Смерть красоты

I. Его голос подобен бархату крови и мёда, а глаза — тлеющим углям. Алана думает о своих шансах, кладбищенской грязи, о кричащих ураганах и шуме в ушах. Звук шагов в её направлении: она сжимает ладони в кулаки и едва сдерживается от крика. Не издавая ни звука, сильно и нервно кусает губы. Она надеется, что они не начнут кровоточить. — Выходи, Алана. Я не причиню тебе вреда. Она представляет его алые, светящиеся в темноте глаза: он похож на дикого кота, наблюдающего за своей жертвой в кромешной тьме. Возможно, он даже облизывается. Она содрогается. Лжец, лжец, сердце в огне: сгори в Аду. Алана думает о падающей тени, белом холодном огне, акценте Ганнибала Лектера. Когда звук шагов становится ближе, она надеется, что смерть будет быстрой и безболезненной. Он не отбрасывает тени, но его присутствие ощутимо. Внезапно всё становится неподвижным и холодным. Кто-то произносит: «Вот ты где». Он легко поднимает её с пола, словно она ничего не весит… даже меньше, чем ничего. Она хнычет, и всё её существо переполнено адреналином: «Боже, пожалуйста». Он ухмыляется: это больше похоже на оскал, обнажающий острые зубы, нежели на выражение удовольствия. — Будьте так любезны, мисс Блум, — говорит он, словно обволакивая бархатом крови и мёда. Его дыхание щекочет её шею: она вдыхает аромат спелых красных яблок. Алана понимает, что Ганнибал мог бы убить её тысячу раз, но предпочёл подождать и вкусить её пропитанный страхом пот. — Улыбнитесь для меня. II. После темноты приходит яркий ослепляющий свет. Шок, осознание: красные сатиновые простыни и жемчужно-серая ночная рубашка. Алана осмеливается сесть, подняться с кровати и сделать несколько шагов. Может быть, у неё есть шанс? Может быть, если она перестанет дышать… Шторы раздвинуты; небо снаружи красно-оранжевое, чуть желтоватое, наводящее на мысли о болезни или чьей-то смерти. Это грустная, извращённая ирония из-за причин, что она понимает слишком хорошо. Может быть, она умрёт сегодня. На полу возле кровати лежат черные тапочки её размера. Она подходит к двери: Слава Богу, она не заперта. В коридоре белые стены, и она усмехается, потому что кто-то… точнее, что-то, подобное ему, недостойно этого цвета. Выходя из комнаты, она слышит звук, похожий на пение кузнечиков и шуршание листьев. Но это невозможно: ветра нет, к тому же звук доносится откуда-то изнутри дома. Она бежит, только чтобы быть остановленной мерцающим пламенем и чудовищем, притворяющимся человеком. Она не успевает добежать до двери. III. Когда она просыпается в следующий раз, уже приходит ночь: небо чёрное, а полная луна одинока, ведь нет ни одной звёздочки, с которой она могла бы разделить горизонт. На тумбочке стоит поднос с едой – кровавой, мясной и сочной. Дверь все ещё не заперта. IV. Нехотя она признаётся себе, что он — красивый мужчина (вампир, монстр — существует нескончаемое количество слов, которыми она может охарактеризовать его. Она должна напоминать себе, что он такое — иначе она может забыться и совершить ошибку, забыться и потерять свою человечность.) Он перестал приносить еду в её комнату (Алана не знает, когда она начала считать эту комнату своей, как будто бы эта комната принадлежала ей, как будто бы она собиралась остаться здесь насовсем) и начал присылать кого-то (скорее всего, тоже что-то) за ней во время еды. Они обедают, сидя друг напротив друга за длинным обеденным столом. Иногда он связывает её шёлковыми шарфами. —Помогает научиться правильно держать осанку, — говорит он. Она слишком хорошо знает, кто он, чтобы отвечать на его попытки завязать вежливую беседу. Она скалится, когда он произносит её имя. В ответ он читает ей лекцию о грубости и этикете. Она никогда не видела, чтобы он ел что-то, кроме мяса с кровью. Он иногда даёт ей пиво, как в старые времена. Она не пьёт его. А иногда даже отказывается от еды. — Ты непокорная, смелая. Мне это нравится. Он пьёт вино во время еды. Или что-то, выглядящее как вино. V. Он выводит её в сад (больше похожий на лес) почти каждое утро. Ей хочется спросить, почему он не сгорает на солнце. Возможно, солнце тоже его боится. Ей страшно заговорить, и вместо этого она молча смотрит на деревья и растения, испытывая страх от созерцания глубоких алых ран на стволах деревьев. Сад раньше был прекрасен, но он испортил его, как и подобает демону, которым он является. (Он говорит, она любопытна, словно кошка. Он видит это в её глазах) Прошло две недели с того дня, как все началось; две недели с того момента, как она говорила в последний раз. VI. Ей кажется, что прошёл уже месяц, но она не уверена. Здесь время тянется медленно; или, возможно, оно и вовсе остановилось, как в Стране Чудес или Аду. Время не имеет значения, как и сама жизнь. Алана думает о смерти: может быть, смерть — это не так уж и плохо. Как бы ей это сделать? Она умная женщина (без надежды и причины продолжать жить). Она найдёт способ освободиться, лёгкий