***
Им не разрешают покидать стены здания из-за ситуации, связанной с Барнсом, но здесь есть красивый внутренний сад. Достойная замена настоящей природе с растительностью, деревьями и запахом свежей травы. Мужчина кажется таким довольным. И это всё, что действительно имеет значение. — Я стрелял в тебя, — неожиданно начинает говорить Баки. — Хм? — Это то, что ты имела в виду, да? Когда мы сражались, ты сказала мне, что следовало бы вспомнить, а до этого я стрелял в тебя. Противоречия переполняют её: девушка мечется между правдой и отговоркой (ну, или точнее ложью). Он достоин того, чтобы знать правду. Она заслуживает, чтобы он знал. Но шпионка помнит ту боль, которую принесли потерянные воспоминания, помнит, как хотела вернуть всё назад, как долго и мучительно это длилось. В конце концов Чёрная вдова выбирает отнюдь не правду. Никому это не причинит боль. — Верно, сквозь меня, — отвечает она, похлопывая по своему бедру. — Ты подумал, что подобное заставит кого-то вспомнить тебя? — игриво добавляет девушка. Однако мужчина не улыбается. Так как Наташа довольно общительна, она продолжает дальше: — Если это, конечно, утешит, то у меня остался крутой шрам. Его глаза смотрят прямо на неё, а затем вниз, где её рука касается живота. Он рассматривает, изучает, но в последнюю секунду отводит взгляд. Чёрная вдова берёт его за запястье, осторожно подтянув её к себе, и кладёт на то самое место, где находится шрам. Его пальцы двигаются мягко, медленно и осторожно по её коже. Простое прикосновение кажется более интимным, чем обычно довольствуется Наташа, но это он, и пусть не помнит достаточно, это всё равно он. — Прости, — тяжело выдыхает Барнс, говоря почти шёпотом и убирая свою руку. — Не твоя вина, — пожимает плечами девушка. Уголки её губ слегка дёргаются вверх, но она прекрасно понимает, что всё намного сложнее. И говорит: — Но я прощаю тебя. Он улыбается, на этот раз по-настоящему. Чего она точно не ожидала, так это того, что ему придётся притянуть её к левому плечу, где поврежденная рука встречается с металлом. — Ты показала мне свою рану, теперь моя очередь, — улыбается он. Как больно, когда воспоминания резко наваливаются на тебя. Долгими ночами она исследовала его тело, касалась многочисленных шрамов, дотрагивалась губами розоватой кожи, как будто пыталась изгнать его внутренних демонов. Тогда, этими ночами, они могли заглушить крики в своих головах; но, как и всё хорошее, это закончилось довольно быстро. — Спасибо, — и это всё, что Наташа говорит. Но после его кивка и взгляда, ей кажется, что он понимает, что подобный знак значит намного больше. Намного. Он переводит тему, тем самым облегчив жизнь обоим. Разговор идёт своим чередом, спокойно и плавно, без неловкости и недомолвок. И опять: как будто два старых друга разговаривают на разные темы. Старые друзья... Слишком сильное преуменьшение их отношений, но ей приходится принять это, так или иначе.***
— Я, конечно, понимаю, что я старый человек, но тебе не нужно сдерживать из-за этого себя в бою со мной. — Я делаю это не из-за того, что ты старый, а потому, что у тебя одна рука. Усмешка Барнса, широкая и немного нелепая, освещает его лицо. Он стоит с перекинутым через плечо полотенцем. Баки бросает ей свою бутылку, которую Наташа ловит мгновенно, но почему-то она стесняется начать пить. Девушка нормально себя чувствует в окружении других в такой ситуации, но не сейчас, не с ним. Выглядит слишком интимно. Мужчина приподнимает брови, видя, что шпионка не желает пить, как вдруг она выжимает из себя мучительную улыбку, а потом всё-таки начинает пить. Наташа приподнимает бутылку в качестве благодарности, а потом резко кидает её обратно. — Ты становишься предсказуемой, — говорит он вдруг. Наташа приподнимает бровь, услышав это. Барнс снова ухмыляется, начиная объяснять свои слова: — Твои методы ни капли не изменились. Неожиданно она чувствует боль внутри себя. Баки же не имеет в виду их прошлое, да? Потому что если говорит об этом, то, во-первых, он не прав: Чёрная вдова никогда не была предсказуемой, и, во-вторых, он знает это. — Каждый раз, когда мы сражаемся, то заканчивается тем, что моя голова оказывается между твоих ног. Думаю, что у тебя изящная паучья петля, Романофф. Облегчение наваливается на неё. Он всё-таки не помнит. И эта сволочь имеет наглость при этом улыбаться и ухмыляться, уворачиваясь от полотенца, которое в него кидает девушка. — Ты всё же сильный, поэтому ты уже обязан выиграть в бою со мной. Мужчина отмахивается от её слов, закатывая, как и всегда, свои глаза, и говорит ей: — У меня есть слабое место, ты же знаешь; и даже если я не выиграю, ты же Чёрная вдова. Я сомневаюсь, что так много в мире людей, которые могут потягаться с тобой. Сколько