***
Идти на тренировку к Сехуну было как-то неловко, но, на счастье Ханя, Соми пригласила его посмотреть, как они занимаются, поэтому у него хотя бы была причина. Парень сидел на самой нижней трибуне, наблюдая, как жокеи готовят своих коней к заезду. Лошадь Сехуна заметно отличалась от остальных — крупная, сильная, с белоснежной гривой, она была настоящей красавицей, под стать хозяину, которому безумно шла форма. Хань завистливо вздохнул, глядя на парня. — Тебе нравится Сехун, да? — Соми подошла незаметно, так, что Хань даже не слышал её шагов, поэтому смутился от того, что его поймали за подглядыванием. — Ты не бойся, я ему не скажу. Мне кажется, ты ему тоже понравился, — задорно подмигнула девушка. — Я? Сехуну? — удивился Хань. — Ну да, разве не видишь, как он на тебя смотрит? Эй, Сехун! — внезапно закричала она, махая рукой парню, который тут же направился в их сторону. — Ты что творишь? — зашипел Хань, готовый сквозь землю провалиться. — Привет, — помахал рукой подошедший парень. — Хань, не ожидал тебя здесь увидеть. Наблюдаешь за тренировками? — Я… э-э… да, — бессвязно пробормотал Хань. — Вы все так круто катаетесь, сижу вот, завидую. — А ты не хочешь с нами? — Я не умею, — покраснел Хань, скорее от собственного вранья, чем от смущения. — Не умеешь? У тебя в личном деле написано, что ты занимался верховой ездой, — раздался еще один голос. Хань повернулся в его сторону, натыкаясь взглядом на подозрительно нахмурившегося Чонина. — Написано, да. Но я правда не умею, — пойманный на лжи, Хань принялся оправдываться, боясь разоблачения. — К вам же в школу просто так не попадешь, вот и пришлось заполнить эту графу. — Чего ты пристал к нему, Чонин? — заступился за него Сехун. — Хань, хочешь я тебя научу кататься? — Меня? — растерялся парень. — Но я лошадей боюсь. — Разве Соль страшная? — Соль? — Моя лошадь, — щелкнул его по носу Сехун. — Её Соль зовут. Ну так что, согласен? Давай завтра утром за школой, там в это время никого не бывает. — Я даже не знаю… «А ведь это отличный шанс с ним сблизиться». — Я могу подобрать тебе подходящую форму, — вмешалась в разговор Соми. — На складе есть несколько комплектов твоего размера. — Значит, договорились, встретимся завтра утром в девять, — Сехун быстро направился обратно, не дав парню возможности отказаться. — Я же говорила, что ты ему нравишься, — рассмеялась Соми, вгоняя парня в краску. Если бы он не отвернулся от смущения, то наверняка заметил бы, как Чонин прожигает его ревнивым взглядом.***
— Да ни за что! — Хань со звонким смешком отпрыгнул в сторону, не даваясь Сехуну в руки, и попутно поймал его укоризненный взгляд из-под нахмуренных бровей. — Не-а. Он чувствовал, как от волнения становились слабыми колени, а ладони неприятно взмокли. — Ты надел форму, — напомнил Сехун, перехватывая поводья в одну руку, и вновь смерил Ханя наигранно строгим взглядом. — Как надел, так и сниму, — парировал тот, с трудом удерживаясь от того, чтобы показать жокею язык, и, гордо задрав нос, направился в сторону выхода из левады. Он услышал, как фыркнула лошадь за его спиной, и как под ее копытами мягко зашелестела сочная зелень. Парень мог поклясться, что Соль топала за ним след в след и ее морда едва ли не тыкалась ему в макушку. Ощущения эти казались ему далеко не самыми приятными, поэтому, желая поскорее от них избавиться, Хань прибавил ходу. Ему даже удалось оторваться и почувствовать радость облегчения, но ненадолго. Выскочившее перед ним животное заставило его резко потянуть носом воздух и отпрянуть на добрых полметра назад. Возмущение, готовое сорваться с кончика языка, так и осталось невысказанным, ведь Сехун, преградивший путь верхом на Соль, улыбался ему так открыто и по-детски озорно. Будто заигрывал. Хань заметил, как забавно выделяются своей остротой белоснежные клычки, и как в прищуренных глазах пляшут теплые солнечные зайчики. Он сдался в тот же миг, как увидел их, и совсем неуверенно положил свою руку поверх протянутой к нему ладони Сехуна, выдыхая тихое «Я боюсь». — Я буду рядом, — прозвучало твердое в ответ, и, словно в подтверждение сказанного, парень крепко сжал ханевскую кисть и легонько дернул на себя. — Ставь ногу в стремя. Сехун переместился из седла на круп, продолжая настойчиво притягивать Ханя. До чертиков взволнованный, тот неловко и быстро вставил ступню в стремя и поднялся, предпочитая не думать о том, что делает, но потерял равновесие и, перепугавшись встретиться носом с землей, ухватился за отпущенные поводья, из-за чего лошадь устремилась вперед. Хань коротко вскрикнул, мигом перекидывая через спину Соль вторую ногу и оказываясь лицом к лицу с Сехуном, от неожиданности произошедшего вцепившимся в Ханя мертвой хваткой и смотрящим на него круглыми глазами. Не более чем через пару секунд жокей пришел в себя, тут же склонился и, быстро протянув руки к поводьям, остановил лошадь. Соль недовольно фыркнула, топнув копытом напоследок. — Ну, кто ж так в седло садится, — тихо и вкрадчиво, с необычайной нежностью. Подбородок Сехуна покоился на плече все еще сбито дышащего Ханя, а сам он поглаживал его по спине, — Хань? Последнее слово теплым воздухом омыло запылавшее алым ухо. Хань весь сжался в тугой комок, опустил глаза и сглотнул смущающе шумно — так сильно ему было неловко. Он с трудом разжал окостеневшие пальцы, выпуская смятую футболку, и распрямил ладони на груди Сехуна. Попытался отстраниться да не смог. Его прижали к горячему, сильному телу ближе, выдыхая томно, до беспорядочной беготни мурашек по коже. Хань чувствовал, как под ладонями отбивает размеренно и гулко. Боялся, что его собственное сердце молотит неприлично