и красивый. Лезвие по венам, кол в сердце сделают её свободной. Он оценит последнее, ведь ему так нравится театральность. Она задаётся вопросом, будет ли он спасать её, как какого-то падшего ангела, когда она попытается убить себя. Медленно, медленно она теряет рассудок. В большинстве отделений психологии полно людей, которым не хватает индивидуальности, Доктор Блум — исключение. VII. Она вонзает кол себе в грудь, не в самое сердце, надеясь, что это даст ей немного времени перед смертью. Она хочет узнать, попытается ли он спасти её, сохранить её (любопытна, словно кошка). Она лежит на алых простынях и ждёт, когда покидающая её жизнь сделает их темнее. Она покончила со страхом. Она ждёт его у себя в спальне, холодной, тёмной и мёртвой, как её сердце и мир вокруг. Она чувствует тепло, а затем жар и холод на влажном бархате. (Постепенно она распадается, тая миллионами капель надежды и капельками крови, притворяющимися винно-красными слезами: это — смерть красоты.) Свет быстро исчезает, и в тот момент, когда ей следовало бы уйти, она чувствует движение в темноте и дуновение ветра. Вкус крови во рту, но это не её кровь. Она смеётся, чувствуя что-то острое на своей шее: приятное колющее ощущение. Алана Блум умрёт, и нечто займёт её место. Последнее, что она слышит — его шёпот: — Глория, — ей в шею. — Мы солгали. Мы не можем идти дальше. Передай мне своё бессмертие. VIII. Они гуляют по его территории почти каждую ночь, держась за руки. Она слышит, как темнота говорит с нею, поёт для неё. Раны блестят на стволах деревьев. Она смеётся над сказанным темнотой, и он улыбается ей, спрашивая: — Что ты слышишь? Что она рассказывает тебе? Он не говорит вслух, но она всё равно слышит его голос, который разливается эхом в её теле и разуме. Словно стук сердца, биение пульса, тёмная кровь в её венах. И в саду сегодня вечером царит какая-то дисгармония. Бывают моменты, когда она чувствует его, и всё вокруг кажется реальным, одушевлённым, словно смех ветра и вой волков, и все листья кажутся ей сделанными из серебра. Теперь он — её мир: мёртвый, тёмный и холодный, как и её сердце. Она говорит, задаёт вопросы, а он отвечает. Иногда он смеётся вместе с ней. Это — время и место, чтобы быть живой. IX. Он красивый мужчина, и он постоянно говорит ей, что она красивая женщина, с губами, окрашенными в алый цвет, и голодом под стать его. Она поняла, что слуги являются людьми и следуют строгим правилам: Никогда не тревожить господина Лектера до полудня. Никогда не тревожить его после того, как подали первое блюдо. Они питаются животными и людьми, сочным мясом с кровью. Он — во главе стола, она — справа от него. Они улыбаются, обнажая свои острые зубы, которые остаются белыми даже при свете свечей. Он иногда наливает ей пиво, как и раньше. Как правило, они пьют вино или что-то, выглядящее, как вино. Шёлковым шарфам больше нет места в столовой, и теперь они используются в её спальне. X. Иногда она не может спать. Ей снятся кошмары, в которых она видит колы, пронзающие сердце, свою старую жизнь, умирающих голубей и лживых возлюбленных. В великолепной темноте она слушает мелодию сыгранной на клавесине колыбельной. Она больше не держит шторы открытыми ночью; она и так знает, что за окном светит луна, одинокая без звёзд, которые могли бы разделить с ней небо. Ей снятся кровь и вещи, угрожающие поглотить её. Старые привычки умирают тяжело, как и чувства из её прежней жизни. Мысль, что дверь его спальни открыта, приносит утешение. XI. Это первый раз, когда она просыпается в его спальне; здесь странно и тепло. Простыни пахнут им… а ещё — красными спелыми яблоками. Он говорит ей, что она пахнет словно корица и специи. Она чувствует его чуть влажные губы на своём горле. Слышны лишь звуки поцелуев. Стены в его комнате черные и красивые; это напоминает ей о бесконечной ночи. Шторы раскрыты, и небо переливается красным, оранжевым и желтоватым. Словно кровь, огонь и масло танцуют на горизонте; свет падает на его кожу, когда он стоит возле окна, держа на руках служанку и хищно улыбаясь. Холодное мёртвое сердце Аланы трепещет, словно внутри неё летает бабочка "мёртвая голова"… — Она нарушила правила, — объявляет Ганнибал, мурлыча. — Было ужасно грубо с её стороны заходить в наши комнаты без спроса. Алана улыбается от слова «наши» из-за того, что она понимает слишком хорошо. Больной, извращённый юмор, который вызывает у неё улыбку; это не имеет значения. Она всё равно потеряла свою человечность. Передай мне своё бессмертие. — Действительно? — они улыбаются друг другу. — И что же мы будем делать? — Похоже, у нас сегодня завтрак в постель. XII. Она — его мир, его сердце. Острая, словно стекло, и прекрасная, алые губы и голод, который может сравниться только с его, запах корицы и пряностей. Он — её сердце, её мир. Холодный, мёртвый и тёмный, его голос подобен бархату крови и мёда, а глаза — тлеющим углям. Я вознесу тебя к звёздам.