведь стеклянная… — отвлекать меня было бесполезно, — Ну, хорошо. Что ты хочешь услышать? Что я не хочу показываться в таком виде? Что я не хочу смотреть на жизнерадостного и перспективного друга и против желания сравнивать себя с ним?       — Ерунда! — обрезал я его и поставил одну руку на столешницу, чтобы наклониться ближе к нервничающему Чарльзу, — Ты что, забыл, каким трудом мы вернули твой человеческий внешний вид? — Ксавье закатил глаза и усмехнулся одновременно, но я не дал ему времени на возражения, — И не смей приводить свой «такой вид» в качестве аргумента. Да будь ты хоть немного не таким занудой, полгорода бы бегало за твоей рукой и сердцем, — на этом моменте Чарльз натурально захохотал, не веря в то, что я несу, и после смеха кивая головой, как бы говоря «ну-ну», — Приоденем тебя в смокинг, пересадим в самое крутое кресло, блестящее от наполированности… — здесь он снова прыснул, — И что тебе этот оркестр и меломаны?       — Пункт с креслом очарователен, Эрик, — усмехнулся ещё раз Чарльз и попытался придать себе серьёзности. Я счёл эти попытки забавными, но тут он повернулся ко мне так, словно его озарила идея, — Сходи с Магдой! Два билета на концерт классической музыки так и просятся для прекрасного свидания.       Первым пришло удивление: он знает её имя? Ах да, я говорил его. Тогда: он помнит её имя? Ну да это не важно, но: он думает, что сходить с ней на концерт может быть для меня важнее, чем с ним?       Ну, и здесь я буквально завис.       Ведь по логике вещей — да, девушка, с которой ты связал свою жизнь годы назад, с которой вот-вот стал жить совместно, она-то и должна быть важнее, чем наниматель на работу, с которым ты знаком несколько месяцев. Ну, это, конечно, только по логике, на деле же понятия вдруг оказались не то чтобы просто перепутаны — а совершенно в разных категориях. Я слишком быстро и легко отмёл идею сходить на концерт с собственной девушкой. Да, когда на кону дело жизни и смерти, всё остальное блекнет, здесь не поспоришь. Но в таком случае, не начался ли у меня какой-нибудь синдром, как у тех медсестёр, что влюбляются в своих пациентов?       Я зациклился на Чарльзе? А если зациклился, то из-за всего этого нервного и психологического напряжения или из-за того, что Чарльз — есть Чарльз?       — Над чем ты так задумался? Эрик? — Чарльз нагнул голову, заглядывая в мои опустевшие глаза. И судя по его вдумчивому взгляду, он бы многое отдал за то, чтобы уметь читать мои мысли. Я бы в свою очередь многое отдал за то, чтобы полностью их от него закрыть. Но моё непроницаемое лицо перестало быть таким уж непроницаемым для Чарльза, чёрт бы его побрал…       — Закрутило в пучину саморефлексии, — признался я, и мы с ним оба стали смотреть куда-то за окно.       — Видимо, сегодня это наша общая болезнь, — заметил Чарльз, а мне хотелось сказать ему прямо сейчас, что я хочу пойти на этот концерт с ним.       Что Магда не любит такую музыку и такие события; что я не люблю находиться с ней в людных местах; что она будет докучать мне своими разговорами, мешая даже послушать музыку, не то чтобы ей насладиться.       И что Чарльз любит эту музыку, и я люблю, и я хочу разделить с ним это; что я люблю находиться с ним в любых местах; что наши с ним разговоры на любую тему доставляют мне истинное наслаждение.       Но эти слова даже в собственной голове казались мне какими-то призрачными, необоснованными. Необдуманными. Нет, это обязательно нужно обработать в мыслях, причём не в доме Ксавье, а после работы, чтобы не мешал накал эмоций.       Всё-таки я слишком долго оттягивал этот момент самоанализа, из-за чего теперь мысленно тормозил почти от каждого противоречивого действия или ощущения. Считай, сбой в программе. Ошибка. Синий экран смерти.       — Я помню наш договор о том, что мы будем вместе планировать любое событие, — наконец, со вздохом, выдал я, и Чарльз, было видно, обрадовался тому, что я помню и признаю это, — Поэтому я тебя услышал. И даже подумаю над этим. Но! — я взмахнул кистью с прямым указательным пальцем, а то Чарльз уже было расслабился, — Ты тоже должен подумать.       — Я не виделся с этим другом почти два года… — начались пляски по аргументам.       — Но он всё же твой друг, а на другой чаше весов я без тебя, то есть вообще не причём к этим билетам.       — Атмосфера концерта слишком, эм, чувственная и больше подходит для свидания, честное слово, а мне и диска хватит по горло, — предложил Чарльз, слишком торопливо придумывая оправдания.       — Насчёт свидания — притянуто за уши, а ощущения от какой бы то ни было навороченной стереосистемы явно не те, — сразу же отбил я, — А насчёт чувственной, как ты говоришь, атмосферы я очень сомневаюсь, но если и так, то это будет полезно для снятия стресса. А это даже лучше морковки!       Чарльз вспомнил давний спор о моркови и уже не скрывал улыбки, хотя и так было заметно, что наше перебрасывание словами приносит ему удовольствие.       — Ну раз полезнее морковки… — он недолго придумывал следующий аргумент и стал монотонно перечислять, полностью раскрывая всю ненатуральность этого спора, — Концерт вечерний, и сборы будут трудными для меня. И твой рабочий день закончится…       — Я буду рад помочь в сборах, — так же степенно перечислял я, — А так же явно не против сходить с другом на концерт после рабочего дня. Мой наниматель такой упрямый, ты не представляешь, как хочется отдохнуть от него в приятной компании!       Чарльз тепло и почти смущённо улыбнулся от моего аккуратного, в отличие от обычного, отпора. Я и сам удивился тому, какой приятный у нас в итоге вышел разговор. Я даже почти уговорил Чарльза, судя по оживившемуся блеску в его глазах, но он не хотел признавать это так быстро.       — Хорошо, ты меня уговорил, — я удивлённо повернулся, — Уговорил подумать насчёт этого, — тут же добавил парень с самодовольной улыбкой.       Я покивал, пойманный на том, что повёлся на его трюк, ткнул его локтем в плечо и встал на ноги, чтобы не смущать нас обоих ещё больше.

