Отцу виднее!

      Женский состав рабочего коллектива постановил, что праздновать восьмое марта седьмого числа в кафешке – роскошь, непозволительная в нынешнее суровое время кризиса. Поэтому Макс-Толич объявил всем дамам дополнительный выходной в честь праздника, а на сэкономленные от несостоявшегося корпоратива деньги выписал праздничные премии. В общем, седьмого числа в офисе куковали только мужчины, целых двое: директор Макс-Толич, то есть Максимилиан Анатольевич, бизнесмен из ранних – тридцати нет, а уже сам состряпал фирму. И с ним за компанию маялся немолодой, но моложавый бухгалтер. На удивление в почти женском коллективе бухгалтером был мужчина. Алексей Борисович. Из уважения к его сорока с лишним годам и профессиональному опыту его имя-отчество сокращали куда милосерднее, чем директорское.       Отвечать на редкие звонки вместо секретарши Максу быстро надоело. Да и кто же из партнеров станет работать седьмого? Все гуляют! Поэтому, молча обзавидовавшись, Макс-Толич достал из сейфа презентованный сибирским оптовиком коньяк и вызвал в кабинет бухгалтера – не для отчета, естественно.       - Я без закуски не пью! – заявил Алексей Борисович. И безропотный Макс-Толич, указав ему сесть на свое место и сторожить телефон, самолично полетел в соседний магазин за закусоном.       Выпили за холостую жизнь, ибо оба в этом отношении были обделены судьбой. Макс строил бизнес и на женщин времени попросту не имел, а попытки подчиненных клуш найти ему жену среди племянниц-дочек пресекал на корню, грозя самодурскими штрафами. У Алексея Борисовича сложилось не лучше: овдовел в двадцать три года, оставшись один, как перст, с годовалым сыном на руках. Без родни, без подсказки, без женской ласки – как-то справился, сына вырастил… Ну, то есть, что выросло, то и выросло… Помалкивая о своем наболевшем, Алексей Борисович от второй рюмки коньяку не отказался. Точнее, за неимением иной посуды пили в офисных кружках – чем не стопки? Уродливые фаянсовые «колбы» с гипертрофированными ручками-ушками. Алексей Борисович такие чайные кошмары никогда не любил, но приходилось мириться, бабы презентовали на двадцать третье очередную, взамен якобы случайно разбившейся предыдущей…       Спустя две бутылки коньяка Макс-Толич начал смешливо повизгивать, прихрюкивать, ломать дорогие авторучки, клясть компьютерную мышь, называя крысой, клясться ее сломать и временами клевать носом в лакированный директорский стол, подкладывая мышиный коврик вместо подушки. Алексей Борисович рассудил, что человека в таком состоянии на произвол судьбы оставлять нельзя, но вот адреса его он не знает, куда везти для протрезвения – неизвестно. Не в документацию же лезть за директорской пропиской? Тем более не факт, что Макс проживает там, где паспорт глаголит. Так что выход нарисовался в затуманенной алкоголем голове бухгалтера единственный: вызвать такси, погрузить на себе полубесчувственную тушку директора в авто - и продолжить праздновать у него, Алексея Борисовича, дома. Тем более Шурка наверняка уже сбежал гулять и явится дай бог к утру.       Решено – сделано.       Попав-таки ключом в скважину замка, Алексей Борисович, придерживая свободной рукой мотающегося и хихикающего директора в вертикальном положении возле стены, открыл дверь в родную квартиру.       - Папа-папа! Ты чего так поздно? – обиженно заголосил Шурка.       Алексей Борисович нахмурил брови: сын выскочил ему навстречу из своей комнаты, сверкая голыми коленками, одергивая платьице в переливающихся блестках. Подол такой, что его считай и нету – попа едва прикрыта! На плечах тонюсенькие лямочки со стразиками. На груди, скрывая отсутствие оной, художественные драпировки-складочки. Смотрится в совокупности с блондинистыми вихрами до плеч очаровательно – если б не одно веское «но»!       - Ты куда в этом собрался? – строго спросил Алексей Борисович.       - В клуб! – засияло чадо. – Там сегодня акция к восьмому марта: кто придет в платье, тому вход бесплатный и коктейль!       