громко и часто. А вдруг Сехун услышит? И что тогда подумает? И… Хотя, минуточку, а сам-то Сехун что делает?! — Се… — извернувшись, парень прогнулся в пояснице и немного отклонился. Повернул голову и проехался кончиком носа аккурат по носу Сехуна, — хун… Хань таращился на жокея во все глаза. Глаза в глаза. Солнечные зайчики были так близко, что можно было пересчитать их одного за другим, будь мысли Ханя при нем, в кучке. Сехун улыбался. Улыбка его теплом разливалась по коже, проникала внутрь, чтобы заструиться по венам. А Хань забывал, что вообще-то нужно дышать. И думать желательно. — Что? — лукавый прищур и голова, склонившаяся набок. Ну, точно заигрывает! Без труда продолжая игру в гляделки, жокей мягко стукнул шенкелями по бокам лошади; заждавшаяся команды Соль плавно тронулась вперед. Хань вздрогнул, вновь прильнув к Сехуну, изображая перепуганного мальчика. Он не нашелся, что ответить. Единственным разумным действием счел отвести взгляд, а затем спрятать зардевшееся краской лицо в изгибе чужой сладко пахнувшей мускусом шее.***
В новой временной школе Ханя коммендантский час в кампусе соблюдался даже во время летних каникул. Ничего нового — родное учебное заведение от нынешнего этим пунктом не отличалось. Разве что следовали правилу не так строго. Да и охранники со свистками на толстых шеях коридоры не патрулировали. Узнав, что за шатания по кампусу от комнаты до комнаты припрягают на неделю мыть туалеты, Хань резко перехотел выходить знакомиться с остатками своего этажа после отбоя. Сехуна с Чонином в знакомых ведь вполне достаточно! К тому же он не староста, и отмазаться не сможет. Вот только одному в комнате сидеть было ужасно скучно! Просмотр фотографий на телефоне и залипание в интернете всегда быстро надоедали парню. То ли дело — поболтать с кем-нибудь. Но ни Бэкхен, ни Чанель, ни Исин на смски не отвечали, поэтому, обиженно насупившись, Хань бросил мобильник на соседнюю кровать и принялся яростно вытрясать синтепон из новенькой подушки. На стадии сворачивания ей воображаемой шеи, кто-то короткой очередью простучал в дверь. Хань покосился на настенные часы, стрелки которых показывали, что каждый здравомыслящий человек (за исключением охранников) должен сладко сопеть в подушку, затем перевел взгляд на дверь. Подумал, что у Чонина есть ключ и стучать ему нужно было бы только прикола ради, чтобы Ханя вытащить из кровати, когда снова раздался стук. Хань взвился на постели, сбивая простынь в кучу, и бесшумно подскочил к двери, прихватив с собой настольную лампу. Ну, мало ли, кого там принесло. Парочке Траляля и Труляля, нацепившим на себя форму охраны, он свою жизнь доверять бы не стал ни под каким предлогом. У них в «Сувоне» даже технички внушительнее выглядели. Хотя вообще-то эти женщины где угодно внушительны. Но как бы там ни было, самооборону ловчее будет проводить на расстоянии рельефной ножки от подставки до плафона. Парень провернул замок, приоткрывая дверь, и чуть не вскрикнул — в комнату ввалился кто-то здоровенный, всклокоченный и полуголый, предусмотрительно зажав ему рот рукой. Хань даже пискнуть не успел. Он уже было простился со всем ценным и не очень, что имел при себе, но активно заработавший мозг напомнил, что в руке имеется, если не смертоносное, то оружие точно. Парень замахнулся, дабы приложить плафоном по макушке ворвавшегося преступника, но так и застыл с выпученными глазами, потому что преступником оказался не кто иной как Сехун. — Приветик, — шепнул он, отпуская Ханя, и тихонько притворил за собой дверь, а затем со щелчком провернул замок на два оборота. Несмотря на помятый внешний вид, Сехун сиял, как лысина в разгар лета на солнышке, потому что был чрезвычайно доволен собой. Ну еще бы: с первого этажа на третий, в конец коридора, и ни разу не попасться охранникам на глаза! А в качестве бонуса за удачно выполненный квест — ненавязчивое облапывание Ханя. Красота же! — Ты что здесь делаешь?! — зашипел вышеупомянутый парень, активно жестикулируя, отчего провод, свисающий от подставки, стал развеваться в воздухе, как ленточка у гимнастки. Покосившись на вилку, дергающуюся в опасной близости от жизненно важного для будущих поколений органа, Сехун на всякий случай схватил Ханя за запястье и отобрал лампу. — Мне не спалось, — просто сказал он, водрузив ее на стол. В самый дальний угол. Подальше от впечатлительного Ханя. Затем забрался на его кровать с ногами, поджал одну из них под себя и с широченной улыбкой, отсвечивающей не хуже софитов, стал раскачиваться и подпрыгивать на матрасе. — И ты пришел, чтобы я рассказал тебе сказку? — Хань, вскинув брови, развел руками и вопросил громким шепотом. Он смотрел на Сехуна такими глазами, что в сказке «Огниво» красиво и точно сравнили с блюдцами. И при всем своем недовольстве и напускной строгости, умудрялся выглядеть безумно очаровательно в своей клетчатой пижамке. Сехун просканировал его тело с головы до пят и обратно, облизнул вечно сохнущие губы. — Мне достаточно будет слышать твой голос. Можешь хоть про корпускулярно-волновую теорию света рассказывать, мне все равно, только не замолкай. Хань смутился. Впервые кто-то говорил, чтобы он говорил, а не заткнулся. И это было… приятно. До подгибающихся коленей и ярко-розовых щек, вперемешку с бестелесными, легкими птицами, порхающими где-то в районе груди… или живота. Хань пока не разобрался в точном местоположении, и навигатор, встроенный в телефон, в таком вопросе точно не помог бы. Парень неуклюже присел на краешек кровати, будто это он был в гостях у Сехуна в полночь, а не наоборот. Застенчиво потупился в пол, не узнавая себя. Тут свет зеленый дали на разговоры, а