***

      Оставшаяся часть дня прошла в спокойствии. В очень приятном спокойствии, мы обсуждали музыку, совершенно разные направления и стили. Рейвен всё же решилась заглянуть к Чарльзу во флигель, но быстро заскучала слушать наши бесконечные разговоры с темы на тему и ушла. В общем, день прошёл приятно и незаметно.       И именно поэтому он меня не устроил.       Точнее, мне приходилось уговаривать себя, что он меня не устроил. Дело было слишком тонким, чтобы позволять себе расслабляться и проводить такие дни — я на собственном опыте знаю, как быстро могут ленивые деньки без особых целей склеиться в недели и месяцы. Такого удовольствия себя позволять нельзя, но и постоянно что-то делать — тоже.       Всё становилось очень сложным…       А тем временем меня ждала до сих пор непривычно длинная дорога до новой квартиры, душный автобус и радостные компании молодёжи по пути к дому. Я заходил в квартиру с каким-то самому себе неизвестным ожиданием, будто бы хотел встретить Магду, ждущую меня с распростёртыми объятиями. Или будто бы ждал каких-то приятных разговоров, помимо обычных коротких замечаний и жалоб за день, больше напоминающих сухие отчёты.       Но вечер прошёл в привычном спокойствии. В очень скучном спокойствии, почти что тошнотворном. Я пытался хотя бы мысленно представить поворот в разговоре с девушкой, приводящий к теме концерта. Но под ночь я понял, что даже не могу точно вспомнить ни одной фразы, которой мы обменялись за сегодня. В отличие от тех же разговоров с Чарльзом, которые хранились в моей голове, как виниловые пластинки, которые я порой, стоит признаться, мысленно прослушивал, то есть в голове моей всплывали какие-то отрывки разговоров. Некоторые просто сохраняли мой приподнятый настрой — почти ставший привычным — на весь вечер, некоторые вызывали в груди шевеление запертого смеха — мне было некому пояснить суть наших шуток, чтобы было и понятно, и смешно, — а некоторые приходилось обдумывать со всех сторон перед сном, чтобы лучше разобраться, как устроен Чарльз Ксавье.       Да…       Наверное, я всё же зациклился на нём.       И, если быть совсем честным с самим собой, я сидел на кухне с чашкой чая, у окна, и думал, почему я вообще нахожусь здесь. Ну, то есть живу в этой квартире с Магдой, которая сейчас радостно щебечет по телефону, параллельно щёлкая клавиатурой ноутбука. Наш союз всегда ощущался мною как временный, «до лучших времён». Словно однажды я встречу другую девушку, настоящую свою половинку и прочий бред, а пока мы с Магдой просто… находимся в какой-то странной коалиции, созданной для более легкой жизни. Ведь «вдвоём всяко легче» — как постоянно говорила моя мама, когда оспаривала со мной важность серьёзных отношений. Хотя она так ни разу и не убедила меня в том, что эта призрачная «легкость» значимый элемент этих призрачных «отношений».       И за время знакомства с Магдой мне так никто и не встретился. Не потому, что была не судьба, хотя, кто знает… Но скорее потому, что я просто находился в апатии. Продлившейся несколько лет. Той самой, где тебе плевать на свою жизнь, работу, отношения, перспективы и всё прочее важное.       И сегодня, сейчас, под шум соседей сидя на почти незнакомой кухне с остывшим чаем, пялясь в окно на простирающийся вечерний город, я понял: я живу. Вдруг вот так просто — живу. За столько лет простоя я наконец нормально думаю, это примерно в тысячу раз лучше ощущения, возникающего от сладостных потягивания и разминания мышц после очень долгого нахождения в неудобной позе. Только теперь мне казалось, словно у меня за эти годы заржавели шестерёнки в голове, пока их не расшатал вихрь событий под именем Чарльз Ксавье и всё к нему прилагающееся. Я вновь строю какие-то планы, расчёты, я говорю о науке или искусстве, я шучу и смеюсь — даже подумать было нельзя, как этих простых жизненных вещей может не хватать.       И теперь мне вдруг стало важно: почему я нахожусь именно здесь и именно с этим человеком. И теперь стало важно, что я планирую сделать со своей жизнью.       Хотя это уже далекоидущие планы, пока нужно их поумерить. И, наверное, сейчас лучше вообще ничего лишнего не планировать, даже каких-либо изменений отношений с Магдой, чтобы не отвлекаться от поставленной цели и круга на календаре на двенадцатом августа.       Молодые голоса и шум машин потихоньку стихали за окном, наступала ночь, и это немного отвлекло меня от моих мыслей. Я поставил кружку ледяного чая и уставился в плавающие чаинки, кружащиеся в маленьком вихре от волн. Раскрученное сознание побуждало что-то делать, бежать и свершать, но было поздно, я был в квартире с Магдой, а выискивать мероприятия для своего блокнота я не мог, так как ещё не был решён вопрос с этим концертом.       Концерт!       Я лениво даже для собственного желания оправдаться перевёл глаза на свою девушку, которую видел в дверном проёме из кухни, но тут же бросил даже не начавшиеся размышления. Однако в голову стукнула другая идея, быстро заменяя отпавшие за ненадобностью.       Я взял свой ноутбук и, пока не успел посчитать идею глупой, открыл Фейсбук. Пароль пришлось вспоминать, но благо я хорошо запоминал такие вещи, и уже через полминуты Эрик Леншерр вдруг явил себя миру социальной сети.       За всё это время мне написали четыре раза. Три письма оказались от спамеров, но на них я даже не обратил внимания, потому что последний непрочитанный диалог был от Чарльза. Нет, серьёзно, CharlesProfessorXXX — кто ещё это мог быть?       Я воровато оглянулся, подобрался на стуле и нырнул в переписку.       «CharlesProfessorXXX подписался на Ваши обновления. Добавить в друзья?»       «Диалог с CharlesProfessorXXX»       24 марта       Charles 19:05 «Угадай, кто осваивает новые технологии!»       Charles 19:19 «Вернее, переосваивает…»       28 марта       Charles 19:44 «Я только сейчас подумал, что надпись на твоей странице, что ты был в сети три года назад не спроста…»       1 апреля       Charles 18:30 «На самом деле, мне нечем заняться, да. А у тебя, возможно, есть фейковая страница. Хотя вряд ли. Но я бы посмотрел на это (смеющиеся эмоджи)»       Charles 18:48 «Чтобы добавить нужный смайл, мне нужно листать кнопками весь список, вот лажа»       Charles 19:05 «И я пишу одно сообщение по 15 минут, как меня всё достало»       Как меня всё достало…       Я старался не цепляться за эту фразу и листал дальше, как вдруг прямо мне на глаза выплыла фотография.       5 апреля       Charles 18:46 «Фото с места событий этого дня. Сейчас ты едешь домой, так и не увидев это чудо»       И вдруг я смотрел на себя. Это было фото с того дня, когда я готовил суп в фартуке, как раз в нём Чарльз меня и сфотографировал. На момент фотографии я стоял в полуразвороте с половником в руках. Я чётко помню, что в тот момент делал грозное лицо, бесился от произошедшего, а после и вовсе пошёл на Чарльза в атаку, но на смазанной фотографии я видел какого-то другого человека. Я вообще редко фотографируюсь, и часто у меня выходит вовсе не то лицо, что я вижу по утрам в зеркале, когда привожу себя в порядок. На фотографиях у меня откуда-то вылезали мешки под глазами, ну, по крайней мере, более явные, чем в зеркале, а так же морщины на лбу и возле рта, выражающие недовольство жизнью ещё больше, чем было в реальности… в общем, всё, как у всех. Этот же снимок не был похож на те, прежние.       Это было — громко сказано или нет — семейное фото. Одно из тех стереотипных, что обычно вешают на стену. Смазанное и непрофессиональное, с глупым выражением лица и открытым ртом, но с настоящими эмоциями в глазах.       