Алексей Борисович насупился. Огорчать чадо – равно нож самому себе в сердце. Но однако же мало, что коленки… Но ведь попа едва прикрыта!       - Во-от это да-а! – икнул от порога волшебным образом очнувшийся Макс-Толич, воззрился круглыми пьяными глазами на смущенно заалевшего Шурку. Малец аж ресницами накрашенными затрепетал от лестного восхищения, сквозившего в коньячных вздохах.       - В таком виде из дома не выпущу! – рявкнул Алексей Борисович, для которого реакция начальника стала показательной демонстрацией возможных последствий.       - Но, пап! – пискнул Шурка, затрепетав ресницами иначе.       - Слишком коротко! Ты ж на танцпол вылезешь! На шест! Я тебя знаю!!! А тебя лапать начнут?! – доходчиво объяснил свои возражения отец. – Шурка, либо под это надеваешь лосины, у тебя есть в цвет подходящие, либо другое платье ищи! И чтобы юбка нормальная, до колена.       - Пап, но в лосинах мне коктейль не подарят! – захныкал Шурка. Провокатор, знает, как отцом манипулировать.       - Плевать! – отрезал Алексей Борисович, ожидаемо полез в карман за кошельком, вытащил красивую бумажку: - Не для того я вкалываю, чтобы мой… кх-х… Нечего побираться, в общем. Бери и дуй в свой клуб. Только оденься! Кто с тобой поедет? Женька? Вот и пусть от тебя хахалей отгоняет.       Шурка невнятно угукнул, купюру сцапал, на прибалдевшего Макса глазками стрельнул и скрылся в комнате, закрылся. Алексей Борисович вздохнул с облегчением – Женьку он знал, личность ответственная, сын при Женьке как за каменной стеной. Он покосился на начальника: Макс вроде бы ничего не понял. Сам Алексей не сболтнул лишнего, вовремя прикусил язык. Вроде бы обошлось. Не хотелось бы, чтобы на работе узнали то, что кумушкам знать не надо.       Но рано обрадовался! Пока устроились в зале, пока Алексей Борисович сообразил нехитрые закуски для продолжения праздника, опустошив холодильник, в котором только и нашлась что банка шпрот, да черствый хлеб и сиротливый огурец с одеревеневшим лимоном. Только включили телек с восьмимартовским концертом, откупорили заветный штоф, разлили по стопочкам…       - Борисыч, а я думал, у тебя сын?       Алексей Борисович аж рукой дернул, мимо рюмки плеснул. Хмыкнул мысленно: «Я тоже думал, что сын. До времени полагал». Глянул исподлобья на начальника, который рассуждал уж слишком трезво для пьяного.       - Двойняшки у меня, дочь и сын. Близняшки. Просто дочь у тетки жила раньше. Сейчас приехала, в универ поступать.       Макс-Толич глубокомысленно вылупился на подставленную рюмку:       - А ты ж говорил, у тебя родни нету... В смысле совсем нету... А как зовут? Сына и дочь?       Алексей Борисович ничего придумать не успел.       - Шурка! Ты разве не?.. - заикнулся отец, подняв глаза на явление из коридора.       Сыночка раздумал ехать в клуб танцевать, ему тут стало интереснее. Макияж смыл, но не до конца, стрелки оставил. Провокационное платьишко сменил на футболочку-обтягашку и мини-шортики, обтягивавшие пятую точку не менее провокационно. Волосья пригладил и завязал в хвостик.       - О, а это сын? - ткнул пальцем в явление начальник. Сыночка моментально засиял лыбой во всю мордочку, мяться на пороге комнаты отставил, метнулся к креслу, но не тому, в котором сидел мрачный родитель, а тому, где гость. Уместился на подлокотник, закинув ногу на ногу, сверкая коленками и эпилированными икрами.       - Сын, - кивнул Алексей Борисович, опрокинул в себя внеочередную рюмку. Занюхал долькой лимона.       - Как зовут чадо? - заулыбался в ответ Макс-Толич, приобнял мальца за талию, тот кокетливо захихикал.       - Александр, - сообщило чадо.       Макс-Толич перевел туманный взор на родителя, изрек вопрос:       - А дочь? Разве не Шурка?       Алексей Борисович заходил желваками:       - Александра!       - Какую дочь? - взмахнул ресницами Шурка.       Отец из-под стола ему выразительно показал кулак.       Макс-Толич пытался уразуметь:       - Ребенка два, а имя одно? Как так?       