он молчит. Теребит ткань пижамы и не знает, чего бы такого рассказать, раз уж попросили. — Ну… Сехун живо придвинулся ближе, с жадностью подставляя уши под еще не полившийся речевой поток. Положил ладони на чужое бедро (что не поспособствовало уверенности Ханя в себе), опираясь о него, и заглянул в глаза вновь притихшего парня, выпрашивая. Но тот вдруг скинул его руки с себя и отвернулся к нему спиной, складывая ноги на турецкий манер. Так было гораздо легче дышать и думать. Особенно думать. Хань сглотнул, отлепляя присохший к небу язык, и, глубоко вдохнув, затараторил. Говорил долго и много всякого, радуясь, что его не перебивают. Рассказывал что-то умное и не очень от слова «совсем». Частенько передергивал плечами, гоня прочь мурашек с горячими лапками — Сехун буквально прожигал в нем дыры каждым своим взглядом. Жаждущим и нетерпеливым. Именно в такие моменты Хань сбивался на околесицу, молясь, чтобы жокей не счел его дурачком. А потом говорил снова и снова, пока не замолчал, вспомнив об одной немаловажной детали, которая могла войти в комнату в любую секунду. — Хань? Парень подскочил, чуть не ударившись головой о второй ярус. Паника так и расплескивалась вокруг него. — Тебе пора. — Пора? —недоверчиво переспросил Сехун, нахмурившись, но ноги все-таки на пол опустил. — Чонин может вернуться в любой момент, а я совсем забыл про него. Так вот в чем дело. Сехун улыбнулся. Он был рад, что Хань благодаря его визиту забыл о Чонине напрочь. — Хорошо, — неожиданно для Ханя согласился он без пререканий и пошел к окну. — Стой, ты куда? — В окно. — Как в окно?! Сехун рассмеялся, прикрывая рот кулаком. Ну зачем этот новенький такой милый? — По этой стороне кампуса по стене вьется плющ на обрешетке. Я оставил свое окно открытым, поэтому смогу вернуться прямиком к себе в комнату, минуя коридоры и охрану. Я не стал таким способом добираться до тебя, напугал бы, — широко улыбнулся парень, вспоминая, как перепугался Хань, когда он просто зашел через дверь. — Ну, нифига себе! Прям Ромео и Джульетта, — неловко почесав щеку, пробубнил Хань себе под нос. Старался с иронией, но вышло чересчур смущенно. Сехун сидел на подоконнике и с ласковой полуулыбкой наблюдал за торможениями новенького. Одна нога его уже торчала на улице, а вторая все еще была в помещении, когда Хань захрипел, махая руками: — Погоди! — Что? — Ты замерзнешь. — Лето на дворе, Хань, — удивился Сехун внезапной заботе. — Лето не лето, а ночью всегда прохладно, — шикнул на него парень. Он шустро перебрал весь свой скудный гардероб, имеющийся в шкафу, нашел самую большую рубашку на пуговицах и всучил Сехуну. — Вот, надень. Что-то надевать на себя не хотелось (вдруг зацепится этим за прутья по дороге), но если уж это что-то было от Ханя, то грех было бы не взять. Сехун поблагодарил нового друга с теплой улыбкой и накинул рубашку на плечи, отчего Хань недовольно цокнул языком и, подойдя поближе, стал застегивать на нем пуговицы чуть подрагивающими от волнения пальцами. Сехун сидел безмолвно верхом на подоконнике, наблюдал за проворными действиями чужих рук, разглядывал длинные ресницы, аккуратный нос, покрасневшие щеки. Хань чувствовал на себе его взгляд, но ничего не говорил. Вот только пуговицы криво застегивал. Но... авось, Сехун, не заметит. — Готово, — парень заправил прядь волос за ухо, опуская глаза в пол. Сехун покряхтел, перекидывая вторую ногу через подоконник и удерживаясь за него цепко стиснутыми пальцами, пока Хань стоял, взволнованно оглядываясь на дверь. Шаги ему почудились или..? — Не поцелуешь на прощание? Хань резко повернулся на голос, встречаясь с его обладателем взглядами. И почему только в такие моменты Хань застывал? Будто деревенел, начиная от кончиков пальцев, хоть стучи по нему, чтобы потом сплюнуть три раза. Раздумывать над ответом долго не пришлось — в замочной скважине захрустело от с трудом вставляемого в нее ключа. У Ханя волосы дыбом встали и конечности похолодели. Он глянул на Сехуна, заломив брови в немой мольбе, а затем быстро приблизил свое лицо к лицу парня, однако поцеловать не решился. Зато Сехун решился. Горячей ладонью обхватил его щеку, притягивая к себе, и прижался губами к губам Ханя под очередной хруст замка и тихую ругань Чонина по ту сторону двери. Чуть склонил голову для удобства и торопливо раздвинул губы Ханя, мазнув по ним языком изнутри — сначала по верхней, затем по нижней. Мучительно сладко и нежно. Хань не мог больше сопротивляться: приоткрыл рот, впуская внутрь умелый язык Сехуна со слабым, невольно вырвавшимся из груди стоном. Быстрая, недостаточная ласка была словно наказание. Сехун оторвался от покрасневших губ, с трудом себя пересилив, куснул за нижнюю напоследок, чуть оттягивая, и юркнул вниз по обрешетке. Хань только и успел, что свалиться на пол рядом с батареей, что была прямо под окном, когда дверь наконец-то распахнулась, и на пороге появился Чонин. — Заболел что ли? — искренне поинтересовался вошедший, скидывая с плеч рубашку. У них тут все жокеи что ли спать предпочитают топлесс? — Это ты заболел — шататься по ночам, когда в любой момент могут всучить в руки ершик с вантузом, — проворчал Хань, — а я пресс качаю, — он зацепился пальцами ног за батарею и пару раз для приличия поднял корпус. Чонин никак это не прокомментировал. Сложил рубашку в шкаф и так же молча рухнул на кровать, явно чем-то расстроенный. Хань недолго думая, поднялся на ноги, отряхнул штаны и подошел к кровати поникшего соседа, присаживаясь на самый край. Не мог он оставаться в стороне, когда кто-то выглядел настолько убитым и отрешенным. — Что-то случилось? — Ничего, — тут же буркнули в ответ. Хань терпеливо ждал: вдруг все-таки прорвет? — Я ходил к Сехуну, но его не оказалось в комнате, — немного помолчав, проговорил Чонин хриплым голосом, и Хань, услышав знакомое имя, вспыхнул, радуясь, что в комнате достаточно темно, чтобы его румянец можно было принять за тень. — Потом сбегал до конюшни, думал он с Соль, но и там его не нашел, — Чонин впился зубами в губу и принялся взволнованно терзать ее острыми краями. — Как думаешь, может, у него кто-то появился? Девушка там или… парень? Хань застыл. Судя по всему, «или парнем» с этой ночи стал он. — Ай, ладно, забей. Не важно, — в сердцах махнул рукой Чонин и повернулся набок, лицом к стене. — Иди спать. Хань так и сделал — добрался до своей постели как в тумане, улегся. Даже одеялом накрылся. Однако заснуть ему удалось нескоро.***
