***
Мне нравятся здешние улицы. Они намного уже наших, но выглядят приличней и безопасней. Это как большое ранчо. Есть один общий командир, который пасет лошадей, разводит куриц. Он заботиться о них, кормит, моет, и живут они достаточно неплохо. Конечно, нехорошо, что я сравниваю животных с людьми, но ведь все примерно так и устроено. Здесь люди выглядят как холеные жеребцы, не то что у нас. Мы направляемся на соседнюю улицу. Согласна адресу, который накануне нашли с Дэйвом, дом Виктории Эмерсон находиться на окраине центра города. А эта старушка не так уж и прячется. Дилан начинает больше нервничать, всячески дотрагиваясь до лица и сбивая нормальный шаг. Не могу точно сказать, что я сама испытываю сейчас. Мне хочется понять, что за чертовщина твориться в жизни, но вдруг все окажется зря? Виктория может не захотеть говорить с нами, или она уже вообще забыла о событиях такой давности. Сколько ей, в конце концов, лет? О’Брайен думает так же, потому что теперь он неуверенно топчется вокруг нужных домов и не смотрит в мою сторону. — Ты думаешь, она живет здесь? — он скептически оглядывает розовый домик с кучей зелени вместо окон. Пожимаю плечами, решая взять все в свои руки. Движусь к крыльцу, но мое запястье кто-то отдергивает назад. — Эй, — досадливо вырываю ладонь. Шатен поправляет куртку, немного пригнувшись вперед ко мне. — Ты не думала, что это может быть очередной западней? Мне с трудом верится, что дочь убийцы и лечащего врача психушки может жить в таком доме. — О да, — облизываю пересохшие губы. — Думаешь, старушки лет девяносто все поголовно живут в мрачных домах и пугают детей своим видом? Брось, О’Брайен. Чего ты так боишься? Шумно выдыхаю, отворачиваясь и продолжая свой путь. Нет, я не остановлюсь. Мы подготовились, заранее все собрали и продумали. Мне даже пришлось побегать, а я это ой как не люблю. Дилан настороженно осматривается позади, а потом догоняет. Идем вровень. — Готова броситься в неизвестность во чтобы-то не стало? — говорит серьезным тоном. — Не думал, что у тебя настолько отшибло мозги. Нет, это уже слишком. Кем он себя вообразил? — Знаешь, Дилан, — мой голос становится жестче. Поворачиваюсь к нему лицом. Прямо в глаза. — Мы приехали сюда вместе. Мы команда, и у нас есть цель, — пытаюсь достучаться до этого твердолобого. — Так почему ты всячески препятствуешь ее реализации? Дилан молча смотрит в ответ. Пока они шли, улицы начали покрываться снежной пеленой. Теперь белоснежные пушинки весели на нем. Я растеряна. Шмыгаю носом, потому что на улице довольно холодно и даже данная парнем куртка не спасает от мороза. Его глаза еще более светлые от скачущих бликов. Понимаю, что сейчас чего-то добиваться бестолку. Нужно немного потерпеть. Выдох, превратившийся в облако пара. — Хорошо, — ежусь. — Не перечесть разы, когда мы избегали опасности, так справимся и сейчас? — пытаюсь быть уверенной. Но Дилан хмур, ведь распознает мою не убежденность в собственных словах. — Здесь. И сейчас. О’Брайен кивает, а девушка моментально расслабляется, спеша к источнику тепла. Он сам не понимает, почему не хочет переступать порог этого пряничного домика. Дверь странным блеском отражает дневные лучи. Должно быть, она покрыта лаком или чем-то другим. Хлоя не даёт себе даже подумать, сразу постучав в дверь. Дилан сует окоченевшие пальцы в карманы куртки и пристально смотрит на девушку, только на нее. Удивительное сочетание неуверенности и решимости. О’Брайен этого не понимает. Приходится долго ждать, пока за дверью появится признаки жизни. Дверь раскрывается и на пороге их встречает низенькая старушка. Постельное платье, неуместно-вычурного принта висит на костлявой фигуре. Волос почти нет, что делает предполагаемую Викторию похожей на больного онкологией. Щурится, явно не понимая, кто перед ней стоит. Хлоя смешно надувает щечки, прежде чем выдохнуть из них воздух и сказать: — Здравствуйте, вы, должно быть, миссис Виктория? — пытается казаться милой. У нее это неплохо получается, так что Дилану не удается отвести взгляд от еле проступающих ямочек. Старушка слепо разглядывает двух ребят. Выглядит она, прямо говоря, как древний крот, завернутый в розовую тряпку. — Кто-кто? — Вы миссис Виктория? — громче повторяет девушка, придвинувшись ближе. — Кто это? — в старческой хрипоте почти не разберешь