Отпрыск фыркнул: по возрасту отцов начальник вообще-то от него, Шурки, недалеко ушел. На вид слегка потертый, это да, но работа нервная.       - Ребёнков двое, имена разные, - с нажимом объяснил Алексей Борисович, - АлександР и АлександРА. Ну не лирик я, бухгалтер! Как придумал, так и записал в документы.       Макс-Толич хмыкнул. Снова обратил расплывающийся ласковый взор на отпрыска. Полюбовался с минуту, причем Шурка изо всех сил строил глазки в ответ. Потом гость потребовал:       - Александр-р Алексеич, сделай-ка нам кофейку?       А когда мелочь спрыгнул с подлокотника, то Макс не постеснялся придать ускорения, шлепнув по попе. Шурка ойкнул, пискнул, прыснул в кухню. Алексей Борисович опрокинул в себя внеочередную рюмку.       Несмотря на кофе протрезветь не удалось. Шурка приволок вишневый пирог, загодя спрятанный по случаю праздника в духовке, а к кофе - еще полбутылки коньяку. И пристроился со взрослыми, правда на коньяк не посягал, хотя уже третий год как был не школьник, а студент. При внимательном слушателе Макс-Толич с упоением взялся травить случаи из жизни бизнесмена малого предприятия. Алексей Борисович аж даже сам заслушался - за вечер узнал о директоре больше, чем за годы совместной работы. Похоже, бухгалтера начальник не стеснялся, в отличие от офисных кумушек, которым лишнее слово безнаказанно сказать нельзя - аукнется в будущем и икнется.       К часу ночи Макс уснул прямо в кресле.       - Пап, он так шею себе свернет, - заметил рассудительный Шурка.       Пришлось Алексею Борисовичу раскладывать свой диван, расстилать постель. Шурка великодушно приволок вторую подушку, а сам удрал к себе. Алексей повздыхал. Растормошил начальника, чтобы тот переполз на диван. Макс в сонном состоянии оказался на милость покладистым и выглядел неожиданно беззащитно и молодо, у Алексея аж отцовский инстинкт ёкнул. Но стоило начальнику улечься носом в ковер, что пылился на стене, и громко захрапеть, как безотчетная симпатия Алексея сменилась логическим раздражением. В двушке лишних спальных мест было не предусмотрено. На кухне только табуретки, диванчик-уголок присматривали с Шуркой да так и не купили, рассудив, что родни из соседних городов не имеют, а значит гостей с ночевкой ждать неоткуда. У Шурки кровать узкая, к нему под бочок не пристроишься. Алексей Борисович думал, что сын на ночь удерет к Женьке, но тот обманул ожидания. Да еще обиделся, выразительно обнялся с плюшевым медведем, которого тоже наряжал в пижаму:       - Мне что, уйти? Среди ночи из родного дома гонишь?       - Тьфу ты! - только и сказал отец. И с раздражением погасил у отпрыска свет. Тот фыркнул и достал из-под подушки планшетник.       На полу в зале Алексей Борисович себе стелить не стал: из щелей балконной двери сквозняк катит. Не май месяц. Это в детской он заменил окна на тройные пластиковые и батареи супергреющие поставил, а до ремонта в своей комнате руки не доходили. Да и ни к чему, летом всё равно всё нараспашку... Пришлось лечь на диван, зад к заду. Благо Макс храпеть перестал, перевернувшись во сне.       ...Среди ночи Алексей Борисович не сразу понял, что не так и отчего проснулся. Сперва показалось, что Шурке опять приснился кошмар и он присуседился под бочок, по своему обыкновению. Но нет, на груди Алексея покоилась не вихрастая и не блондинистая голова точно не сына. Макс! Алексей удержался от первого порыва сбросить с себя дрыхнущего начальника. Тот же спал крепко, во сне даже бормотал:       - Аль!.. Аль, я тебя люб-блю-уу!.. Мать твою, как же я тебя люблю, заразу... Ых-х...       Алексей поморщился: вот и холостяк заядлый! Бабу свою вспомнил. Значит, всё-таки есть у него любовница. Забрался на него, вообразив, будто лежит на своей бабе, тьфу. Только вот как-то стрёмно Макс со своей пассией в постели себя ведет: трётся всем телом, аж жарко. Алексей твердо решил не двигаться. Не дай боже разбудит шевелением своего директора, придется завтра увольняться. Это ж срам, как в глаза потом смотреть? А всё-таки зарплата хорошая, премии постоянно. Придется потерпеть... Но мочи нету! Макс мало что изгибался-изгилялся, бедрами двигал, так еще умудрился в беспамятстве сна спустить с Алексея пижамные подштанники. И с себя боксеры стянул. И вот теперь они, два мужика, голые под одним одеялом! О, боже, дай сил стерпеть... Алексей Борисович стиснул зубы, зажмурился, мысленно твердя себе: «Не девка, не убудет».       