Утренний визит Сехуна был столь же неожиданным, каким был и ночной. Парень постучался приличия ради, но вошел внутрь, не дожидаясь, пока ему кто-нибудь откроет. Увидел в комнате только Ханя, что стоял с расческой в руках, и без предисловий впился в его губы жадным поцелуем. Ошеломленный, Хань сначала замер в чужих руках, а потом, чуть привыкнув к напору чужих, мягких губ, выронил расческу из рук и сжал ладонями плечи Сехуна. — Доброе утро, — обезоруживающая улыбка во все тридцать два и легкий чмок в кончик носа. — Доброе, — отдышавшись, ответил Хань и нагнулся за закатившейся под кровать расческой. — О, Сехун, ты здесь, — в комнату влетел запыхавшийся Чонин, и Хань решил, что под кроватью можно найти еще много чего интересного кроме расчески, — а я за тобой заходил… — Видимо, мы разминулись, — пожал плечами тот и подмигнул просиявшему Чонину. — Ну, тогда пойдем? — дождавшись утвердительного кивка и неуверенно покосившихся на торчавшую из-под кровати филейную часть новенького глаз, Чонин закатил свои собственные. — Догонит, — уверил он, вытолкнув Сехуна за дверь, а сам легонько пнул Ханя носком кед и, услышав тонкое «ай», довольно выскочил за дверь вслед за Сехуном. Война войной, а обед по расписанию.***
Бэкхен раздраженно считал гудки, ожидая пока Хань снимет трубку. Этот засранец ни разу ему не позвонил за последние четыре дня, и это не могло не напрягать. — Алло? — послышался в трубке счастливый голос. — Ты куда пропал? — прошипел Бэкхен, изо всех сил стараясь сдерживаться. — Почему не звонишь? — Ну… мы тут с Сехуном… в общем… — Мне плевать, что там у вас с Сехуном! Ты забыл, зачем мы тебя туда отправили? Хань, статью сдавать через два дня, ты что творишь! — Во-первых, не кричи на меня! А во-вторых, ну не могу я так, — захныкал Хань, однако Бэкхена это явно не впечатлило. — Значит так, ты сейчас же идешь и узнаешь что-нибудь на этого Сехуна, — тоном, не терпящим возражений, произнес он. — Не важно, как ты это сделаешь, главное раздобудь информацию. Перезвонишь мне через полчаса, ясно? Хань только открыл было рот, чтобы еще попрепираться, но Бэкхен уже повесил трубку. Ну вот за что ему всё это? Шпионить за Сехуном у парня не было никакого желания, писать про него статью — тем более. Хань вымученно застонал, долбясь головой об стену. Что теперь делать? — Ты в порядке? — рядом стояла Соми, обеспокоенно глядя на парня. — Да, в полнейшем. Ты что-то хотела? — Я мимо шла, а ты тут стонешь, — смутилась девушка, краснея. — Слушай, а ты не мог бы пару минут посидеть в архиве, а то я зашла за справками и мне надо сбегать в приемную, чтобы их отксерить, а там замок заедает и я не хочу потом опять полчаса с дверью возиться, и… — Стой, стой. Ты хочешь, чтобы я в архиве посидел? — «Архив? Ну конечно, архив! Это то, что нужно». Соми робко кивнула в ответ: — Если тебе не трудно. Я быстро сбегаю и сразу обратно, честно. — Да ты не торопись, — расплылся в широкой улыбке Хань. — Я посижу, сколько надо, не переживай. Шагая за девушкой к заветной комнатке, Хань пытался успокоить свою совесть, которая буквально кричала о том, что он поступает неправильно. «Но ведь может статься так, что я ничего и не найду, верно? И тогда мне не придется подставлять Сехуна», — утешал сам себя парень. Заняв место за столом Соми и пообещав ей, что никуда до её возвращения не уйдет, Хань заинтересованно осмотрелся по сторонам. В небольшой на первый взгляд комнатке стояли десятки шкафов и стеллажей, на которых пылились увесистые папки с разного рода документацией. Дождавшись, когда шаги ушедшей девушки стихнут, Хань подорвался из-за стола, направляясь прямиком к шкафу, который заприметил еще с порога, а всё из-за яркого стикера «Выпускные классы». У него не было времени копаться в чужих документах, поэтому Хань сразу отрыл личное дело Сехуна, лежащее под его собственным. Видимо, Соми еще не успела рассортировать их по фамилиям. Оно и к лучшему. Открывая файл, Хань внутренне молился, чтобы в нем не оказалось ничего компрометирующего, и на первый взгляд так и казалось. Хань завис на пару секунд, рассматривая фото Сехуна, и мысленно позавидовал — сам он на всех фотографиях походил на малолетнего уголовника. Пробежав глазами общую информацию, Хань собирался было перелистнуть дальше, как вдруг взгляд зацепился за странный факт — в графе «Дата рождения» было указано «12.04.1996». Хань помотал головой, думая, что ему привиделось. Но нет, цифры были именно такими. Это что же получается, Сехуну… двадцать лет? Двадцать? Хань пораженно застыл. В коридоре вдруг послышались чьи-то стремительно приближающиеся шаги. Хань торопливо захлопнул файл и сунул его обратно в стопку, отбегая от шкафа. — Соми, ты здесь? Я хотел кое-что посмотреть… — удивленный Чонин остановился на пороге, сверля Ханя взглядом. — А ты что тут делаешь? Где Соми? — Чонин-оппа, ты что-то хотел? — послышалось за его спиной. Чонин нахмурился. — Ты уже вернулась? Ну, я тогда пойду, — нарочито бодро произнес Хань, протискиваясь в дверь мимо Чонина. — Да, конечно. Спасибо еще раз, — поблагодарила девушка, не отводя взгляда от Чонина, который направился прямо к шкафу с личными делами. Парень, не стесняясь, распахнул дверцы и снова нахмурился, заметив торчащий из стопки файл. Потянув за корешок, он вытянул папку, читая напечатанное сбоку имя. — Зачем ему понадобилось личное дело Сехуна? — спросил он сам себя. Забыв, что сам хотел покопаться в деле Ханя, Чонин развернулся и быстрым шагом направился за ушедшим парнем, бросая напоследок: — Ты ничего не видела, поняла? Девушка молча кивнула.***