удивления. Дилан немного кашляет, подавившись морозным воздухом. — Миссис Виктория Эмерсон проживает здесь? Это Вы? — бедная девушка по слогам, чётко говорит буквы. Старушка застывает, превратившись в подобие статуи. Дилан косо оглядывает ее, подозревая, не случилось ли что? Но пожилая женщина только еле заметно ведет местом, где когда-то были брови и улыбается. Челюсть явно вставлена. — Минутку, принесу слуховой аппарат, — она отползает вглубь своего пряничного панциря, оставляя девушку и парня на пороге. Хлоя сокрушенно вздыхает, копя терпение на будущее, пока Дилан в сторонке посмеивается. Блондинка поворачивает голову и угрюмо буркает: — Если ты сейчас не… — обрывается на полуслове, так как вместо чудаковатой старушки совсем неожиданно возникает молодая девушка лет двадцати трех, не меньше. Каштановые волосы распущены и спускаются ниже плеч, а на лице уже имеются мимические морщинки. — Хэй, привет, — даже говорит она слишком по-американски. Акцент такой явный. — Зачем пожаловали? Хоть и держится она дружелюбно, Дилан видит, как напряжены мышцы лица и как подрагивают ресницы. — Здравствуйте, мы всего-лишь ищем миссис Викторию Эмерсон, она живёт здесь? — Хлоя рада, что есть человек, который может ее понять без слухового аппарата. — А что вам нужно? О’Брайен чуть не фыркает, но вовремя сдерживается, говоря себе, мол: « Хлоя же просила быть вежливым. Ну почти все, Дилан. » — Мы, вроде как, связаны с ее родственника и просто хотели поговорить. Беседа не вяжется. Парень чувствует это в каждом звуке, исходящем от них. Теперь он ещё больше сомневается в успехе. — Откуда мне знать, что вы не мошенники? — веско замечает дама и изучающе бегает с Дилана на Хлою. — Мы можем предоставить документы. Они будут у вас, пока мы говорим. — Морец держится молодцом. Спокойствие не покидает голос, осанка прямая. — Простите, но она здесь не живёт, — лениво отмахивается девушка. Ее свитер уже вот-вот исчезнет за закрывающейся дверью, но Хлоя махом руки останавливает дверь. Девушка мрачнеет. Взгляд колкий и недружелюбный до мурашек. Дилан понимает, что теперь она настроена серьёзно. Он холодными пальцами тянет рукав куртки Хлои, чтобы та успокоилась. Внимательно смотрит в глаза незнакомке. — Анна. Одно слово. Четыре буквы и столько эмоций. Веки сужаются, зрачки словно темнеют. Страшно подумать, скольким вред успела принести только одним своим существованием этот призрак. — Это связано с ней. — продолжает Дилан. Он хочет показать ей, что им ничего не нужно. Они просто обсудят это мирно и тихо. — От слов миссис Виктории многое зависит. Парень пытается скрыть отчаяние, когда не видит никакой ответной реакции со стороны. Он оглядывается секундно на стоящую позади Хлою и лихорадочно соображает. — Мы всего лишь подростки. — медленно тянет О’Брайен. — Можем отдать вам наши телефоны, документы, только дайте поговорить. Пару минут. — Сейчас он тратит так много усилий просто чтобы не сорваться, а держать ровный тон, спокойную невозмутимость, что сам внушает себе свою «уверенность». Не будь мальчишкой, Дилан. Шатен отрывает взгляд от острого подбородка, заглядывая в самый краешек глаз девушки. Та в ту же секунду быстро фыркает. — Ваши вещи, — требовательно тянет ладонь. Нет времени даже на облегчение, лишь бы она не передумала. Хлоя быстро пихает парня, и тот отдаёт ей свой телефон и их документы. Кивнув, женщина отступает от прохода, позволяя им войти. — Одно неверное движение — я звоню шерифу, - захлопывает за гостями дверь. Хлоя удивленно приподнимает брови, рассматривая множество различных вещиц, довольно непонятного вида. На простеньком столе лежит совсем непропорциональная коробка, на ней стоят в ряд несколько свечей. Но привлекает внимание не это. Пока они идут по дому в его глубь, девушка замечает несколько нитей, привязанных к крючкам в стене. Они стягивают пространство вокруг, иногда даже мешая идти. Морец несколько раз чуть не запутывается в одном особо нагруженном участке. Разноцветные нити тянутся от одной плоскости стены до другой. Словно они с Диланом две мухи, которые попали в паутину. Девушка оборачивается на О’Брайена. Сейчас в ней закрадываются сомнения. А вдруг это и правда ловушка? Она ведь даже не знает, что будет делать в случае неудачи. Дилан спокойно идет сзади, исподлобья следя за блеском различных