Не то, к чему я был готов.       Я отодвинул ноутбук и глубоко втянул воздух сквозь зубы. Немного подырявил взглядом стену и, успокоившись, снова вернулся к односторонней переписке. Мне не хотелось больше смотреть на фото с незнакомым мне счастливым человеком, выдающим себя за меня, как бы странно это ни звучало… В общем, я снова сделал то, чего хотел сегодня избежать — отложил понимание своих чувств на потом. Хотя правило «открытий по-немногу» звучит довольно убедительно для самоубеждений.       10 апреля       Charles 22:44 «Я знаю, что это бесполезно и даже чуть-чуть бредово. Но я хотел что-то написать тебе. Звонить, наверное, уже перебор. Просто надеюсь, что не случилось ничего страшного и что ты вернёшься»       Боже, это тот день, когда я узнал о планах Чарльза…       Charles 23:03 «Ты как-то назвал меня эгоистом и был прав. Наверное, я просто захотел закрыть на всё глаза и растянуть это время»       Charles 23:31 «Ну знаешь ощущение, когда читаешь книгу, и там всё хорошо. И хочется закрыть прямо сейчас, чтобы остаться на этом моменте и не знать, как всё станет плохо»       Это было последнее сообщение за тот день, и я похолодел. Что Чарльз имел в виду под «закрыть книгу»? Говорил ли он… Говорил ли он о себе, чёрт возьми? О том, что его жизнь слегка наладилась и он хотел… уйти на хорошем моменте?       Так он думал о том прогрессе, которого мы добились? В тот вечер, когда приехала его сестра, когда они снова обсуждали запланированную эвтаназию, когда я внезапно сорвался и убежал без единого слова, Чарльз под полночь думал об этом, переписываясь с пустотой. Жалел о том, что не закрыл книгу, пока всё не докатилось до плохого конца? Раздумывал о том, как это сделать, когда все острые и опасные предметы были спрятаны от него?       Мне стало трудно дышать. Я хотел или просто-напросто заплакать или поехать и прямо сейчас постучать по бестолковой тёмноволосой голове.       Спокойно.       Я и так знал, что всё не радужно, нельзя сейчас замыкаться в этом.       16 апреля       Charles 19:25 «Раз уж вам с Рейвен вдруг ТАК нравятся ставки, то я тоже сделаю ставку: двадцатка на то, что ты не появишься здесь вообще никогда. (два смеющихся эмоджи) Но я уже привык к таким приятным разговорам с тобой без тебя же»       Я почти полностью успокоился к прочтению последней строчки этого «диалога». Кажется, Чарльз действительно решил, что это полностью заброшенная страница, иначе бы он не писал сюда то, что написал… Я даже почти пожалел, что лишил его такого источника самоанализа, как разговор с призрачным мной (это даже немного приятно), но в любом случае значок онлайна уже стоит, пути назад нет.       19 апреля       ErikLehnsherr 22:47 «Тогда ты должен мне двадцатку»       Я долго думал, что написать и отвечать ли на прошлые его размышления, но решил, что это будет максимально некомфортно — ворошить те мысли. И короткое сообщение набралось само по себе.       Я почувствовал необъяснимое волнение, когда оно засветилось прочтённым, но ничего не происходило почти целую минуту. Наверное, просто представил реакцию Чарльза. Вскоре появилась надпись «Charles набирает сообщение…», и я просто смотрел в экран с ожиданием и пустотой в голове. Спустя минуту до меня дошло, что Чарльз не шутил насчёт времени, необходимому ему для написания сообщений. Я ведь видел сегодня, как долго он возится с телефоном. Удивительно, как он умудрился сделать ту несчастную фотографию… Хотя, чтобы сделать снимок, ведь нужна всего одна кнопка.       На второй минуте ожидания я почувствовал себя угнетателем: теперь мне было не только радостно, но ещё и неудобно, что Чарльз сейчас напрягает непослушные пальцы из-за меня. Не в первый раз за день я задумался, почему он взялся за телефон, а не решил вернуть ноутбук. Со всеми накопившимися знаниями о нём могу предположить только то, что с телефоном проще — в том плане, что он вряд ли будет использован им для чего-то помимо звонков и переписок. Ноутбук же мог напомнить о прошлой жизни больше, чем мобильный. Например, о работе.       И раз он может управиться с более мелкими кнопками телефона, то может и печатать на клавиатуре, а, значит, и заниматься написанием своих брошенных исследований, верно?       Но, видимо, это уже было из той области тёмных мыслей и решений Чарльза, которых я ещё не мог понять.       Charles 22:50 «Чёрт…»       И это — его реакция?       Charles 22:51 «обожемой…»       Мне приходилось поджать губы и сдерживать распирающий грудь смех. Я представил его лицо, полное осознания: он написал всё это, думая, что я не прочту, а я, чёрт возьми, прочёл. Я бы многое отдал за то, чтобы видеть Чарльза в этот момент!       Charles 22:55 «Скажи хотя бы, что это ты, а не какой-то тёзка»       Erik 22:56 «Я не могу сказать, что я — не я, кем бы ты меня ни считал, это ведь противоречиво»       Charles 23:01 «Ладно, вижу, это ты»       Не знаю, что именно в этих фразах меня насмешило, но я улыбался помимо воли. Время, как оказалось, уже склонялось к полуночи, и я понадеялся, что не отвлекаю Ксавье ото сна. И вообще, у него ж спланированный график с его-то шатким здоровьем!       Два сообщения пришли одновременно:       Erik 23:03 «Почему это ты не спишь?»       Charles 23:03 «Почему это ты вернулся?»       Я покачал головой, не зная, как именно себя ощущаю в этом всё ещё непривычном способе общения. Почему-то такой способ казался более… простым что ли, как будто бы не было ответственности за свои слова и эмоции. И свободно и опасно одновременно — нам ведь всё равно видеться в живую. Может быть, поэтому я вообще заглянул сюда… и кстати говоря, пора подвести к этому разговор.       Erik 23:06 «Ну, я ведь ревную, ты забыл? Ещё и жутко люблю всё контролировать»       Charles набирает сообщение…       Он ведь понял шутку? Я решил уточнить на всякий случай:       Erik 23:06 «Так что большой брат следит за тобой»       Charles набирает сообщение…       Или это было слишком глупо?       Захотелось постучаться головой об стол, поэтому я откинулся на стуле, сложив руки на груди, и старался отвлечься на какие-нибудь мысли. Но в голову лез всё равно Чарльз: почему он не использует голосового помощника? Ты говоришь, а телефон сам пишет, что нужно. Может, какие-то проблемы с точностью слов, как с вечными ошибками автокоррекции? Или это всё же тренировка мелкой моторики?       Charles набирает сообщение…       А всё-таки, занимается ли он как-нибудь вечерами, делает упражнения для рук или хотя бы общего характера? Или отлынивает, потому что… не видит смысла?       Charles набирает сообщение…       Почему в его нике три икса, это отсылка на что-то или просто забава какая-то?       Charles 23:10 «Это точно не моя мать с твоего аккаунта? Хаха» — это, судя по всему, было ответом на мой вопрос о его режиме, — «Я знал, что был прав на твой счёт! И кстати, насчёт прошлых сообщений. Не задумывайся особо, они были написаны от эмоций, ничего важного»       Сколько бы мы с ним ни дружили, а Чарльз по-прежнему умел вывести меня ровно за секунду. «Ничего важного»! Я должен был уже привыкнуть к этому, но, вот, не привык. Хотя, если задуматься, мы ведь не так долго были в хороших отношениях. Друзьями.       Я размял пальцы, думая об ответе, и случайно заметил, что Магда смотрит на меня. Нужно следить за своим лицом тщательнее, чем обычно.       Erik 23:12 «Ладно, не буду мучать тебя догадками. Я просто обдумал вопрос насчёт концерта и решил — да, вот прямо в это позднее время — написать тебе.»       