Тем более очень он сомневался, что от всех этих манипуляций что-то получится. Женщины у Алексея не было уже, считай, двадцать лет. Он на себе давно крест поставил в этом отношении, записался добровольно в импотенты. Не то чтобы хранил память покойной жене... Ну да, хранил. Представить себе не мог, что приведет мачеху Шурке. Не имел права рисковать нервами сына. Легче было завязать мужское достоинство узелком и забыть об этой части жизни, тем более за несколько лет с покойницей не успел толком привыкнуть и пристраститься: та рано забеременела, потом выкидыш, беременность Шуркой, младенец-молокосос - не до секса как-то было...       Да что ж такое!!!       Алексей вытаращил глаза в темноту, понимая, что у него встал. Макс пыхтел, ластился, а потом руку между их животами просунул - и взялся наяривать ему, Алексею, оживший из мертвых орган. Со своим собственным, что ли, спутал? Разве можно так? Лунатик сумасшедший! Озабоченный! Алексей нижнюю губу закусил, чтобы не застонать от неожиданности, растерянности... от прилившего к похмельной голове жара. Он и не дрочил особо-то никогда, хотя с тех пор, как Шурке стукнуло тринадцать, по всей квартире тщательно рассовывал (типа «прятал») легкомысленные журнальчики с голыми сиськами. Видимо, сам успел наглядеться на глянец, что перестало возбуждать. А Шурка только ржал и сдавал стопками в макулатуру, шокируя одноклассников, приносивших на школьный двор старые книжки никому не нужных классиков... Твою ж мать!!! Не просто встало, а реально ожило! Налилось и требует ласки, внимания и желательно спрятаться-всунуться в норку-дырку-лоно... Да хоть бы и в крепкий кулак! Алексей напрягся всем телом, боясь, что вот-вот начнет подмахивать в ответ.       Макс, лунатик хренов, пристроил свой дрын к Алексеевой дубинке и ухватил как-то ловко одной рукой оба члена. И давай выжимать оба, да так что головки терлись одна о другую, уздечки, венки, черт разберет что о что... И яйца о яйца, мохнатые о... О! Алексей не мог понять с уверенностью, но то и дело по внутренней стороне бедра скользила чужая ГЛАДКАЯ мошонка. Макс бреет причиндалы? Дикость какая. У Алексея в голове меркло и путалось, он хватал воздух ртом, уже не заботясь, что может своими хрипами разбудить лунатика. Если Макс до сих пор не очнулся, хрен его разбудишь. Алексей позволил себе свободу двигать бедрами навстречу... боже, подумать стыдно - навстречу другому члену! В голове не помещается! Бред! Алексей гнал сумасшедшее осознание безумия подальше. Не сейчас. Не до того. Хотелось кончить до умопомрачения. Даже на живот начальнику. Идиотизм, сорокалетний мужик бухгалтер - это же вам не секретутка. Не бывает такого. Это ему снится? Это Алексей лунатик?       Макс стиснул соединенные члены особо сильно, да одновременно с тем налег на Алексея жесткой грудью, прижался губами к губам, приоткрытым, стукнувшись зубами... Всосал так яростно, что Алексей по-мальчишески кончил, бурно, со стонами, с мычанием, с ответным всасыванием чужого языка, горячего, с привкусом коньяка...       А дальше - темнота. Блаженство. Горячие руки, тяжесть тела, собственные руки тянутся обнять, прижать. Лишь бы не думать...       ...Алексей Борисович проснулся позже обычного. Тело сладко ломило. В паху чесалось... от засохшей спермы. Алексей вскочил в шоке - когда это он спал нагишом? Штаны пижамные валялись на полу, подушка под диваном, простынь с дивана сползла черте как. Волосы на голове зашевелились, когда он вспомнил «ночное наваждение».       