нитей. — Аккуратней, — строгим голосом напоминает о своем присутствие девушка, имя которой они до сих пор не знают. — Она не любит, когда трогают их. Хлоя еще больше напрягается, когда они всей компанией входят в небольшую гостиную. Здесь повсюду стоят маленькие прямоугольники на полу. Из-за своего зрения блондинка не сразу понимает, что это домино. Многочисленные фигурки для игры бегут змейкой, рассекая пространство комнаты. — У вас не так много времени, — злорадно усмехается девушка, видя то, что подростки в замешательстве. — Не смейте тут ни к чему прикасаться. В уголку, около окна расположилась бабушка. Глаза закрыты, но по тому, как двигаются ее губы можно понять, что она не дремлет. Откашлявшись, Хлоя подходит ближе. Присутствие этой молодой незнакомки ее напрягают, но делать нечего. — Здравствуйте, Виктория, — как можно внятней и громче говорит она. — Вы не против если мы зададим вам пару вопросов? Судя по каменному лицу старушки, она их даже не слышит. — Я дам ей слуховой аппарат. — издеваясь, сообщает сопровождавшая. Когда он наконец-то оказывается у старой женщины, то Хлоя, волнуясь, снова пытается выйти на контакт. — Миссис Виктория, могу я спросить о вашей матери? Виктория открывает глаза. Белки совсем красные. Из-за морщин, полностью покрывающих ее лицо, Морец не может полностью распознать эмоций. Невыносимая жалость вдруг начинает давить на нее со всех сторон. — Мама? — подает признаки жизни старушка. Голос больше не имеет своего собственного оттенка. Он старчески хриплый. — Да, — кивает Морец. — Анна Эмерсон. Это ваша мать? — Анна, — сбивчиво выдыхает Виктория. Ее тело неловко дергается. Значит, она все-таки что-то сможет сказать им? Хлоя двигается ближе, стараясь не задеть фигурки домино, которые есть даже здесь. — Да, Анна. Вы можете что-нибудь рассказать нам о ней? Это очень важно. Похоже, старушка не может переварить сразу все слова. Еще бы, ей же больше ста лет. Приходится запастись терпением и повторять все по несколько раз. — Нам нужна ваша помощь. — жалобно просит в конце девушка. Она не знает, каким образом будет убеждать старушку сказать ей хоть что-нибудь о своей жизни, но уйти не может. — Анна, — хрипит без остановки женщина. — София. Она словно не слышит ее, находясь где-то далеко. — Мама, — еле выговаривает слова. — Беги! — сразу переключается с одной эмоции на другую. — Уилборги. Все находящиеся впадают в легкое замешательство. Как связать все слова, что бормочет не в здравом уме эта женщина? Кажется, на ее знакомую это тоже повлияло: она полностью укуталась в свои мысли. Дилан вытирает мокрый лоб и с ожиданием новых выпадов смотрит на миссис Эмерсон. Но та решает успокоится, совершенно игнорируя своих «гостей». — Пойдемте, — жестким тоном обрывает снова пытающуюся заговорить Хлою незнакомка. — Вы и так сильно потревожили ее. Под таким контролем Дилан и Морец сдаются. Они с сожалением и обидой смотрят на Викторию, идя к выходу. Пока все пробираются назад в полном молчание становится ясно: вот оно, они упустили свой шанс. Глупо было надеяться на то, что такая пожилая дама сможет вспомнить, да еще и рассказать о своем прошлом. Дилан говорил, что это неудачная затея. — Послушайте… эм… — Хлоя старается выйти на разговор с сожительницей Виктории. — Даже не думай, что я скажу свое имя. — Хорошо, — мягко отвечает белокурая, но при этом не сдается. — Может быть, вы знаете, что обозначают слова мисс Эмерсон? Молчание. Все внимание девушки привлекают только нити, которые она старается не задеть, но никак не подростки. — Пожалуйста, это никак вам не навредит. Мы больше никогда не появимся на пороге вашего дома, только ответьте на пару вопросов. Дилану начинает казаться, что та новенькая, которую он встретил пару месяцев назад в школе, непременно разрыдалась бы. Или вспылила. Но сейчас он смотрит на нее и не понимает, как вообще мог когда-то говорить вещи, которые говорил. Определенный рост. Может это и плохо, что на них нападает всякая нечисть, но люди, прошедшие эти испытания, имеют возможность измениться в лучшую сторону. Хотя Дилан является противоположным тому доказательством. Люди-то все разные. — Вы покинете этот дом, мы вас больше никогда не увидим? — переспрашивает девушка, хотя это больше похоже на угрожающее утверждение. — Да. — Тут и рассказывать-то нечего. Не