Дурман

Девушка напротив него склоняет голову на бок, скользят по шее рыжие волосы. Она смотрит, и робкое лукавство в глазах её покалывает искрами — редкими, где-то под кожей. Она заправляет за ухо прядь, наклоняется к нему, ладони сложив чуть выше колен, чего-то ждет от него — наверняка ждет, вот только не надо ему понимать, что именно. Девушка напротив него протягивает руку — и щеки касается ладонь. Он отстраняется — нельзя, чтобы это успело ему понравиться. Вот только поздно — ему уже это нравится. Ему понравилось это еще до того, как она прикоснулась, и жар её ладони отозвался жаром в груди. ... Он не успел понять, когда она оказалась у него на коленях. Только в какой-то миг обожгло сознание мягкое касание бедер, и сухо, горячо стало во рту. Под ладонями — тонкая шея, на губах застывает дыхание, и поцелуи между ними растворяются, оставляя легкий, щекочущий след. Её руки обвивают плечи почти невесомо, но его знобит от этого касания. Скользнуть ладонями по спине, обхватить поперек талии и прижать, прижать так крепко, чтобы в голове помутилось все, расплылось. И слушать, как дышит она, хрипло и прерывисто, над самым ухом, как вздыхает, ощущать, как сжимают пальцы его накидку все сильней и сильней... Зверь проснулся рывком. Подскочил даже, но почти сразу опомнился. Провел рукой по лицу, пытаясь паутину дурмана снять — как будто это могло помочь. Отдышался, как мог, и скосил глаза. Она спала рядом, поджав ноги к груди, ладони положив под голову. Она спала крепко и — он мог определить это наверняка — ничего не видела во сне. С того раза ей почти ничего не снилось, но и того раза ему оказалось достаточно. И без того хлипкое самообладание рухнуло с пугающей скоростью — он не успел испугаться, лишь слегка удивился, когда понял, что теперь его мысли сами по себе. Что теперь его руки тянутся сами — только успевай отдергивать. Она спала рядом, а у него из головы не шло, как жарко она дышала, как сквозь стоны звала его. Как её ладонь скользила по покрывалу, точно руку его ища, и как хмурилась она, не находя. Сколько сил ему тогда понадобилось, чтобы не шевелиться, он и сам уже не помнил. Не хотел помнить. Она вздохнула, поежилась и замерла снова. Она спала и ничего не видела во сне, а его опутывал скользкий дурман, заползая в легкие, сжимая горло. Хак усилием заставил себя лечь так, чтобы не касаться её даже случайно, закрыл глаза и отчаянно взмолился, чтобы во сне больше не было её. И в душе отчаянно желая, чтобы снова была.