Я быстро перечитал и добавил:       Erik 23:12 «Чтобы сразу разобраться с планами, знаешь.»       И ещё:       Erik 23:12 «Магда была не против, но мы решили, что это не для нас с ней»       Это была наглая, бессовестная выдумка и ложь. Но мне было всё равно. Даже как-то полегчало, когда я скинул с себя это.       Charles 23:17 «И ты сразу кинулся спрашивать меня? Как мило»       Если Чарльз почувствовал подвох в моих словах, то никак это не обозначил. Несколько секунд спустя он прислал эмоджи к прошлому сообщению. Обычный такой, с жёлтой рожицей… Но мне пришлось сдержать нервный смешок, потому что смайлик этот подмигивал и слал воздушный поцелуй в виде маленького сердечка. В порыве глупости я тоже залез в набор эмоджи и выбрал один — с задорным лицом и высунутым языком.       Рациональная часть меня, которая помнила, что мне почти тридцать лет и что я серьёзный человек, слабо подала признак жизни и безрезультатно силилась воззвать меня к стыду.       Erik 23:20 «Ну так что, позволите ли пригласить Вас на концерт?»       Мне уже надоело ходить вокруг да около. Я хотел действий, хотел планировать всё уже сегодняшней ночью, чтобы всё было идеально. В отличие от прошлого раза.       Charles набирает сообщение…       Почему он так мнётся? От того, что действительно не хочет выходить в люди? Или он просто ждёт, что я ещё больше буду его уговаривать?       Charles набирает сообщение…       И находится ли наш притворный флирт (флирт?) всё ещё в рамках нормы? Когда понять, что нужно остановиться? Пальцы будто бы сами собой забарабанили по столу рядом с ноутбуком. Я сам себе диктовал в голове, словно уговаривал, что я никогда не любил фривольные шутки. Хотя, например, я всегда ненавидел жаренную печень, которую иногда готовила мама. И если бы я вдруг полюбил её — разве бы я стал плеваться только от того, что раньше было иначе? Это как-то глупо.       Если смотреть с такой стороны, то я просто-напросто зря загонялся.       Charles 23:27 «Вообще-то, билеты у меня. Так что это я тебя должен приглашать, а не наоборот»       Я обрадовался, что Чарльз всё это время печатал не какой-то очередной аргумент, и подловил его на слове.       Erik 23:28 «Отлично, я согласен! И скажи, наконец, дату и место, нужно всё спланировать заранее. Очень заранее!»       Charles 23:29 «Это б»       Charles 23:30 «Это было не предложение»       Вырвавшийся на свободу смех разнёсся по всей кухне. Я даже не заметил, как чуть не разлил ледяной чай из кружки на столе, задев локтем.       Charles 23:30 «!!!»       Чарльз всё печатал что-то ещё, явно стараясь не опечататься и сбиться снова, а я всё думал, стоит ли показывать, как я веселюсь сейчас, и каким лучше способом это показать, когда раздался голос над ухом.       — Над чем ты смеёшься, Эрик?       От неожиданности я замер на месте, тем самым умудрившись не подать виду, ни как я удивлён, ни что тут происходит. Я повернулся к Магде, напоминая себе, что меня ни на чём не поймали. И что не стоит злиться на неё за вполне логичное любопытство.       — Да над Чарльзом, — она покосилась на экран с перепиской, — Я ведь рассказывал, какой он иногда упрямый, — я усмехнулся, глядя в её лицо, и задумался, а рассказывал ли, не видя никакой реакции, — Просто до смешного иногда, — добавил я и отвернулся обратно к компьютеру. Мне к удивлению показалось, что я словно пытаюсь перевести стрелки на то, что смеюсь только над Чарльзом, а не с ним.       И вдруг на глаза попались смайлики. Они выбивались из строк чёрного текста, как маяки в тёмном море. Прямо-таки выпрыгивали на глаза. Особенно тот, с подмигиванием и поцелуем, он буквально закружил у меня перед глазами. Как же двусмысленно он выглядел… Вспомнились все стереотипы о девушках, которые обнаруживают, что их парню шлют такие вещи. Или наоборот.       Но, ради бога, мы ведь просто дурачились! Притворялись.       — Я не замечала, что вы с ним ещё и переписываетесь после работы, — почти с обидой сказала Магда, и я снова поднял глаза. Она всё так же стояла лицом ко мне и боком к ноутбуку, видимо, всё же решив не вглядываться даже ненароком в переписку. Словами не передать, как я был благодарен ей за эту тактичность! Дурацкие эмоджи всё ещё кружились в голове.       — Мы и не переписывались. Раньше.       — Как-то поздновато для общения с начальством, — она подняла одну бровь и усмехнулась надо мной. Изогнутые брови других людей после знакомства с Чарльзом стали казаться мне недотянутыми пародиями.       Интересно, звучал ли я так же ненатурально безразлично, как она сейчас, когда Чарльз шутил над тем, что я ревную? Какая-то странная складывалась ситуация между нами всеми… Чем больше вдаёшься в подробности, тем более запутанная она выходит…       — Да, тут ты права, — выдохнул я, — Но мне нужно было срочно обсудить с ним одно мероприятие, на которое мы собираемся, — снова пустое лицо, — Ну, знаешь, любая вылазка с ним это не так просто, как для нас с тобой.       — А, ну да. Конечно, — и снова эта капля надменности. Я отвернулся к ноутбуку, чтобы не смотреть, как снисходительно она улыбается. Просто нужно было привыкнуть к тому, как все непричастные реагируют на проблемы Чарльза, — Скоро ты с ним на «мероприятия» чаще будешь выбираться, чем со мной, — то ли в шутку, то ли в укор бросила она на последок, уходя с кухни.       Да, ситуация очень странная…       Я не успел обдумать эту мысль снова, потому что заметил, что Чарльз за это время прислал ещё одно уточнение. Может, он уже думал, что я в боевой готовности.       Charles 23:36 «Нет, правда, Эрик. Я ещё не согласился»       Я улыбнулся.

***

      Конечно же Чарльз согласился.       Мне даже не пришлось особо уговаривать его, всё было сделано в тот же день, когда он получил эти приглашения. Оставалось пару часов просидеть тише воды и ниже травы, чтобы он понял, что больше уговаривать я его не собираюсь, как и ходить вокруг да около. Удивительно, но мы оба уже так сильно привыкли к нашим разговорам, какими бы странными или поверхностными иногда они ни были, что Чарльзу почти сразу стало некомфортно играть в молчанку. И он с до-о-олгим и шумным вздохом согласился.       Я не прыгал от радости. Я даже не надеялся на что-то хорошее и ничего не ожидал от этого концерта. Запретил себе ожидать, чтобы не наступить на те же грабли. Я попытался отстраниться и исключительно логически посмотреть на ситуацию со стороны, спланировать все мелочи: я выяснил местоположение парковки для инвалидов, заранее позвонил в зал, чтобы прикинуть, как нам можно попасть на место с инвалидным креслом. Нас предложили посадить впереди, меня рядом с Чарльзом, на складном стуле. Я не ожидал такого.       — Это самое лучшее место, — жизнерадостно сообщила кассирша. — Воздействие оркестра намного сильнее, когда сидишь рядом с ним, прямо в яме.       Мне оставалось только поверить ей. Она даже спросила, не прислать ли на парковку встречающего, чтобы проводить нас к нашим местам. Я решил, что Чарльза смутит избыточное внимание, и вежливо отказался. Что ни говори, а разница между ипподромом и филармонией на лицо.       Даже не знаю, кто больше нервничал по мере приближения вечера — Чарльз или я. Миссис Ксавье подлила масла в огонь, десяток раз заявившись во флигель, чтобы уточнить, где и когда пройдет концерт и что именно мы будем делать. А Рейвен после вежливого приглашения Чарльза с таким ужасом выпятила глаза, что мне хотелось дать ей подзатыльник. Я так и не понял, музыки она испугалась или просто очередной вылазки куда-то с нами. Рейвен, как бы цинично это ни звучало, была полезна для моих планов, а здесь же план предоставил, как ни удивительно, сам Чарльз. Так что я просто хотел сделать всё сам. Или хотел побыть с Чарльзом только вдвоём — я так и не понял.       