понимаю только, зачем это вам нужно. — в каждом слове чувствуется, как неприятен для нее это общение. — Ее мама Анна вышла замуж довольно рано, хотя все понимают, что она сделала это не совсем по доброй воле. Ее женихом стал доктор Эмерсон, врач местной психиатрической больницы. — У Анны были проблемы с психикой? Девушка коротко усмехается. — Уж не говорите, что вы не знаете, что это за человек. Она убийца. Причем высокого уровня. Только за год своей жизни она успела искалечить и сожрать больше тысячи человек. Учитывая то, что это было время эпидемии дифтерии и половина населения сама сгинула в могилы, то Анна истребил почти пол штата. Хлоя невольно приоткрывает рот. — Вы хотите сказать… Она их ела? — Вы что, не слушаете? — грубо набрасывается на нее девушка. — Конечно, ела. После того, как она сбежала из больницы, а именно благодаря Эмерсону, то бродяжничала еще год или больше. Если бы не этот придурок, то многие люди остались живы, — последняя фраза звучит особенно зло. Тут сложно не согласиться. — Так значит, Эмерсон влюбился в нее? — Он ее хотел. — фыркает. От подобных изречений Дилану и Хлое становиться неловко, но явно не распыленной рассказчице. Та просто продолжает в том же духе историю Анны. — Анна забеременела практически сразу, но мало того, что нужно было скрыть тот факт, что душевнобольная неврастеничка кувыркается с влиятельным врачом, так еще и как-то тайком родить. Вы понимаете, что такое роды в то время? Да не одна нормальная баба не захочет рожать в одиночку, без надсмотра специалиста. Это прямая черная дорожка. Но Эмерсону было все равно. Он ослеплен ей. Ну, а потом все просто. После того как первый ребенок погиб, муж Анны все-таки берется за остатки своего куриного мозга и пытается перевоспитать ее. Это практически чудо, ведь ему удается. Годы с психами не прошли даром. Джулия, бывшая Анна, Эмерсон становиться не только влиятельной особой, но и обаятельной дамой из высшего света. Блеск свечей создает полумрак в большом зале. — Ее приглашали на все мероприятия… Из-за громкой музыки не слышно разговоры господ. Шелковые платья веселых дам скользят по полу. Звон бокалов и негромкое хихиканье сопровождают их повсеместно. Но тут музыканты ненадолго прерываются, и люди с вопросом смотрят на только что вошедшую семью консерваторв. Платье с бархатной отделкой и многочисленными вставками вызывает восхищенные ахи у первых модниц этих кругов. — Известность семьи Эмерсон возросла настолько, что нельзя было встретить человека, незнающего их. Джулия Эмерсон в своем самом милом явления предстает перед кругом аристократов, мимолетно скользя по каждому. Цепкий взгляд живых глаз покоряет собравшихся вокруг людей, а манера речи восхищает их. Джулия говорит немного странно, медленно и растянуто, будто с трудом, но это лишь одна из ее особенностей в понимание света. — Дорогая, вы сегодня особенно восхитительны, — приветствует ее пожилая женщина, одобрительно оглядывая темно-сиреневую ткань бархата. Он отлично сочетается с ее черными локонами и контрастирует с глазами. Джулия улыбается. — Благода-рю, — своим необычным тоном любезничает Эмерсон. — Бывали ли вы в эту суббо-оту в церкви? — Ох, конечно, любезная, как же без этого. Год выдался весьма неурожайным. Негры на плантациях издыхали от жары, а побеги и вовсе не росли. Еще несколько дам присоединятся к ним. — Перестаньте, Элизабет, — перебивает ее дама помоложе. — Не стоит портить настроение в такой прекрасный вечер. Давайте лучше поговорим о самом дорогом: наших детках. Немного оскорбленная такой наглостью Элизабет замолчала, а тем временем молодая особа продолжала. — Мой Джим вот только-только добрался до третьего класса. Недавно мы ездили в Нью-Йорк и там он попросил меня какую-то новую книгу Марка Твена. Вот уж не будет такого, чтобы благовоспитанные дети читали всякие небылицы о грязных мальчишках. Все согласно закивали. — Следует радоваться, что наши отпрыски вообще живы, — вступила в разговор уважаемая представительница семьи Флорес, одна из самых богатых и своенравных дам города. — Нужно не разгневать нашего единого Бога и сохранить чистоту и благоразумие. Только он спас нас от страшного вируса. При этих словах многие поутихли, а Анна с особой внимательностью посмотрела на миссис Флорес. — Ужасные времена. Сначала Гражданская война, а