Не озаботившись тем, чтобы закрыть дверь (ведь Чонин все равно был в архиве), Хань торопливо набрал номер Бэкхена, чувствую себя последней сволочью. — Так быстро? — раздалось недоверчивое в трубке. — Если ты звонишь, чтобы опять поныть, то учти… — Сехун — не школьник. Ему двадцать лет, — перебил Хань. — О. О-о-о, — глубокомысленно протянул Бэкхен. — Выходит, они решили смухлевать? По возрасту твой Сехун явно уже студент, а в случае если возрастная категория превышена, мы можем не только написать об этом зашибезную статью, но и подать запрос об их дисквалификации. Умница, Хань, я знал, что ты всё сделаешь в лучшем виде. Хань недовольно поморщился: — Не знаю, почему Сехун мне не сказал, но я уверен, что у него есть объяснение. Я просто пойду и спрошу у него об этом. Сехун не станет мне врать. — Не смей этого делать, ты мне всю статью запорешь! Хочешь, чтобы они тебя раскрыли? Подумай, какого мнения о тебе будет тогда твой Сехун. — Да плевать мне, ясно? Я больше не хочу притворяться не тем, кто есть на самом деле! Если понадобится, я сам ему всё расскажу. — Дурак, потерпи до выхода статьи, а потом… — Ты достал со своей статьей, Бэкхен! Я не собираюсь в этом участвовать! — швырнув мобильный на кровать, Хань вылетел из комнаты, хлопая дверью. Стоявший за дверью Чонин чуть душу богу не отдал, испугавшись, что Хань его увидит, но тот был в такой ярости, что даже не заметил притаившегося парня. — Бэкхен… что же за имя такое знакомое-то, — пробурчал под нос Чонин. — Чертова память! Я точно где-то его слышал, да и Ханя тоже видел, вот только бы вспомнить, где, — бормотал парень, расхаживая по комнате. — Так и знал, что он не тот, за кого себя выдает, одна лишь чушь про боязнь лошадей чего стоит. Парень рыскал взглядом по столу Ханя, не зная, за что зацепиться. Можно было бы покопаться в его вещах, но если его застукает за этим занятием Сехун, то всё пропало. Чонин хотел было уже пойти на сговор со своей совестью и даже выглянул было в коридор, чтобы убедиться, что его никто не поймает, как в комнате раздался сигнал входящего сообщения. На кровати Ханя сиротливо помигивал брошенный телефон, который Чонин сначала не заметил. Подойдя к кровати, парень неуверенно протянул руку и провел пальцем по экрану. От кого: глаВРЕД «Когда перестанешь истерить, набери мне, обсудим статью». Главред? Бэкхен, с которым говорил Хань, главред? Чонин наморщил лоб, пытаясь связать всё в одно целое. У них в школе главредом был Сухо, парень из параллельного класса, следовательно, Бэкхен не из их школы. Хань, как выяснилось, тоже. Если допустить, что Хань явился сюда, чтобы тупо написать статью, то при чем здесь Сехун? Сехун никак не связан со школьной газетой, а Хань не занимается верховой ездой, тогда какие у них могут быть точки соприкосновения? Всё смешалось в кашу — Сехун, Хань, газета, Бэкхен, верховая езда… Стоп. Бэкхен и верховая езда. Ну точно! — Боже, я идиот, — выдохнул Чонин. — И как я сразу его не вспомнил! Бен Бэкхен был одним из его соперников, жокей из конкурирующей с ними школы. Они виделись пару раз во время городских соревнований, и Чонин смутно помнил, что рядом с ним обычно крутились двое парней, один высокий и молчаливый, а второй… вторым был Хань.***
Сехун валялся на кровати, задумчиво пялясь в потолок. Хань убежал минут двадцать назад, пообещав, что скоро вернется, но, видимо, что-то пошло не так. Когда ему позвонили, парень как-то странно замялся, не желая отвечать на звонок в присутствии Сехуна, и ушел в свою комнату. Интересно, кто ему звонил? Парень? Они были знакомы чуть больше недели, но очень сблизились за такой короткий срок, и Сехун переживал, что его чувства к Ханю могли оказаться не взаимными. Парень вроде как отвечал на его ухаживания, но в то же время сам почти не проявлял инициативы. Сехун горестно вздохнул. Когда Хань вернется, он спросит его обо всем напрямую. — Прости, я задержался. Долго ждал? — Хань улёгся рядом, не глядя на Сехуна. — Угу. Кто звонил? Хань нервно сглотнул: — Друг. — Друг? — Сехун чуть привстал, глядя на парня в упор. — Хань, ты ничего не хочешь мне рассказать? — О чем ты? — заметно занервничал тот. — Ты часто звонишь этому другу, но при мне никогда с ним не разговариваешь. У тебя от меня какие-то секреты? — Сехун, это сложно объяснить. Я боюсь, что ты не поймешь. Поверь, я очень-очень хочу тебе всё рассказать, но правда боюсь. Парень всё так же не смотрел на Сехуна, но в его голосе послышались слезы. Сехун придвинулся ближе, приподнимая голову Ханя и заглянул ему в лицо. Хань смотрел умоляюще, прося поверить, в глазах читалась искренность. Сехун не удержался от мимолетного поцелуя, шепча в ответ: — Я тебе верю. — Лучше бы ты верил мне, а не ему, — прозвучало громкое с порога. Парни встрепенулись, поворачиваясь к двери, у которой стоял Чонин. — Я говорил тебе столько раз, но ты не слушал, Сехун. А ведь я оказался прав. — Чонин, не начинай снова, — недовольно