Хотя Рейвен и могла уравновесить, если понадобиться, мой характер, но думается мне, никаких стычек в филармонии не предвидеться.       Наибольшим ударом стало неожиданное заявление мистера Ксавье.       — Концерт заканчивается поздно, — заметил он, смотря на билеты. Я нахмурился, не понимая, к чему он клонит, и кивнул, — Я собирался провести… вечерний ритуал Чарльза пораньше и лечь спать. В пять утра у меня самолёт до Бирменгема.       Мы посмотрели друг на друга, до меня явно что-то не доходило.       — О господи… — пробормотал Чарльз, находившийся рядом со мной у дивана. Теперь я повернулся на него и удивлённо моргнул, заметив настоящий страх и отвращение в его лице, — В таком случае… Эрик, — он посмотрел на меня так, словно это был вопрос жизни и смерти, — Я не думаю, что нам стоит…       Только не очередная причина всё отменить!       — Я всё сделаю, — выпалил я, прежде чем он закончил, хоть и не понимал, на что подписываюсь. Брайан Ксавье не знал, как отреагировать, — Расскажите, что делать.       — Эрик… — Чарльз протянул моё имя с таким привычным недовольством, что я задумался, произносил ли он его по другим поводам.       — Вечерний ритуал включает в себя водные процедуры, — пояснил мне наконец мистер Ксавье, многозначительно подняв брови под конец фразы, словно ожидая, что я испугаюсь. Но я продолжал его слушать, пока Чарльз вымученно вздыхал на фоне, — Если Вы заметили, в ванной есть специальные крепления для Чарльза, чтобы он не свалился в воду. Но сам он залезть и закрепиться, конечно, не может. Плюс нужно всё это время находиться с ним там во избежание всякого рода… опасностей.       — Послушайте, — Чарльз привлёк наше внимание, — Если один вечер пропустить это событие, то ничего страшного не произойдёт.       — Я справлюсь, — заявил я им, но больше самому себе. — К тому же, думаю, неплохо научиться этому. На случай непредвиденных ситуаций, как тогда, со снегопадом и твоей болезнью.       Аргумент звучал логично, но сказать, что я не переживал, значит, солгать. Мы с Чарльзом смотрели друг на друга и молча спорили взглядами, и мистер Ксавье, поняв, что дело своё сделал, оставил нас разбираться дальше.       — Что ж, теперь нам есть чего ждать с нетерпением, — мрачно произнес Чарльз, когда его отец вышел, — Ты сможешь полюбоваться на мой зад, а я буду мыться в компании с мужчиной, которого тошнит от любого контакта с телом другого мужчины.       — Что? Меня не тошнит от… этого.       Почему-то я испытал иррациональный страх от слов Чарльза и уже не хотел соревноваться с ним в гляделки.       — Да ладно, Эрик, — Ксавье, видимо, тоже этого не хотел и отвернулся, — Я же замечаю, как тебе некомфортно от этого.       Я хотел напомнить ему случаи, когда касался его рук и плеча или в шутку тыкал локтем. Но когда я представил, как это прозвучит, я сжал губы. Это будет странно, зачем мне запоминать такие мелочи?       К тому же перспектива этого «ритуала» меня самого отнюдь не радовала. Даже наоборот — доводила до какого-то ступора от страха и неуверенности. И я решил разбираться с проблемами по мере их поступления.       Поэтому мы оставили эту тему и продолжили подготовку к предстоящему событию.       До концерта оставалось несколько дней. Как удачно, что друг Чарльза успел пригласить нас, точнее его. Хотя сборы получались нервными и скоротечными, но я даже был благодарен за это — не будет месяца ожиданий, не нужно будет придумывать что-то ещё. Можно было подумать, сама судьба настроена помогать мне.       В день, когда мы говорили с Чарльзом и Брайаном Ксавье, по возвращении домой я снова открыл фейсбук и написал Чарльзу, чувствуя, что мы оставили сегодняшнее общение на странной ноте.       20 апреля       Erik 19:08 «Как думаешь, насколько выпендристо мне нужно выглядеть, чтобы не быть белой вороной среди зазнаек из твоего общества?»       Так как у Чарльза были оповещения на сообщения, он сразу показался онлайн и прочёл мой вопрос. Пока он печатал ответ, я прочёл сообщение ещё раз и решил добавить:       Erik 19:09 «Или, точнее, насколько выпендристо будешь одет ты? Мне ведь нужно тебе соответствовать»       Хотя это определённо не было жёстким условием, скорее я хотел ему соответствовать. Магда как-то перед мероприятием с фотографами устроила мне целую лекцию о том, как наша с ней одежда должна гармонировать. Хотя мы-то были парой… Есть ли разница?       Charles 19:13 «Не бойся, в любом случае, я буду выделяться больше»       Erik 19:13 «Твоё самомнение так велико? (ужасающийся эмоджи)»       Charles 19:19 «Нет, просто я теперь белая ворона везде, где бы ни показался»       Erik 19:20 «Окей… Это уровень твоего драматизма. Он так велик…»       Charles 19:21 «(скромно улыбающийся эмоджи)»       — Я почти ревную, Эрик, — пошутила Магда, смотря на меня и ноутбук.       Я криво улыбнулся ей.

***

      Чарльз смерил мой костюм взглядом, когда я вышел из комнаты, в которой переодевался.       Мы договорились о дресс-коде ещё тогда, в переписке, и в день концерта я привёз на автобусе в чехле, как полагается, свой запылившийся серый костюм-тройку. Я уже несколько недель надевал что-то, помимо водолазок и тёмных брюк, но, видимо, эффект всё равно был достаточным.       — Вау, Эрик, — Рейвен осмотрела меня и покивала. Чуть ли большой палец не показала. Я степенно кивнул ей в ответ.       Чарльз всё ещё сидел со странно сжатыми в тонкую полоску губами и бегал по мне глазами.       — Это не из этого костюма жилет на тебе был в нашу первую встречу? — я закатил глаза, зная, куда он клонит, — Который ещё порвался.       — Из этого, — Рейвен засмеялась, откинув голову на спинку кресла, в котором сидела, — Сейчас он исправлен, и больше это не повторится, — Чарльз недоверчиво поднял бровь, а Рейвен всё ещё улыбалась. Впечатление безвозвратно испортилось, — Что, не достаточно хорош для тебя? — спросил я про костюм, хотя могло показаться, что спрашиваю я про самого себя.       — Да нет, это я так. Просто насчёт удобства. Наоборот, ты… — он поднял ладонь и показал на меня, ненадолго замолчав и подбирая слова, — Ты теперь выглядишь не как Эрик, а как какой-нибудь сэр Леншерр, которого я вдруг потащил на концерт среднего пошиба.       Рейвен дала второй заход своему смеху без каких-либо комментариев, и я с удивлением украдкой заметил, что у Чарльза покраснели уши.       — Сэр Ксавье, кажется, забыл, что больше я его куда-то тащу, нежели он меня.       — Ох, и началось воркование голубков! — Рейвен отсмеялась и встала с кресла, хлопнув по подлокотнику, — Давайте вы потом обсудите, кто кого краше, — мы открыли рты в возмущении, но она не дала сказать и слова, — Чарльз, тебе ведь тоже нужно переодеться.       Ну, здесь было нечего сказать.       — Отлично, — проворчал Чарльз и развернул кресло в сторону своей комнаты, и его сестра вдруг направилась за ним. Мы с Чарльзом синхронно переглянулись и взглянули на неё.       — Я помогу тебе, — пояснила девушка, и Чарльз продемонстрировал явное неудовольствие от этого заявления, — Что? Я ведь знаю, что по утрам одеваться тебе помогает твой отец.       — Я справлюсь без твоей помощи, Рейв, спасибо, — язвительности в голосе Ксавье было через край, но решимость в глазах Рейвен ни на каплю не ослабла. И я решил вмешаться.       — Я ему помогу.       