теперь еще и эпидемия. Чем мы так разгневали Всевышнего? Хлоя с Диланом выходят в прихожую. Хозяйка начинает отпирать дверь. — Но что было дальше? И кто такая София, о которой вспоминала Анна? — София - дочь миссис Виктории. А дальше все по обычной схеме. Их благополучие не могло длиться вечно. О секрете Анны узнали. Прежде чем началось массовое гонение на их семью, в ночь на них напали. Виктория сказала мне это, когда еще была помоложе. Хоть мне и было 11… — девушка понимает, что увлекается, поэтому кашляет и продолжает. — Вроде это и была семья Уилборгов. Хотя миссис Эмерсон говорила, что они часто меняли фамилию и точно узнать, кто напал, не удалось. А потом еще и пожар... Выжила только Виктория. Повисло тяжелое молчание. Даже этой особе стало неловко. Шаги. Только самая верная прислуга осталась с ними в эти тяжелые времена. Джулия-Анна измеряет шагами большую гостиную, пока в нее не врывается прислужница, цветная Бруклин, и предупреждает, что люди собрались у ворот их имения. Анна торопливо благодарит ее. Делает пару шагов к зеркалу. На нее смотрит изнеможенное старостью лицо, полное морщин и сползающей кожи. Уже такая испытанная временем, проживающая до конца свою многострадальную жизнь, она вряд ли так сильно боялась того, что ждет ее еще здесь на земле, чем скорее то, что ждет после кончины. Пронзительный взгляд почти ослепших голубых глаз способен еще подметить небольшие детали. У Анны темные волосы. Она смотрит в зеркало, с трудом вспоминая, как теплые руки матери несут ее в комнату. Там девочку встречают собственные куклы, среди которых ей комфортней, чем среди людей. Мама коротко, сонливо улыбается и запирает ее. Анна смотрит на свои крошечные ручки и с непонимание шепчет «Грязь». Ей всегда казалось, что она чем-то испачкана. Иногда кожа ладоней настолько неистово чесалась, что девочка думала: туда залезли муравьи. Тогда она бежала к крану и мыла руки. Терла их, стирала до крови, но не переставала чистить. К ним приходил врач. Анне никогда не нравилось, как он смотрел на нее. Словно перед ним был белый пушистый кролик, а не обычная девочка с проблемами здоровья. Анне было всего пять лет, но даже тогда она понимала, что имеет какие-то отклонения. Вокруг сновали веселые служанки. Веселая прислуга, можете только подумать? Мать Анны была легкой, с белоснежной кожей, чем ребенку напоминала лебедя. Она уж явно не чесала без конца руки и не хлопала в ярости дверьми. Она не хотела говорить, что не так с ее дитя. А после того, как она исчезла и Анна приобрела новый дом, все скатилось к чертям. Девушка не помнила своей жизни на протяжении двадцати лет. Лишь только смутные года свободы. Кровь и людей, их крики, а затем наслаждение в области желудка. У всех тех были родственники и друзья, которые все теперь являлись врагами. Скоро они все соберутся у ворот Эмерсон и будут беспощадны. Некогда великое семейство исчезнет без следа. Испаряться века их истории. Анна слегка трясется на месте от бессилия. Она туго соображает, это не особенность старости. Нельзя, каким бы ты не был специалистом, изменить полностью природу. Джулия Эмерсон скорее тренированная обезьянка, чем настоящая дама с осознанными мыслями. — Анна, — в комнату врывается старый мистер Эмерсон. Он уже почти не может самостоятельно передвигаться, ведь порядком старше своей жены. — Пора уходить. Поспешим. Анна смотрит на растерянного Эмерсона, но не двигается с места. — Нам не уйти. — шепот. И смех. В комнату врывается дочь Анны, Виктория, также женщина в возрасте. С ней рядом муж и внуки Анны. Мальчишка девятнадцати лет смотрит с неподдельным страхом на родственников. Он уже видел толпу. Еще больше взволнована девочка шести годов с русыми волосами. Но более взрослых сейчас волнует нечто другое. — Я слышала шум в подвале. Это не похоже на крыс, — бормочет Виктория. — Я проверю, — вызывается ее муж. — Никуда никто не уходит. Ни с места. Фридрих, идем за мной, — зовет он своего брата. Оба мужчины покидают комнату. А всей семье остается только ждать… — Виктория просила, чтобы я никогда и никому не рассказывала ее секрет. Я свое слово нарушила, — затуманено говорит девушка. Она поднимает свой проницательный взгляд, едва улыбаясь, смотрит на нас. — Надеюсь, не зря. Время церемониться закончилось. Хлою и Дилана выставляют вон не дав