взглянул на него Сехун, сжимая руку Ханя. — Ты пригрел змею на груди, — пафосно заявил Чонин, тыча пальцем в притихшего Ханя. — Он не тот, за кого себя выдаёт. Его даже зовут не Ханбин и он не новенький. — Что ты несешь? — Сехун крепче сжал ладонь задрожавшего отчего-то Ханя. — А то, что он приехал сюда из своей настоящей школы, чтобы нарыть здесь что-нибудь для своей статьи. Все эти сказочки, что он нам здесь рассказывал — вранье. Его зовут Лухан, он ищет репортажи для школьной газеты, и ты для него лишь очередная сенсация, не больше. — Я не желаю слушать этот бред, — разозлился Сехун. — Хань, скажи что-нибудь! Но Хань молчал, опустив голову. У Сехуна внутри всё похолодело. — Ему нечего сказать, потому что это правда. Не веришь мне, посмотри эти фото, — Чонин бросил на кровать несколько газетных вырезок. — Друг, которому он звонил, это Бен Бэкхен, редактор их школьной газеты, для которой он пишет статью. Открой глаза, Сехун, он тебя просто использовал. Сехун медленно отстранился от Ханя, беря в руки одну из заметок. «Школа «Сувон» два года подряд занимает первое место в номинации «Лучшая школьная газета», «Главный редактор сувонской школьной газеты, Бен Бэкхен, и один из репортеров, Лухан», «Приз читательских симпатий снова достается газете школы «Сувон» — на всех фотографиях рядом с невысоким брюнетом, видимо тем самым Бэкхеном, красовался широко улыбающийся Хань. — Я сегодня застукал его в архиве, он копался в твоем личном деле, думаю не сегодня-завтра они состряпают статью про тебя, — добавил Чонин. — Это правда? — Сехун посмотрел на Ханя. — Я… я могу всё объяснить. — Правда или нет? Хань не ответил, тихо всхлипывая. — Раз уж ты разнюхал всё, что хотел, то больше нам говорить не о чем. Когда я вернусь, тебя здесь быть не должно, — отчеканил Сехун, выходя из комнаты. Чонин неловко топтался на месте, не зная, уйти ему или остаться. Хань молча плакал, сжав в кулаке злосчастные заметки, и вид у него был настолько несчастный, что Чонин засомневался в правильности своего поступка. — Я никому не скажу про подмену документов, если ты сегодня же уедешь. — Теперь ты доволен, да? — лицо Ханя стало красным, глаза блестели от слез, а голос прозвучал как-то надтреснуто. Поднявшись с кровати, он медленно прошел к двери: — Доволен? Не дождавшись ответа, парень прошел мимо, направляясь к себе в комнату. — Нет, — прошептал Чонин. Долгожданного ликования он так и не почувствовал.***
Поклажа уже давно была собрана и стояла на пороге комнаты. Хань управился быстро, так как толком ничего и не брал с собой, одеждой и гигиеническими принадлежностями была наполнена доверху только дорожная сумка; ярко-зеленой расцветки чемодан, одолженный у одной из «тайных» воздыхательниц, содержал в себе лишь тапки и вычищенные до блеска туфли, которые Хань планировал напялить в случае свидания с «козырем». Парень грустным взглядом обвел свое временное пристанище и вздохнул. До приезда водителя оставалось еще целых полчаса. За это время он мог бы слезно распрощаться со всем кампусом, перецеловав каждую замочную скважину. Но было бы гораздо приятнее махнуть на прощание рукой кому-то живому. Хань вздохнул. Меньше, чем за две недели, он тесно сдружился только с Чонином и Сехуном. Остальные же ученики так и остались камео. Однако… Хань улыбнулся чуть более бодро, чем ожидал, устремляя свой взгляд через окно, где за высокими деревьями скрывалась конюшня. Он выскочил из комнаты и сорвался на бег, в два счета добираясь до добротно сколоченного строения. Внутри пахло как всегда не очень приятно, зато по-родному, словно Хань никуда и не уезжал. Прошествовав до предпоследнего стойла, он обнаружил там заскучавшую без дела Соль. — Привет, малышка, — ярко улыбнулся парень, чувствуя разливающееся в груди тепло. Что ни говори, а животные — самые лучшие друзья. Ни словам тебя не попрекнут и всегда будут тебе рады. «Особенно, если у тебя есть для них что-то вкусненькое», — Хань достал из кармана целлофановый мешочек и вытащил припрятанный в нем рафинад. Таскать с собой пару кусочков вошло у него в привычку, с тех пор как один из его друзей, а потом и он сам, стали заниматься верховой ездой. Соль под радостное фырканье быстро расправилась с предложенным лакомством. — Умница, — пропуская сквозь пальцы шелковистую гриву, Хань подумывал излить душу хотя бы лошади. Все равно никому не расскажет. А уезжать, прихватив помимо сумок, груз еще и на сердце не очень-то хотелось. Хань закусил губу, колеблясь. Но заглянув в большие и добрые глаза животинки, все-таки решился — повис на створке и принялся говорить взахлеб, как и делал обычно. — Все это было полным бредом с самого начала, я ведь хотел отказаться, но не смог. Исину нахамил… Да кому вообще нужна эта дурацкая статья, когда тут такое? Правильно, никому. Бэкхену же потом самому стыдно будет, знаю я его. Нет, ты не подумай, не перед другими, передо мной. Ведь Сехун… — Хань тяжело вздохнул. Ощупал тоскующим взглядом белоснежные бока Соль и, сглотнув горькую слюну, продолжил: — Тебе повезло с жокеем, знаешь? Он очень теплый. Игривый, — парень улыбнулся, размышляя о Сехуне вслух. — Он внушает доверие. И я, возможно, сейчас скажу то, из-за чего ты можешь пришибить меня копытом, и сделаешь правильно, потому что так говорят только девчонки, а я ведь не девчонка, но в нем… в нем хочется спрятаться. Как в пушистом одеяле, знаешь? Соль фыркнула, покосившись на болтливого парнишку. — Ну, не фырчи, я тебе потом как-нибудь покажу одеяло. Хотя зачем тебе одеяло? У тебя Сехун есть. В отличие от меня теперешнего… Вы хорошо смотритесь вместе. Ты красивая, он красивый, а вместе вы еще больше