Торопливо вдев ноги в подштанники, Алексей похмельным козликом поскакал на цыпочках на кухню. Ожидаемо в квартире Макса-Толича не нашлось. Но не было и Шурки, от сына обнаружилась записка, пришпиленная к холодильнику магнитом: «У Женьки до вечера 9». До девяти вечера? Или до девятого вечером? В любом случае Алексей выдохнул: Женька присмотрит за оболтусом, не забудет покормить. А как смотреть в глаза сыну после такого? С каким выражением, чтобы малёк ничего не заметил? Но как тут не заметить, что папаша свихнулся. Хорошо, что есть время успокоиться... Хотя как такое можно переварить вообще?! Как тут успокоиться?!       __________       -...Я немного заболел, приду к обеду.       - Праздник бабский, а хворают мужики! С похмельем вас, Алексей Борисыч! Что ж вы с Макс-Толичем пили такое, что вы хвораете, а директор вообще на неделю отпуск взял? А ведь оба трезвенники были, ха-ха-ха!       Алексей насупился и дал отбой. Теперь бабий коллектив будет до Пасхи мусолить восьмимартовскую новость. Знали бы они... Он сжал виски пальцами, помассировал: забыть. И не помнить. Сделать вид, что ничего не было. Восьмое число пил напролет, насильно вливал в себя водку, не помогло. А ведь... Осознание пронзило позвоночник, как спицей, от копчика до затылка, так что волосы на затылке встали дыбом. И везде волосы встали дыбом, по всему телу. Даже внизу живота... Черт! Если Макс взял отпуск после этого, значит, начальник понял, что было? А как не понять: проснулся на мужике, оба голые и в белом-размазанном - явно не йогурт делили из баночки.       Как бы мужик не наложил на себя руки после такого. Это Алексей привычный, при сыночке нахватался всякого, расширил кругозор до неприличия. А Макс парень нормальный. Был. Казался? Если нормальный, то может от потрясения пойти на самоубийство. Мало ли? Алексей в его возрасте постоянно думал о том свете, хотя и по совсем иным причинам. Надо проверить! Ведь ответственность на нем, Алексее, он вовремя не разбудил лунатика!.. А вдруг?! Неужели уже поздно? Ведь восьмое было вчера! У Макса был целый день!.. А, нет, утром он звонил в офис, предупредил про отпуск. Но вдруг ждал рабочего дня, чтобы оформить завещание?!       Дрожащими пальцами Алексей Борисович набрал номер директора. Макс ответил не сразу. Но ответил! Уже обнадеживает.       - Максимилиан Анатольевич, вы в порядке? - выдохнул Алексей, которого отпустило так, что ноги сами подкосились, на диван плюхнулся.       - И вам добрый день, - усмехнулся на том конце мобильных волн Макс. - Переживаете?       - Да вот... - замямлил Алексей. - Кажется, позавчера паленый коньяк попался. Ничегошеньки не помню! Пришел в себя только вчера к вечеру. Память как ластиком стёрло. А вы-то как?       - Да так же, Аль-Борисыч, тоже провалы. Даже не помню, как от вас ушел. Алкоголь - зло!       - И не говорите, - согласился Алексей. Уточнил: - Мне сказали, вы отпуск взяли?       - Да, решил перевести дух перед командировкой.       - Командировкой?       - Да, покину наш дружный коллектив на месяц. Так что мы с вами, Аль-Борисыч, еще долго не свидимся. Поеду налаживать партнерские связи.       При слове «партнерские» Алексей почему-то жутко покраснел.       - Вы уж присмотрите за нашими дамами в мое отсутствие, - продолжал Макс.       - Да, хорошо, ясно, - промямлил Алексей. Сообразил со скрипом: значит, увольнение ему не грозит.       Продиктовав еще некоторые указания касательно текущих дел, Макс попрощался:       - До свидания, Аль-Борисыч?       - До свидания, Максимилиан Анатольевич, - густо краснея, кивнул Алексей. Ухо, к которому прижимал мобильник, горело огнем. Вроде бы Макс ничего такого не сказал, но это последнее... «До свидания»? Он что, намекает, что у них будет оно самое... свидание?       Бред! Что только не примерещится с похмелья.       Это всё Шуркино влияние вредное, до чего отца довел!       ___________       Выйдя из дома в магазин за хлебом, Алексей Борисович позволил себе лень проехать вниз на лифте. И не пожалел о порыве, посмеялся от души. В кабинке обычно было чисто, почти стерильно - в подъезде жили приличные люди, большей частью пенсионеры, граффити и иное подобное народное творчество не уважавшие. На стенке кабинки имелось зеркало, на зеркале сегодня сияла свеженькая надпись вызывающе лилово-розовой помадой:       «Я люблю Шурку!»       