вымолвить ни слова. — Что-то их долго нет, — начинает проявлять беспокойство Виктория. Постоянно теребит локоны своих черных прядей, с волнением поглядывая на мать. Она тоже не знала. Старая женщина смотрит в ответ на дочь. Анна чувствует взгляд каждого члена своей семьи. Недосемьи. Их взгляды холоднее самого большого ледника ее глаз, а движения резки и несдержанны. Никто не знал кроме ее мужа. Даже от прислуги, которая помогала выхаживать Анну, они избавлялись, дабы не было утечки, и находили новых. Миссис Эмерсон смотрит на всех этих людей, впитывая их страх и испуг. Она чувствует лишь усталость и легкую тревогу за свою судьбу. Да, ей плевать на всех них, за исключением разве что мужа и внука. С пяти лет у мальчика стали проявляться подобные признаки, как и у самой Анны когда-то. Его не любили в обществе, избегали сверстники, гоняли в школе. Он постоянно улыбался. Возможно, только поэтому Анна и стала проводить с ним больше времени, изучая, обучая, воспитывая. И он рос таким, каким она хотела. Но только сейчас все может рухнуть. Виктория права, их долго нет. Прошло минут двадцать, но больше никто не проронил ни слова. В комнате поселился страх и ожидание. Только иногда эту смесь добавляли крики с улицы и вой толпы. — Я больше не могу. Я должна идти, — коротко пискнула Виктория. Ей не хотелось больше проводить ни секунды среди них. — Дети, идемте. Мы найдем вашего папу и покинем это место. Девочка в нерешительности помотала головой, но сделала пару шагов к маме. Парень хмуриться, с большей доверенностью смотря на бабушка. Та улыбается желтой челюстью. Снег все больше оседает на вершинах домов. Создаются маленькие белые дорожки, по которым Хлоя и Дилан шагают назад к мотелю. Оба в задумчивости и совершенной закрытости. Рассказ девушки им ничего особо нового не дал, но никто из ребят не хочет этого признавать. Хлоя легонько пинает грязный ком снега. Тот рассыпается, едва ботинок касается его. Что-то должно быть. — Я останусь тут, — твердо говорит парень, принося этими словами матери несусветную боль. Женщина сглатывает ком, сильнее сжимая мокрую ладошку Софии. Анна скрывает довольную улыбку. — Я дождусь вас здесь, мам. Виктория знает о его упрямстве. Здраво она понимает, что ей его не переубедить, но на первом месте всегда материнский инстинкт. Шажок ближе к сыну. Физически, но не ментально. — Идем с нами, — плохо сдержанная мольба. Не может оставить. — Я буду с остальными и посторожу всех, — спокойно убеждает парень. — Кто-то должен защищать оставшихся. Вы вернетесь и мы вместе уйдем. Виктория не показывает отчаяния. Она коротко оглядывает прислужниц, мать, отца, родственников, и уходит. Волочит дочь за собой по темным коридорам. Та хнычет, но женщина успокаивает малышку на бегу, растерянно блуждая по коридорам. Темнота, гонка, страх. Виктория все аккуратней и тише старается идти к подвалу. Нельзя забывать о безопасности. Она делает осторожные шажки, как вдруг за ее спиной что-то щелкает. Женщина в страхе замирает. Ночная сорочка мешает ребенку двигаться быстро, так что Виктория без промедления хватает ее и прячется за угол. Девочка хнычет. Сначала появляются тени. Затем с ними приходят и смутные очертания людей. Их почти не видно в мрачном коридоре. Напряжение во всем теле возрастает в разы. София громче плачет. Они могут услышать даже сквозь руку Виктории, так что та пытается успокоить ее. Топот. Разговоры, совершенно неразличимые из-за нервов и слез. Женщина сама сейчас разрыдается, ведь шаги приближаются. — Они в главной комнате. Нам в другую сторону, Томас. Черт-с разберешь в темноте эти карты. — Большой дом, столько проблем. — Ничего, Фрэнсис, они все поплатятся. Верно, мама? Хрипение, выдающее возраст говорящего отвечает. — Да. Анна и Эмерсон ответят передо мной, вся их чокнутая семейка. — Уилборги не отступят, — решительный финал всего разговора. Люди удаляются, а Виктория готова впасть в отчаяние. Они идут за ними. Их множество, больше трех десятков. А там ее сын, мама, вся семья. Женщина беззвучно ревет, забывая о всяком спасении. Наверняка кто-то на страже выхода, им не уйти. С ней остается только беспомощность и ночная тишина. — Мама, — голос девочки заставляет прилагать все усилия, чтобы вскинуть голову. В черноте сверкают два маленьких огонька еще живых, таких светлых глазок. Виктория