же очарования в этом человеке. — Ты флиртуешь со мной, Барнс? — Я? — отвечает на вопрос вопросом. — Скорее всего намекаю на твою удачу в этой небольшой игре. — Удача — это то, о чём они не позволили мне забыть независимо от того, что... — подражает она ему и продолжает: — Сделали со мной. Мужчина дарит ей смущённую улыбку, не добавляя ни слова. И Наташа благодарна ему за это. Ничего сказанного здесь не может облегчить тяжёлую ношу и боль внутри. Вместо слов Баки кидает ей энергетический батончик, и девушка ловит его. — Стив приезжает завтра. — Да? Он и Старк всё ещё улаживают проблемы? — Едва ли. Этим двоим нужно больше проводить время друг с другом, как бы они не хотели это признавать, и им придётся так жить ещё достаточно долго. — Кстати, ты и Старк? — У нас слишком разные эго, поэтому мы не сможем долго находиться рядом друг с другом. Барнс усмехается, услышав её ответ, и спрашивает: — Ты? Эго? Ты не кажешься такой плохой. — Может быть, но я могу быть такой, когда кто-то обвиняет меня и называет двойным агентом. Мужчина склоняет свою голову, опустив глаза. Он замечает её пристальный взгляд и выдавливает из себя те самые слова благодарности, какие хотел давно ещё сказать: — Спасибо за ту помощь. Я же никогда не говорил это, так, Наталья? Спасибо тебе. Девушка смеётся над этим: как будто она поступила бы иначе. — Без проблем, — отвечает шпионка. Кажется, что недосказанности становится всё больше и больше с каждым днём.***
Когда бессонница не даёт ей покоя, она вдруг понимает, что он назвал её настоящим именем.***
Баки быстро находит её; девушка, прислоняясь к дверце шкафа, пытается вытащить свою одежду из него и убрать её в вещевой мешок. Шпионка сразу почувствовала его присутствие; однако только через некоторое время наконец-то оборачивается. — Ох, — выдыхает Наташа, когда она поворачивается; её глаза встречаются с его, и брови поднимаются вверх. Его волосы аккуратно заглажены назад; на нём рубашка с длинными рукавами и специально заправленная в брюки. — Ты уезжаешь сегодня? — Да, Хилл сказала мне, что я нужна на каких-то миссиях или... для чего-то ещё, — отвечает шпионка; худшее, что она могла добавить. — Я пройдусь с тобой, — говорит он. Наташа перекидывает вещевой мешок через плечо, проводит пальцами по своим волосам. Девушка мельком оглядывается и наконец-то говорит: — Пошли, — кивает головой она в сторону. Между ними завязывается небольшой разговор. Он говорит ей, как следует лучше двигаться в бою (каков шутник), а она ему в ответ рассказывает, какую причёску нужно сделать. После маленькой перепалки они попросили друг друга заткнуться. Они оба запомнили этот момент на будущее. Сейчас они находятся в лобби, и она знает, что если хочет что-то узнать, то спрашивать нужно именно тут. Здесь и сейчас. Он назвал её Натальей вчера, и это подталкивает и мотивирует её. Подобное может значит всё, или ничего. Ведь не так сложно узнать о том, что Наташа — сокращение от полного имени. Но девушка надеется на лучшее. — Барнс? — Что такое? Момент истины. Продолжить или остановиться. Нет обратного пути. Она снова тянет время. — Знаю, что прозвучит довольно странно для вопроса, и неясно откуда взялся он, но я правда не понимаю, что подтолкнуло меня к этому или почему хочу знать... Его пальцы мягко дотрагиваются её руки; подушечки пальцев нежно поглаживают, и именно это останавливает её, ведь её речь становится несвязной и непонятной. — Если я прав в том, что стало толчком для тебя, то я не уверен, хочу ли я это знать. Всё потому, что, с одной стороны, если это так, то это, возможно, катастрофически скажется, а если я ошибаюсь, то только оскорблю себя, что тоже не очень-то хорошо... — Эй, — это то, что останавливает теперь его. Он снова смотрит на свои ноги; мягкая улыбка осветляет его лицо. Барнс ждет, и только потом мужчина с полной уверенностью продолжает: — Я помню тебя. Резкий вздох. Баки продолжает: — Помню тебя, нас, всё, что было с нами. Я не помнил до тех пор, пока ты мне не показала свой шрам. Боже, я провел эти дни с тобой без всяких забот, и я испытываю желание отказаться от заморозки, дерь... — Так откажись, — прерывает она его на полуслове. — Я могу... могу позаботиться... о тебе. Я знаю твоё состояние, знаю, через что ты прошёл. Я буду с тобой. Пожалуйста, — умоляет Наташа. Ни с кем она не была такой, как сейчас. Рядом с ней Джеймс, и он помнит её. — Наталья, — говорит он, и это единственное имя, которое мужчина использует, может выбить воздух из её легких. Он действительно знает её, помнит как Наталью, до того, как она стала Наташей Романофф, изменницей родины. — Когда ты подкралась ко мне в первый день, я чуть ли не задушил тебя. Чуть ли не свернул тебе шею и в прошлый раз. Мне нужно