Ниже был старательно выведен ответ, помадой алой:       «Дура, Шурка гей!»       В слове «дура» Алексей узнал характерную для Шурки закорючку у хвостика буквы «Д».       Еще ниже успели приписать розовой помадой:       «Я не дура, а дурак» - и грустный смайлик.       Ясно, хотя бы сын отпраздновал восьмое марта на отлично. Отец и порадовался, и малость взгрустнул.       Выйдя из подъезда, Алексей задержался под козырьком, якобы разглядывая объявления: запланированный сбой в подаче воды, новые тарифы на интернет и кабельное, сдача и съем квартир, всё как обычно. На самом деле он еще из-за двери услышал, как кудахчут бабки на лавочке, уловил свое имя и малодушно решил подслушать.       - ...Шурка-то голубой! До чего не стыдятся, прям в лифте помадой напачкали, трансвеститы!       - А я давно подозревала. А не удивительно. У парня с малолетства проблемы с головой после аварии. Да еще отец!       - Да ладно, Лёшка над ним не надышится! Единственный родной человечек, как он его выцарапывал с того света, как ходил синий сам, пока Шурка в больнице полгода лежал. Да и потом над ним трясся! До сих пор трясется. Поди найди второго такого папашу-наседку!       - Вот именно - бабу ни разу в дом не привел! Откуда пацану знать о бабах? Он баб только на картинках, считай, голыми видел. Вот из-за отца, который ему и за мать, у мальца крыша и сдвинулась, на мужиков теперь вешается.       - Да нет. Тут у кого хочешь сдвинется, если родная мать на глазах умерла. Да так жутко. Вот с бабами и не хотят оба связываться.       - Это тоже, мда, дела-а...       Старушенции притихли. Алексей горько улыбнулся: Шурке общественность выдала амнистию? Может теперь в платьях рассекать среди дня, на правах слегка чокнутого.       Алексей вышел из-за перегородки подъездного входа, предварительно хлопнул дверью, будто только что переступил порог. Поздоровался с поджавшими дряблые губы бабками. Те кивнули в ответ, проводили его прищуренными взглядами.       Он шел к магазину за углом и старательно отворачивался от поворота на шоссе, видневшегося между соседними домами. Именно на этом повороте его жена, которая в отличие от него обожала и умела водить машину, повстречалась с самосвалом, у которого отказали тормоза. Самосвал был груженый, легковушке плохо закрепленным грузом свезло крышу начисто, жене Алексея отрезало голову. На заднем сидении в это время сидел годовалый Шурка. К детскому креслу его пришпилило осколками стекол и деталями размозженного водительского кресла. Сам Алексей ждал жену и сына на обочине, они договорились после детской поликлиники поехать в зоопарк, чтобы Шурка не запомнил этот день только по уколам и анализам. Она увидела его, улыбнулась на неловкий взмах руки, вырулила подъехать - и отвлеклась, не заметила несущегося колесного монстра... Хотя дэпээсники его потом отпаивали водкой и говорили, что она ничего не могла бы сделать в любом случае. Водитель самосвала пошел под суд, получил условный срок, приходил к Алексею каяться, бил себя в грудь кулаком, падал на колени. Алексей сказал, что зла не держит. Он сам утешал мужика, лишь бы тот поскорее ушел из его дома и больше никогда не приходил.       Алексей сошел бы с ума, если б Шурка не выжил. Но малёк цеплялся за жизнь, давая цель в жизни отцу. Докторши и медсестры сочувствовали потерянному папаше, для которого мир сошелся в одну точку размером с койку в реанимации. С него даже денег ни разу не спросили, может, просто видели, что ничего не успел накопить, а родных нет, помощи ждать неоткуда. Жалели их обоих, юного папашу, пожалуй, даже больше, чем стойкого молчаливого карапуза. Им повезло с больницей, персонал делал для Шурки всё, как для родного. Благодаря тем тёткам оба остались живы. Если б Шурка отправился за матерью, Алексей не сомневался бы ни минуты, ушел бы за ними.       