шмыгает. Нужно встать. Спасти ее. Унести отсюда и дать хорошую жизнь. Будущее этого ребенка — все, что нужно сейчас для ее спокойствия. — Пойдем, София, — встает, ведя ее вглубь коридора. В подвале есть выход. Они пробрались через него. Кроме этого входа есть только главный и задний выход с кухни, но ключ от него у заместителя Эмерсона, который в гостиной. Виктория кусает губы, понимая, что только подвал их надежда. Туда она и следует. Единственная уцелевшая лампочка влажного помещения служит маяком. Эмерсон прислушивается — пока все тихо. Несколько капель падает с потолка. Выглядывает из угла. Слишком темно. К счастью, девочка молчит и не мешает процессу. Наконец слышен тихий стон. Сердце внутри останавливает свой неровный бег. Виктория коротко всхлипывает, слыша рваные хрипы своего мужа. Это то самое состояние, когда ты всеми силами хочешь броситься навстречу любимому, помочь подняться, отвести к врачу, а потом вместе посмеяться над его неосторожностью. Но тебе разрешено только сидеть и слышать все более слабое и тихое дыхание, проживать последние мучения вместе с ним. — Что ж, похоже тебе недолго осталось, — довольно шипит незнакомый голос, должно быть оставшийся на страже человек. — Я буду в куда лучшем месте, чем вы, — слышно, как он отхаркивает кровью. — Папа? — очень не вовремя подает голос девочка. — Кто там? — тут же кричат в ответ. Нет, охранников больше. Душа Виктории ускользает в пятки. — Быстро на выход, иначе мы откроем огонь. Словно они и так это не сделают. Пульсация в голове мгновенно усиливается. Женщина упирается взглядом в светлую макушку девочки, мечтая превратиться в вечную и безжизненную статую. Она в сильном потрясении и шоке, пока из-за угла не слышится какая-то возня, а затем и перестрелка. Тогда Викторию вырывает из этого тягучего состояния. Понимание: пора бежать. Немедля. Застывшие, скрюченные ноги не хотят нести ее к спасительному выходу. В полумраке нельзя разобрать ничего, что впереди на три метра, а подвал довольно большой, на полдома. Девочка сзади пищит, ведь ежесекундно царапается о старые вещи. Виктория движется вдоль стены. Она слышит, как в самом центре идет возня и бойня. Их защищают немногочисленные коробки, но и это барахло не сможет никого укрыть, если на них двинутся люди с оружием. — Поганые Эмерсоны, — выстрел. По коже бежит настолько сильный озноб, что приходится перевести дыхание и только потом продолжить путь. Бой продолжается. Впереди идет полоса света от окна. Ночь не светлая, но если Виктория с дочерью окажется в этой полосе, то их увидят. Все происходит слишком быстро, у них нет времени на раздумья. Посильнее сжав ручку девочки, Виктория стартует, надеясь только на благословение высших сил на их спасение. Но похоже, сегодня Бог отвернулся от них. — Вон там, в дальнем углу, — оглушает новый голос совсем рядом, в пару метрах. Виктория собирает последние силы, но не успевает. Кто-то с силой тянет ее за ногу назад. Вырывается крик, смешивающийся с общей неразберихой. Виктория не замечает, как остается в гуще потасовки и теряет ладонь Софии. — Мама, — плач уже в другой стороне, издалека. Крики, пыль, выстрелы. Один взрыв за другим оглушает Викторию, ударной волной ее отбрасывает вбок. Рядом кто-то елозит и тащит ее. Женщина отпихивается и плачет, зовя Софию. В спину бьет яркий свет. Не замечает, как оказывается на холодной земле, а перед лицом мелькает знакомое выражение. Это Фридрих, брат ее мужа, живой, но сильно раненый. Он оттаскивает ее дальше от дома. — Где… София, где… — заикается, не может выговорить. Фридрих прижимает палец к губам, заставляя женщину молчать, только всхлипывать. — Тише, миссис Эмерсон, я сейчас найду их, хорошо? Оставайтесь здесь. — Фридрих, я… — Тише, я вернусь с ними. Все будет хорошо. Знакомое лицо исчезает, а Виктория в панике бьет рукой землю рядом с собой. Слезы продолжают течь. Он должен найти их, должен. Еле находит силы приподняться и посмотреть на черноту зияющего рядом входа в подвал. Для нее он сейчас далеко, женщина ощущает, что что-то не так с ногой, она явно повреждена. С трудом двигается. От помутнения все видится пятнами. Среди темноты в подвале загорается что-то алое. Это не может не пугать. Ком подступает к горлу с новой силой. — София! — шепотом кричит Виктория. Грязные пряди волос закрывают