удостовериться, что во мне нет никаких подобных импульсов перед тем, как смогу безопасно чувствовать с теми, о ком забочусь. Мы не сможем пойти на свидание, ведь я не умею ещё настолько контролировать себя. В худшем случае ты окажешься подо мной или под чем-нибудь тяжёлым. — Это звучит не так уж и плохо, — не придавая значения, говорит она. Кажется, он всерьёз не воспринимает её шутку, качая головой и смотря в сторону. — Разве это не хорошо звучит? Мы? На свидании? Как нормальная парочка? Джеймс улыбается; его прикрытые глаза слегка трепещут, будто он над чем-то долго и упорно размышляет. — Ты понятия не имеешь. Наташа тянется к его руке; жар, который он излучает, так знаком для неё. Она очень сильно скучала по этому. — Если я причиню вред тебе (больше того, что уже сделал), я не смогу жить с самим собой, — добавляет он к своему прошлому высказыванию. Именно из-за этого в нём родилась ненависть к себе за то, что причинил когда-то ей вред. Выслушав его, шпионка кивает. Несправедливо, что она спрашивает его об этом. Он сам не уверен, сможет ли сдержаться или справиться. Наташа помнит, как сама не хотела принимать помощь, как держала все свои обиды в себе в течение долгих лет. — Так что, ты помнишь абсолютно всё? — Я думаю, что именно так, — отвечает он, продолжая: — Хотел бы и дальше не знать, — мужчина замечает, как на её лбу появляются небольшие складки. Девушка беспокоится о том, что он имеет в виду, почему сожалеет о своём знании. — Всё потому, что, если бы я не знал, то было бы не так сложно сказать «Прощай». Чёрная вдова чувствует на своём лице влагу, но всё равно улыбается ему, немного потряхивая головой. — Это слишком банальная вещь из всего, что ты когда-либо говорил, Джеймс. — Правда? — смеётся в ответ мужчина, беря её за руку. — Всё просто: я нас помню довольно дрянными. Девушка соглашается с ним, и вновь улыбка на её лице. Они стоят так некоторое время — тихо, спокойно, держась за руки; никогда не было столь умиротворённо как сейчас (а ведь раньше было всё иначе — страсть, желание, сила). Она вспоминает о Красной Комнате, и эти воспоминания показывают, насколько всё сложно для них. Только на этот раз... это его выбор. Шпионка не знает, причинит ли его выбор такую же боль, как прошлое в Красной Комнате. Наташа немного эгоистична, и она это понимает; это словно удар в живот, потому что он хочет уйти. Больно, что не верит в то, что она способна позаботиться о нём. Из-за всего этого он не хочет быть с ней, здесь, в таком состоянии. Выражение его лица показывает ей, что, может, когда-нибудь всё изменится, но нужно подождать. Просто подождать. Её рука движется к лицу Джеймса, а его — к её талии. Наташа касается его щеки, чуть поглаживая её. Его губы немного изогнуты, и девушка грустно улыбается ему. — Я не смогу что-то изменить, не так ли? Это неудивительно; она выдыхает, когда он качает головой в ответ на её вопрос. — Хорошо, — вот, что шпионка говорит ему, потому что большее может причинить ей боль. Она видит перед собой мужчину, которого любит, и понимает его решение, несмотря на то, сколько печали появляется в ней. Джеймс самоотвержен, какой никогда не сможет быть она. Скорее он причинит боль себе, чем своим близким и друзьям. — Мне нужно идти, — тихо произносит Наташа, кладя руку на его шею. Она чувствует, как двигаются его мускулы, когда он кивает. Часть её не хочет отпускать его, ведь рядом с ним так комфортно и тепло, и девушка так скучала по этому. И более сознательная её часть понимает и позволяет отпустить рядом стоящего мужчину. Наташа поддерживает его решение, так или иначе. После этого он ничего не сказал. Они стоят там: её рука касается его кожи, а его — удобно располагается на её талии, и большой палец слабо поглаживает кожу около бедра. Не нужно никаких слов, не нужны признания в любви, потому что они и так всё знают. Наташа наклоняется и целует его в щёку. Лёгкая щетина щекочет её кожу, а его рука на талии немного напрягается. Она не целует его в губы, потому что боится, что потом не сможет уйти от него. Слишком тяжело будет для неё... и для него. Первой отпускает она; его рука ещё недолго держится на её талии, но потом спадает. Наташа поправляет ремень вещевого мешка на своём плече, а пальцы быстро вытирают слезы на щеках. — Барнс, — кивает она, выдавливая из себя какое-то подобие улыбки. Он делает то же самое, что и девушка напротив, хотя его губы немного трясутся. Вдова лучше умеет скрывать эмоции, чем Солдат. — Наталья, — произносит он. Она заставляет себя наконец-то двинуться с места, пытаясь шагать назад; вдруг девушка поворачивается к нему. Наташа почти уже на выходе и всё-таки обещает ему: — Я буду здесь, когда ты проснёшься. На сей раз, когда он улыбается, его губы не дрожат.