Шурка не разговаривал до пяти лет. Даже не пищал, не капризничал. Только глазенками из-под светлой челки зыркал, имея вид умный не по годам. Алексей водил его по врачам, те разводили руками, списывая на потрясение и сотрясение мозга. Рекомендовали отдать в интернат для умственно отсталых. Алексей хватал сына в охапку и сбегал от таких доброжелателей. Как же он орал и прыгал, когда Шурка произнес вдруг четко и осмысленно: «Пап, включи мультики». Психиатр сказала, что ребенок не считал необходимым разговаривать, гиперзаботливый отец предугадывал все его желания, а в то благословенное воскресенье у пульта от телевизора просто сели батарейки. Алексей хранит эти батарейки до сих пор в дальнем ящике стола, вместе с важными документами.       Многие на его месте сменили бы квартиру или даже город. Но Алексей не хотел. Сначала было не до того, потом не мог себя заставить. Со временем это стало казаться малодушным бегством, изменой памяти жены. Ну и что, что они были женаты каких-то два года, а без нее он уже двадцать лет существует. Всё равно, нельзя.       Шурка пусть и был тогда мелким, но помнит всё. Пусть и не говорит об этом вслух. И тоже не хочет уезжать, упирается. Теперь уже редко, но всё равно случается - по ночам просыпается от кошмара, одного, известного, и приходит к отцу на диван, как кот, сворачивается клубочком под боком.       ...Покупкой хлеба Алексей не ограничился. Нашел в кошельке кредитку, в банкомате проверил баланс. И пошел в торговый центр через дорогу, наплевав, что не успел побриться и девочки-продавщицы будут пялиться на его импозантную щетину, тени под глазами и домашние треники под пальто.       В гипермаркете он выбрал неброские серьги с малюсенькими бриллиантиками, попросил упаковать в подарочную коробочку, благо после праздников на нераспроданное белое золото объявили приличную скидку. Бездельничавшие продавщицы косились на одинокого покупателя, слишком заметного в пустынном торговом зале, и шептались между собой, гадая, что ж такого он начудил в праздники, что до обеда побежал за «извинительными презентами». Алексей лишь усмехался мысленно и держал суровую морду.       Потом отправился выбирать платье. С Шуркой выбор затянулся бы на полдня! Тот еще шопоголик. Да и неловко с ним-то... Платье Алексей купил с длинным подолом, с кружевами до горла. И тут пришлось ежиться от косых завистливых взглядов консультантш. Ну и пусть завидуют - явно не их размерчик! Подобрал чулки с кокетливыми подвязками, благо параметры Шурки знал лучше своих, к ним нулевой лифчик-обманку на вате. Спустился на внутреннем эскалаторе до фойе, в отделе упаковки потребовал к каждому свертку коробки с бантами, как на Новый год.       И вернулся на верхний этаж - за фирменной помадой. А ту, которой писали на зеркале в лифте, решил выбросить, ибо не гигиенично! В итоге растерялся от предложенного изобилия и купил пять оттенков с тушью в придачу.       Дома положил всё накупленное Шурке на кровать - и с чистой совестью ушел на работу. Обещал прийти после обеда - придет! А что получилось почти под конец рабочего дня, так ругать-то его некому, начальство в отпуске.       По пути в офис его настиг звонок и визжащий в трубке Шуркин голос:       - Папка, я это платье давно хотел! Как ты угадал? Я ж тебе не говорил! Ты охренел, оно же дорогое! И чулки! И помада! А серьги?! Ты ж не разрешал мне! Всё, я к Женьке, Женька мне уши проколет. Пап, я тебя люблю!       Ни слова не дал вставить в ответ, охламон.       Прокалывал Шурка уши до часа ночи. Алексею после работы пришлось самому лифт отмывать от помады - хвалёный фейри еле справился! И аккумулятор на мобильнике он посадил, проверяя каждые полчаса, всё ли ладно с отпрыском. Несмотря на уверения Женьки, что всё окей, полпервого сам вышел встречать своё чудо. Чадо без зазрения совести извинилось и нагрузило отца сумками с обновками, которые носил хвастать к Женьке, забыв о времени на часах. От Женьки еще туфли умыкнул, оболтус, на умопомрачительной шпильке - ровно в тон новому платью.       ___________