Моё заявление звучало, как окончательный вердикт, поэтому никто ничего не сказал. А я направился в комнату Чарльза, и уже ему нужно было поспевать за мной. В комнате на дверце шкафа уже висели приготовленные рубашка и пиджак, брюки замечены не были. На полке рядом лежала коробка, предположительно, с галстуком.       — Ну и какого чёрта? — с этим вопросом Чарльз заехал в комнату и сложил руки на груди, уставившись на меня. Я сразу же заметил эту забавную смесь смущения и возмущения в его взгляде. — Ты ведь знаешь, что я бы справился. Как тогда, перед поездкой в больницу, помнишь?       — Ну, во-первых, — я начал загибать пальцы, — Я тогда был глупый и несмышлёный, — Чарльз выгнул бровь, будто бы спрашивая, а изменилось ли это сейчас, — Во-вторых, ты возился долго. В-третьих, одежда от… какого бы то ни было способа одевания без помощи будет мятая. А мы, между прочим, на важное событие собираемся.       — Да что ты, — притворно удивился Ксавье.       Это был глупый, но, наверное, необходимый момент. Как, например, тот момент, когда мы наконец решились говорить друг с другом нормально. Или тот момент, когда мистер Ксавье доверил мне ключи. В общем, не знаю, почему, но я уже лелеял представления о том, как через какое-то время Чарльз перестанет смущаться в этом плане окончательно. И позволит мне помогать без каких-то заминок.       Никогда не думал, что буду таким услужливым с кем-то, но это ведь Чарльз.       — Ну, хорошо, слушай… — он сдался под давлением моего бескомпромиссного взгляда, — Брюки от костюма уже на мне, а рубашка застёгнута на пуговицы. — Я перевёл взгляд с его ног на висящую одежду, — Мне только и нужно, что расстегнуть верхние пуговицы и надеть её, как обычную кофту.       Я невольно улыбнулся этой новой информации о нём, и Чарльз пожал плечами и ухмыльнулся, мол, как только не приходиться выкручиваться. Я сел на его кровать и стал ждать. Сейчас он был одет в обычный пуловер, как я теперь понял, чтобы его было просто снять. Но Чарльз всё равно медлил.       От этого я чувствовал себя как-то неправильно, словно был каким-то извращенцем, заставляющим кого-то раздеваться перед ним. Тьфу!       — Ча-а-арльз! — я подвинулся ближе к нему, привлекая внимание, — Ты ведь помнишь, что нам предстоит вечером? Поэтому не случится ничего страшного, если я увижу тебя без кофты.       — О, даже не напоминай мне о том, что будет вечером…       — Чем больше ты придаёшь этому значение, тем более сложным оно становиться.       — Тебе легко говорить…       — Ха, — это действительно было смешно, — Знал бы ты, как часто я эту фразу говорю сам себе, чтобы меньше волноваться.       — Ты? Волнуешься? — с каждым словом он всё шире улыбался, не веря мне.       Не знаю, почему, но это сработало, и Чарльз, всё ещё недоверчиво хмыкая и качая головой, наконец, взялся за низ своей кофты и поднял руки вверх, чтобы стянуть её с головы. Обошлось не без заминок, но я не вмешивался и ждал, когда он её стянет своими слабыми руками. Зато он без единого слова передал снятый пуловер мне, чтобы я его спокойно вывернул и сложил. После я снял рубашку с вешалки. Она была идеально выглажена и чуть ли не хрустела от того, насколько новой и дорогой она была. Мне по-глупому захотелось прижать ткань к лицу, чтобы почувствовать материал.       Чарльз хотел поскорее взять рубашку, одновременно пытаясь и протянуть ладони к ней, и прикрыть руками туловище. Это, естественно, не особо помогало, и он был передо мной, как на ладони: в одной майке, по-прежнему бледный, худой и с чередой шрамов везде, где только могли их ухватить мои глаза. Хотя, даже если я не хотел признавать этого раньше времени, он уже не выглядел смертельно костляво, как прежде. Да и от смущения у него покраснело не только лицо, но и шея. Этот ещё один маленький факт о Чарльзе был так забавен, что я не сразу смог отвести взгляд от его ключиц.       — Неа, так не пойдёт. Ты помнёшь её, — я встал перед ним с рубашкой в руках, ожидая, когда он поднимет руки, чтобы я смог одеть его.       — Ты больше заботишься о рубашке или о моём душевном спокойствии?       — Ну ведь это же Армани! — с пафосом воскликнул я после того, как посмотрел название брэнда на ярлыке у ворота рубашки.       Чарльз прыснул со смеху и всё-таки неуверенно, но поднял руки. Я профессиональными движениями — много раз приходилось одевать маленького Питера— поднял его тонкие руки, направляя их в рукава рубашки, и быстро натянул её вниз с головы, невзначай проводя пальцами по спине Чарльза. Этого милисекундного касания хватило для того, чтобы понять — его рёбра можно пересчитать не глядя, как и некоторые шрамы. Это понимание вызвало во мне какое-то необъяснимое чувство ажиотажа, словно Чарльз был каким-то замысловатым произведением искусства, которое хотелось исследовать, крутя в руках и дотрагиваясь до всех деталей.       Какой всё-таки парадокс — надевание рубашки. И просто, и вовсе нет в одно время.       Тем временем я несколько раз дёрнул ткань вниз, чтобы сгладить все складки, и тут мы оба посмотрели вниз. Теперь рубашку нужно было заправить в брюки.       — Эрик… — предостерегающе начал Чарльз, но я не собирался останавливаться. Мне пришлось сесть на кровать и стать ещё ближе с Чарльзом, чтобы комфортнее завести руки ему за спину и заправить сзади эту проклятую рубашку. Я заправлял белую ткань в брюки урывистыми и быстрыми движениями, смотря при этом Чарльзу в лицо и в, так сказать, прямом эфире наблюдая, как он пытается сделать каменное лицо, — Это просто смешно! — не выдержал он, закрыл глаза и отвернулся, начиная смеяться. Я обнаружил, что тоже смеюсь и что кровь вдруг прилила и к моим щекам.       Круг ада в виде бесконечного круга подола рубашки закончился, и я без передышки кинулся к верхним пуговицам. Пуговицы он бы хоть как не смог нормально вдеть в петли, и это знание совсем капельку меня привело в порядок.       Было жутко непривычно застёгивать пуговицы на другом человеке, шестилетний Питер рубашки пока носил не часто. Но ещё хуже было то, насколько близко мы сейчас сидели. Буквально дышали одним воздухом. Ещё чуть ближе, и я бы уже забрался к Чарльзу на колени — от этой мысли хотелось опять засмеяться. Я был бы совсем не против, если бы Ксавье прервал эту вязкую тишину между нами хоть как-то, так как сам был не в состоянии даже придумать, что сказать.       Но наконец — не прошло и часа! — последняя пуговица на воротнике была застёгнута, и я откинулся назад, глубоко вздыхая воздух, не пахнувший, как Чарльз. Или пахнувший как он чуть меньше…       — Ну как, наигрался в фрейлину? — спросил Чарльз явно без той доли едкого сарказма, которую планировал.       — Что Вы, Ваше Величество, у нас ещё пиджачок и галстук.       Я поднялся за пиджаком и встал с ним сбоку от Чарльза, держа вещь на вытянутых руках, как это делают обычно дворецкие, чтобы помочь надеть верхнюю одежду. С этой деталью гардероба, слава богу, обошлось без пикантных неудобств, хотя его пришлось поправлять со спины из-за спинки инвалидного кресла, мешающей всё сделать с первого раза.       Оставался галстук, и здесь снова начались пляски с бубном. Я перекинул его Чарльзу за голову и случайно встретился с ним глазами. Во взгляде его явно читалась оценка моих действий, словно он принял свою участь и вместо дальнейшего собственного смущения решил смотреть на меня с лицом члена жюри, будто бы оценивая, что я делаю, как я делаю и далеко ли зайду.       