красивые. И это здорово, что ты так любишь своего наездника. Хотел бы я быть конем, чтобы так же любить его и получать любовь взамен, — Хань сглотнул, переводя дух. — Поэтому, пожалуйста, Соль, люби его за нас двоих, договорились? Будь хорошей девочкой и выиграй для него эти соревнования. Хань в последний раз коснулся морды Соль, ласково погладил и даже умудрился неловко чмокнуть ее. А затем стремглав понесся в кампус, где его ждали собственные вещи и водитель Бэкхена. За неполные две недели Хань так и не узнал, что последнее стойло, располагавшееся рядом со стойлом Соль, было отведено под небольшой, но достаточно мягкий стог сена. Что Сехун, если был чем-то расстроен, всегда наведывался в конюшню в тайне ото всех, заваливался в стог и так же, как и Хань, выплескивал своей четвероногой подруге все, лежащее на душе. И лишь в этот раз его едва сформировавшиеся мысли не дал высказать влетевший в конюшню Хань.***
С того момента, как Хань позвонил удивленному Бэкхену, и попросил прислать за ним водителя, прошел целый день, а парень так и не удосужился объяснить ситуацию встревоженным друзьям, перекинувшись с ними лишь парой дежурных фраз по возвращении. На полу в редакции привычно растянулись три тела, лениво обсуждая предстоящий выпуск, только теперь место Ханя занимал Исин, никогда прежде до совместного валяния на полу не снисходивший. Сам парень предпочитал в редакции не появляться, работая над статьями у себя в комнате. — Ну и что будем делать? — тяжело вздохнул Бэкхен спустя полчаса дружного молчания. — У этого недомерка такой вид, что я боюсь даже заикаться про эту чертову статью, а выпуск уже не за горами. — А может ну её, эту статью? — нерешительно предложил Чанель, получая в ответ удивленные взгляды. — Ну серьезно, ребят. Я буду чувствовать себя последней сволочью, если мы это опубликуем. Дураку понятно, что Хань что-то мутил с этим Сехуном, а из-за статьи они, видимо, и разругались. Бэкхен задумчиво почесал голову, взвешивая всё «за» и «против». Исин молчал, что-то черкая в своем альбоме. — Ну допустим. А как же конкурс? Без сенсации мы не выиграем в этом году, и поступления на журфак нам не видать, как своих ушей. — И что? Кому он вообще нужен, этот журфак? — безразлично протянул Чанель. Бэкхен аж воздухом подавился: — Как кому? А тебе? А Исину? Я же для вас стараюсь, а вы… — А что Исин? — подал голос молчавший до этого парень. — Мне ваш журфак на фиг не сдался, я в художественное поступать буду. Вместе с Крисом. — А Крис-то каким боком в художественное собрался? — рассмеялся Чанель. Исин, казалось, даже обиделся: — А что ты ржешь? Он рисует. Я сам видел. — Верю, верю, — поднял руки в примирительном жесте парень. — А я хочу в мед, на ветеринара. — Чего? — второй раз подавился Бэкхен. — Но я думал, что ты не любишь животных! — Почему это? — удивился парень. — Мне вон лошади очень даже нравятся. — Блин, ну и чего все молчали тогда? Я же эту бучу ради вас затеял, а оказалось, что оно никому и не нужно. Что теперь делать будем? Статью я однозначно публиковать не буду, раз нам от нее больше вреда, чем пользы. Но у меня передовица остается пустая тогда, а я рассчитывал заполнить ее статьей. — Если вам все равно, что публиковать, то есть у меня один набросок, — смущенно произнес Исин, роясь в альбоме. — Вот, — выудил он смятый лист бумаги. — Ты серьезно? — прыснул Чанель. — «Крис и Гнедой: «Мы уже четыре года вместе». Нет, ты правда серьезно? — А мне нравится, — закивал Бэкхен, рассматривая рисунок под словами. — Самое то для передовицы. Исин залился довольным румянцем, представляя, как обрадуется его парень.***
Так как трехдневные городские соревнования проходили в школе, выигравшей их в предыдущем году, весь геморрой касательно подготовительных мероприятий ложился на плечи несчастных победителей, то есть школы Ханя. Опрокинув в себя по меньшей мере три кружки крепкого кофе за день, парень носился по спортивным площадкам, корпусам и кампусу с различными поручениями, как своими, так и чужими. В моменты занятости, он чувствовал небывалый прилив бодрости, подкрепленный неиссякаемым источником энтузиазма, но только на духовном уровне. В то время как мозг продуцировал направо и налево, тело валилось с ног от усталости. — Еще кофе? — Чанель стоял, оперевшись плечом о кофейный автомат, и смотрел на друга, как самый настоящий родитель — со строгостью и заботой. Видать, более тесное общение с Бэкхеном за последние две недели сделало свое дело. — Хань, сердце посадишь. Ответом послужил лишь раздраженный взмах рукой и звучное хлюпанье — Хань залпом выдул остатки еще горячей жидкости, пока у него не отобрали стаканчик. Его друзья такие, с них станется. Чанель вздохнул, подходя ближе. Он прекрасно понимал, какой адский котел сейчас кипел в голове друга: упорная работа над газетой в течение всего двух суток, давление со стороны Бэкхена, порой кого угодно способное подкосить, вдобавок размолвка с Сехуном, который, как понял Чанель, стал Ханю безумно дорог, а тут еще и эти дурацкие соревнования, где участвовали оба, и Бэкхен, и Сехун. Хань метался меж ними, не зная под чье крыло в конце концов забиться, ведь один был верным другом, а второй… — Я волнуюсь, — внезапно и быстро начал Хань, но тут же запнулся. Смял теплый стаканчик в кулаке и нервно бегающим взглядом проследил путь до мусорной корзины, чтобы в следующий миг закинуть туда ставший ненужным кусок пластика. — Хочу, чтобы… — сглотнул, уставившись на пыльные носки собственных кроссовок. — Это же ничего, если я тут посижу, да? Чанель слабо улыбнулся, без предупреждения притягивая его к себе и крепко обнимая обеими руками — до чувства