Галстук не хотел завязываться. А я не хотел терпеть этот взгляд дальше, поэтому чертыхнулся, встал с кровати, на которую то и дело плюхался, чтобы было удобнее, и обошёл кресло вредного Ксавье. Я нагнулся к нему со спины и снова взялся за галстук, смотря на него теперь от первого лица. Темноволосая голова утыкалась мне в грудь, а жёсткая спинка кресла в живот.       Ко всеобщему удивлению я закончил завязывать галстук и обошёл Чарльза обратно, чтобы затянуть его. Отошёл, осматривая результат. Хотелось даже вытереть несуществующий пот со лба или бухнуться прямо из положения стоя на кровать — настолько долго длились эти несколько минут в комнате Чарльза.       — Теперь ты доволен? — отстранённо спросил он.       — Очень. А ты? — обратного вопроса Чарльз явно не ожидал, но быстро придумал, как отшутиться.       — Весьма. Ты так забавно хлопочешь вокруг меня, что теперь я решил, что ты можешь и впредь одевать меня. Ещё кормить с ложечки и делать прочие дела.       — За дополнительную плату, конечно? — я не удержался и вернул ему эту фразу.       — Конечно, — как бы он ни пытался скрыть улыбку, но я заметил этот дёрнувшийся уголок губ.       И если он думал, что «забавно хлопочешь вокруг» как-то меня оскорбит и оттолкнёт так делать снова, то он забыл, с кем связался.       — Кстати говоря, знаешь… — я сбросил всю спесь и перешёл на обычный разговорный голос. Чарльз тут же вышел из своей позы и приготовился слушать, — Я сейчас получаю денег больше, чем за всю свою жизнь. Но даже не знаю, куда их деть.       — Эрик. Об этом не говорят с работодателями, — справедливо заметил Чарльз, явно потешаясь надо мной. Я отмахнулся.       — Поэтому я не сел пожаловаться на это миссис Ксавье.       — Действительно. — Чарльз откатился к зеркалу, висящему на дверце шкафа, чтобы осмотреть себя. Мне хотелось сказать, что он выглядит замечательно, но, наверное, он и так это знает. — Ты ведь можешь копить себе на новый мотоцикл.       У меня аж открылся рот.       — Ты ведь говорил об этом, — пояснил Чарльз, замечая моё замешательство, — Когда рассказывал мне про свой самый крутой в мире мотоциклетный шлем.       — Чёрт возьми, и ты помнишь это?       — Конечно.       Мы оба смотрели друг на друга, как будто бы другой сказал глупость. Я — потому что не ожидал, что он действительно помнит это, а он — потому что не ожидал, что я удивлюсь этому.       — Ну, или ты можешь купить себе новый костюм, — прервал поток общего удивления Чарльз, осматривая теперь меня, — Этот тебе немного мал в плечах.       — Неужели, всё и в правду плохо? — теперь я засомневался по-настоящему. Раньше думал, что он просто подкалывает меня.       — Нет, нет. Даже наоборот… — Чарльз запнулся, а я ожидающе смотрел на него, — Ну, знаешь, ха-ха! Даже видно бицепсы и всё прочее под тканью.       Наполовину насмехающаяся, наполовину самодовольная улыбка расползлась по моему лицу, не смотря на все мысленные запреты.       — Что, нравятся накаченные парни? — вылез так же и глупый вопрос. Уж больно смешной был Чарльз, чтобы его не подколоть.       — Ну да, как и всем, — пожал он плечами, — Это даже естественно.       И я снова увидел почти осязаемый экран смерти перед глазами. Я ожидал услышать смешные отнекивания, а не это слишком честное признание!       Почему он это сказал?       Или это какой-то новый уровень притворства ради сарказма?       И в любом случае — почему меня это так заботит?       Раздался стук в дверь, прервавший нашу игру в гляделки. По непонятным причинам мы оба вздрогнули и засуетились: Чарльз уткнулся в управление креслом, чтобы развернуть его, а я встал с кровати и стал поправлять свой чёрт-бы-его-побрал костюм.       — Мальчики, я вас не отвлекаю? — до нельзя притворным вежливым тоном протянула Рейвен из-за двери, — Вы не о чём там не забыли?       — Забудешь тут… — пробормотали мы одновременно, после чего с озорством переглянулись.       Это было странное предвкушение между нами. Мы оба знали, что чем дальше в лес — то есть в этот вечер — тем больше дров — то есть не простых поездок в машине, координации в концертном зале, возвращении домой и неизбежных процедур в конце.       Но предвкушение это почему-то не было неприятным, хотя по всем параметром и должно было быть таким.

***

      Как бы я ни старался не замечать взглядов, но вот мы вышли из машины, зашли в вестибюль со специальным пандусом и оказались в толпе людей. Большинство из них просто проводили по нам глазами. Кое-кто жалостливо улыбался, выражал сочувствие или даже спрашивал у меня театральным шепотом, что случилось. Я ответил пару раз: «Поссорился с секретной разведкой», просто чтобы посмотреть на реакцию. Лицо Чарльза застыло в выражении где-то между глубоким раздражением и лёгкой весёлостью от моего поведения.       Люди делают вид, будто не смотрят, но на самом деле смотрят. Они слишком вежливы, чтобы по-настоящему пялиться. Вместо этого они проделывают странный трюк: ловят Чарльза в поле зрения и старательно не смотрят на него. А когда он проезжает, немедленно глядят ему вслед, даже если продолжают с кем-то беседовать. Но говорят не о нем. Потому что это было бы грубо.       Мы пробирались через фойе симфонического зала, где элегантные люди стояли небольшими группами с сумками и программками в одной руке и джином с тоником в другой, и я видел, как подобная реакция пробегает по ним едва заметной рябью, сопровождавшей нас до партера. У меня в груди горел бессмысленный гнев. Бессмысленный от того, что я заранее догадывался, что нас ждёт, и от того, что я не мог ничего сделать. Было бы глупо кидаться на всех и заставлять их отворачивать свои тупые лица от нас. От Чарльза. Мне казалось, что он сам справляется с этим, только притворившись, будто ничего не видит.       Мы заняли свои места перед центральным блоком сидений. Справа от нас находился еще один мужчина в инвалидном кресле, жизнерадостно болтавший с двумя женщинами, сидевшими по бокам от него. Теперь я был тем, кто не мог не смотреть, но причина была совсем другой. С одной стороны, мне хотелось показать на него Чарльзу, с другой, я понимал, что это глупо. Наверное, так же глупо, как если кричать «Смотри, у того мужчины цвет галстука такой же, как у тебя! Здорово!».       И вдруг прямо здесь передо мной свалилось понимание: ничего не получится. Это очередной провал.       Хотелось удариться головой о что-то жёсткое, да хотя бы об кресло Чарльза.       — Всё в порядке? — прошептал я ему. Благо было не так шумно, как я опасался.       — Ага, — сказал отстранённым голосом он и сглотнул, — Хотя знаешь… — начал он с явной неохотой. — Мне что-то впивается в шею.       Чарльз бросил взгляд по сторонам и потянулся к шее, но так и не смог ничего сделать. Я наклонился к нему и отвёл его руку, провёл пальцем по воротнику и обнаружил тот самый нейлоновый ярлык с названием брэнда и мини-инструкцией по стирке. Я переглянулся с Чарльзом, словно спрашивая разрешения, и сел удобнее, оттягивая ворот дальше. Я потянул за него, надеясь оторвать, но он оказался упрямым.       — Чёртова новая рубашка. Тебе правда неудобно?       — Нет. Я просто решил пошутить.       — Смешно. У нас в сумке есть ножницы?       — Не знаю, — Чарльз выглядел смущённым. Может, оттого, что я всё ещё наклонился к его шее и держался за воротник. — Вообще-то, я редко собираю её самостоятельно. Ножниц не было. Я почти злобно оглянулся на зрителей, которые рассаживались по местам, перешептывались и изучали программки. Если Чарльз не сможет расслабиться и сосредоточиться на музыке, вечер пройдет впустую. Я не могу позволить себе второй неудачи.       — Не двигайся, — велел я.       — Что…       Прежде чем он успел договорить, я наклонился, отвёл его воротник ещё дальше от шеи, прикоснулся к ткани губами и зажал чёртов ярлык зубами. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы его отгрызть, и я закрыл глаза, пытаясь игнорировать запах чистого мужского тела, теплоту кожи, неуместность моих действий. Наконец я ощутил, как нитки выскальзывают из швов и ярлык поддается. Я отдёрнул голову и триумфально распахнул глаза, держа в зубах оторванный ярлык.       — Готово! — Я вынул его изо рта и зашвырнул за кресла. Чарльз смотрел на меня огромными голубыми глазами. — Что? — Я обернулся и застал врасплох несколько зрителей, которые немедленно нашли в своих программках что-то очень интересное. Затем повернулся обратно к Чарльзу, обращаясь вроде как к нему, но с достаточной громкостью. — Да ладно, можно подумать, они ни разу не видели, как парень грызет воротник другого парня.       Кажется, Чарльз понял, что это была отсылка на его шутку на ипподроме. «Можно подумать, вы никогда не видели, как один парень несёт другого на руках». Мы переглянулись и зашлись в немом смехе, содрагаясь от попыток не засмеяться вслух. Не знаю, насколько хорош будет этот оркестр, но момент с отрыванием ярлыка зубами никто из нас точно никогда не забудет.       Я с удивлением заметил, что Чарльз покраснел вплоть до шеи.       — Как бы то ни было, — вдруг зашептал он с надрывом из-за вырывающегося смеха, — Нам обоим следует радоваться, что ярлык был не на брюках.       В этом новом припадке совместного беззвучного хохота я почувствовал себя королём мира, будто бы все эти разодетые люди позади нас были массовкой, не понимающей основного сюжета, происходящего вот здесь, на наших местах рядом с ямой оркестра.       Надеюсь, Чарльз чувствовал то же самое.       Прежде чем я успел продолжить ряд глупых шуток, удивляясь самому себе, вошли оркестранты в смокингах и нарядных платьях, и зрители замолчали. Я невольно ощутил лёгкий трепет волнения. Оркестранты начали настраивать инструменты, и внезапно зал наполнился единственным звуком — я никогда не слышал ничего более живого, более трёхмерного. Волосы на руках встали дыбом, перехватило дыхание.       Чарльз покосился на меня, его лицо еще хранило следы веселья. Наверное, он был рад, что благодаря его приглашению я получу непередаваемое удовольствие от живой музыки. Я бросил ему ответный взгляд, задумавшись, не напоминаем ли мы жизнерадостных школьников. Но на нас было некому смотреть, музыканты явно были больше увлечены нотами. Если немного постараться, можно было представить, что мы вообще сидим здесь одни.       — Всё ещё сомневаешься, что живая музыка не может быть слишком чувственной?       — Поживём — увидим, — расплывчато ответил я.       Дирижёр вышел вперед, дважды постучал по пюпитру, и наступила полная тишина. Я ощутил, как все в нетерпении замерли, полные ожиданий. Затем он опустил свою палочку, и внезапно всё наполнилось чистым звуком. Я ощущал музыку как нечто материальное — она не просто струилась мне в уши, но лилась сквозь меня, затопляя зал, до предела обостряя мои чувства. По коже побежали мурашки, ладони вспотели. Это превосходило все мои ожидания и любые ощущения от музыки из плеера или колонок. Я в жизни не слышал ничего столь прекрасного.       Музыка пробудила воображение, я думал о том, о чём не думал много лет, меня охватили давно забытые чувства, а новые эмоции и мысли унеслись прочь, как будто само восприятие растянулось и утратило форму. Это было даже чересчур, но мне не хотелось, чтобы это закончилось. Мне хотелось сидеть в зале вечно. Я украдкой посмотрел на Чарльза. Он выглядел восторженным и свободным. Я ужасно сильно захотел отвернуться, внезапно испугавшись смотреть на него. Я боялся того, что он мог испытывать, глубины его утраты, меры его страхов, тёмных мыслей о будущем, которое он хотел в скором времени прервать. Это оказалось слишком глубоким пониманием друг друга, переходящим границы, связывающим двух людей.       Но я не отворачивался.

***

      Друг Чарльза, имя которого я так и не узнал, да и не собирался, написал ему приглашение пройти за кулисы и увидеться с ним после концерта, но Чарльз не захотел. Я подумал его переубедить, но по выпяченной челюсти понял, что это бесполезно. Я не мог его винить. Я помнил, как на него смотрел тот самый новый партнёр Эммы, бывший друг — со смесью жалости, отвращения и тайного глубокого облегчения, оттого что его минула чаша сия. Думаю, Чарльз давно пресытился подобными встречами. И если подумать, такое прямое напоминание о былой жизни принесло бы только вред, что в мои планы по улучшению жизни Чарльза не входили.       Мы подождали, пока зрители разойдутся, и только потом я выкатил кресло с Чарльзом из зала, спустил в лифте на парковку и без приключений загрузил кресло в машину, а Чарльзу помог пересесть на переднее сидение. Мы почти ничего не говорили, в голове продолжала звучать музыка, и я не хотел, чтобы она замолкла.       Мы остановились у флигеля. Перед нами, едва выступая над стеной, восседал на вершине холма залитый светом полной луны замок, безмятежно озирая окрестности.       — Итак, концерт был совершенно не чувственным?       Я повернул голову и посмотрел на Чарльза. Он улыбался. И он всё ещё повторял это слово, будто бы это был какой-то принятый термин для описания музыки и концертов.       — Ни капельки.       — Ну да.       — Особенно я не прочувствовал тот отрывок в самом конце, когда скрипка играла одна, без оркестра.       — Я заметил, что тебя не пронял этот отрывок. Более того, мне показалось, что на твои глаза навернулись слёзы отвращения.       Я усмехнулся в ответ.       — Концерт был великолепен, — признался я. — Не уверен, что в любом случае я бы так расчувствовался, но… — Чарльз тихо усмехнулся, и я потёр нос. — Спасибо. Спасибо, что решился рассказать про него и пойти со мной.       Мы молча сидели и смотрели на замок. Обычно по ночам он купался в оранжевом свете ламп, расставленных вдоль крепостной стены. Но сегодня, под полной луной, его затопило неземное голубое сияние. Я почти как со стороны понял, что вот так просто поблагодарил его. Раньше такие вещи не давались мне так легко. И оставалось только надеяться, что Чарльз осознал всю меру моей благодарности ему за то, что мы разделили такое прекрасное событие на двоих. Ведь я не то, чтобы часто, позволял кому-то находиться рядом со мной в подобных ситуациях. Если быть честным, то вообще никому не позволял, до встречи с Чарльзом.       Мы еще минуту посидели, слушая, как остывает мотор автомобиля. Мне совершенно не хотелось вылезать из машины, но я знал, что эта приятная тишина не может длиться вечно.       — Ладно. — Я отстегнул ремень. — Давай домой. Вечерний ритуал ждет.       — Погоди минуту, Эрик.       Я с небольшим волнением повернулся к Чарльзу. Его лицо было в тени, и я не мог его как следует разглядеть. А может, и не хотел. Чтобы не заметить чувств или мыслей, к которым я был не готов.       — Всего минуту.       — С тобой всё в порядке? — Я невольно засуетился, опасаясь, что что-то не так.       — Всё хорошо. Просто я… — Чарльз судорожно вздохнул, с трудом сглотнул и продолжил тихим торопливым голосом, — Я не хочу домой. Хочу еще немного посидеть и не думать о… Я просто… хочу побыть парнем, который сходил с другом поразвлекаться. Ещё хотя бы минуту.       — Конечно… — моя ладонь сползла с ручки автомобильной дверцы.       Я закрыл глаза, откинул голову на подголовник, и мы посидели ещё немного вместе, два человека, заблудившихся в воспоминаниях о музыке, полускрытых тенью замка на залитом лунным светом холме.