полной защищенности. Хань вздохнул. Он, безвольно свесив руки вдоль туловища, позволил себе смежить веки, чтобы хоть на минутку окунуться в безмятежность с головой. Мысли, бушевавшие в его голове, более-менее устаканились спустя некоторое время, однако подниматься на трибуны все еще не хотелось. — Я скажу тебе, кто победил, — пообещал Чанель, ласково потрепав друга по светлым волосам напоследок, и удалился в сопровождении мягкого постукивания подошв кед о кафель. Хань понятия не имел, сколько проторчал в фойе, подпирая кофейный автомат. Но ясно помнил, что мимо него за все это время даже муха не удосужилась пролететь. Он с тоской вспоминал о том, как не так давно сидел в чужой комнате, выдавая себя за другого человека, как никто из друзей не отвечал на смски, и он чувствовал себя брошенным и ненужным, прямо как сейчас. Как после в комнату ворвался Сехун, как он пах, каким теплым и радостным он был, с какой интонацией говорил. Как они… поцеловались. Хань замотал головой, отгоняя назойливо бьющиеся о черепную коробку воспоминания. Встал, распрямил на коленях смятые светло-голубые джинсы и решил, что было бы неплохо принять душ, пока не набежала толпа потных спортсменов. Возможно, ему станет легче на сердце, а вода смоет все беды в канализацию? Добравшись до раздевалки и убедившись, что внутри общей душевой никого не видно, парень быстро скинул с себя всю одежду и повязал на бедра короткое полотенце. На случай непредвиденного появления Чанеля. Достал баночку с гелем для душа, мочалку и потопал к своей любимой одиночной кабинке со шторкой. Холодный кафель неприятно обжигал ступни. Кривясь и ругаясь про себя на администрацию школы, что за такие деньги на обучение не могла сварганить пол с подогревом, Хань доскакал до кабинки последние пару метров и резко отдернул шторку, дабы поскорее пустить горячую воду и прогреть дно. Из кабинки на него уставился голый Сехун с прижатым к груди куском мыла, весь в пене. — Ты… — только и успел выдавить из себя обалдевший Хань и уронил гигиенические принадлежности. Быстрее сообразивший, что к чему, Сехун цапнул парнишку за руку и, что есть силы дернув на себя, затащил в кабинку, второй рукой попутно задергивая шторку. Ноги Ханя знакомо поехали в разные стороны; в преддверии падения он одной рукой схватился за податливый полиэстр, со щелчками снимая его с колечек в нескольких местах, а второй впился в шею Сехуна, чудом устойчиво державшегося на ногах. Хань уже было выдохнул от облегчения, что его и без того прекрасная задница не засияла новыми красками, преимущественно фиолетового оттенка, как почувствовал, что ее, родимую, до безобразия нагло сжимает кое-чья ладонь. С ужасом в глазах и радостью в сердце, Хань заелозил, предпринимая попытку скинуть с себя чужую конечность, но Сехун был, во-первых, сильнее и выше, а, во-вторых, самому Ханю не очень-то и хотелось от конечности избавляться. Поэтому жокею без особого труда удалось прижать парня к стенке и выставить по бокам от него в качестве ограждения свои руки. — Нам надо поговорить, — тихо бросил Сехун и склонился над Ханем. — Мое личное дело... Ты действительно решил, что мне двадцать, глупенький? — спросил парень, жмурясь на один глаз от лезущей со лба пены. — Ты ведь редактор, должен знать, что такое опечатка. Хань потянулся к нему неосознанно, смахнул едкую, воздушную субстанцию с его кожи — коснулся ласково и трепетно. Они стояли, смотря друг другу глаза в глаза, как тогда, верхом на лошади в леваде. И все было бы замечательно, если бы не… Вжик. Чанель разинул рот то ли от степени полученного шока, то ли потому, что хотел что-то сказать, когда открывал шторку. В мгновение ока закрыл и рот, и шторку, нервно хихикнул и залез в общую душевую с видом совершенно отсутствующим; однако тут же прилепил ухо к щелке в пластике. — Я хотел тебе кое-что сказать, — невозмутимо продолжил Сехун и сделал вид, что не расслышал, как из-за стенки его попросили говорить громче. — В день отъезда ты заходил в конюшню. Хань вспыхнул, вдруг резко захотев смыться в водосток вместе с пеной. В тот день он наплел Соль кучу всего, тяготившего душу, вплоть до того, что признался в любви к Сехуну. Но не могла же… А лошади точно не умеют разговаривать? — Ты сказал, что любишь меня, — решительный вид Сехуна и его потемневшие глаза пугали до чертиков. Хань сглотнул, не в силах не то что унять бешеное сердцебиение и внутренний пожар, а даже просто взгляд отвести, — а я в свою очередь хочу сказать, что это взаимно. Теплые и уверенные губы накрыли прохладные дрогнувшие. Сехун сдавленно выдохнул Ханю в щеку, смял влажной рукой волосы на его затылке, давая понять, что тот теперь полностью в его власти. Второй скользнул по шее, огладил покатое плечо, приласкал предплечье и, подцепив кисть, разместил ее на своей груди. Слева. Хань подумал, что в водосток все-таки непременно сольется. Никогда еще он не превращался рядом с кем-то в неразумную лужицу тихого счастья. Чанель же, пытавшийся через щель не только подслушивать, но и подглядывать, поперхнулся воздухом, различив тихий, слабый стон своего друга. «А почему бы и да? — мысленно вопросил он, как только пришел в себя, и выпрямился. — Они с Бэкхеном хоть и пришли к финишу одновременно, кубок главред прикарманил. Но, вкусив победу, ведь так хочется подержать в руках… что-нибудь. Вот Сехун и подержит. Ханя». Одобрительно кивнув своим рассуждениям, Чанель крутанул ручку смесителя и стал весело намыливать бока. Скандальная статья все-таки не вышла, обе школы абсурдно мило заняли в скачках первое место, и Хань наконец-то помирился с любимым человеком. Все-таки хорошо, что все хорошо кончается.