весь обзор. Ничего не видно. — София! Красное пятно растет, начиная доходить своим теплом до ног Эмерсон. Та немного отползает, но все еще вглядывается туда. — София! Фридрих?! — кричит. Паника заполняет все существо, так что женщина начинает на одних руках ползти в самое пекло. До забитых грязью ушей не доносятся ни болевые стоны, ни крики, ни треск разгорающегося огня. Сил уже нет. Виктория в беспамятстве останавливается в нескольких метрах от полыхающего дома. Организм отказывается действовать, как и все отделы мозга. Забвение. Поместье Эмерсон исчезло с лица земли в 1948 году. Пожар, который жители потушили только к утру, унес жизни более ста человек.***
Когда мы зашли в хостел было довольно рано, так что могли спокойно собрать вещи и поразмышлять как следует. Чем сейчас и занимаемся. От вчерашней веселости не осталось и следа. Дилан, скрестив руки и облокотившись подбородком на костяшки пальцев, решил лучше сопоставить все, что мы имеем. — Семью Эмерсон, всю семью, кроме Виктории, убили в одну ночь. При чем не обозлившийся город, а некая семья, напавшая исподтишка и перестрелявшая и детей, и женщин, — это, по мне, выходит за нормы и какие-то моральные грани. — Они явно имели проблемы с головой. Все, — О’Брайен нервничает, думаю, я просто сбиваю его с мыслей. У него очень сосредоточенный вид. Но и молчать я тоже не хочу. — Значит, у них были очень важные мотивы их всех убрать. Парень с ноткой скептицизма щурится в мою сторону. — Из-за чего могут массово убивать людей? — риторический вопрос. — Месть в большинстве случаев. — Думаешь, это обычный случай? — Даже в подобных ситуациях все может оказаться в конце концов просто. Подумай сама. Вдруг мы все сами усложняем, а ответ лежит на поверхности? Это высказывание всерьез меня сбило. Может, не стоит искать тайны, где ее нет? Логически подумать и сказать, кто первый подозреваемый и хорошенько рассмотреть мотивы… Искоса поглядываю на Дилана. Кареглазый чешет затылок и глядит на часы, рассчитывая еще спокойно посидеть перед поездкой. Полицейские заподозрили его, но только потому, что он был на камере, тогда в школе. А парень умер, мягко говоря, не совсем обычным способом. Тем не менее, стоит ли отметать парня из списка только из-за этого? В конце концов, вспомни, Хлоя, он иногда ведет себя странно и необычно. Брось, ты думала, что он псих, когда только приехала сюда, а сейчас вот так спокойно сидишь в одном номере, да еще и вдалеке от дома? Что если смерть Шарлотты была вполне обычной, а не от рук Анны? Какой смысл убивать ей эту девушку и этого парня? Если только она не хочет свалить всю вину на О’Брайена или меня. Но скорее на парня, потому что кто поверит, что девчонка способна завалить такую глыбу, как тот убитый парень. Она хотела… Подставить его? Ведь какой тогда смысл убивать совершенно незнакомого школьника, попавшегося случайно на пути? Зачем ей подставлять Дилана? Она за что-то ненавидит его? Может, он как-то причастен к смерти Шарлотты, а Браун была чем-то важна для Анны? Голова кругом идет. Нет, это какой-то бред. Поправляю соскользнувшие прядки волос. Напоминаю, что уже пора выходить, так что взяв все необходимое и распрощавшись с обожающей нас полненькой рыжеволосой хозяйкой, мы выходим на темнеющую улицу. Да, теперь день превращается в ночь уже в четыре часа дня. — У нас же завтра занятия, да? Кивок. Вот и весь разговор. — Будет нехорошо, если не явимся на уроки в первый же день после праздников. К счастью, я сделала часть номеров, но что-то еще ждет впереди… Ты меня слушаешь? — сердито прохожусь взглядом по незаинтересованному парню. Он так неаккуратно одел куртку, что с легкостью может простудиться, учитывая весь объем падающего снега и холод улицы. — Конечно. Болван. Пока мы сидели в хостеле, снегопад заметно увеличился. Меня до сих пор это приводит в восторг, но не стремлюсь показывать на всеобщее обозрение. Люди вокруг точно примут за умалишенную, если я вдруг начну бегать вокруг и ловить руками снег, а что еще хуже, кататься в нем. Дикое желание сделать это. Снежинки такие белоснежные и большие, но так медленно опускаются вниз. Домики становятся сказочными, блестящими изнутри своим теплом и гирляндами. Подумать только, здесь уже после Дня благодарения начинают активно готовится к Рождеству. — Аккуратней, девушка в пижаме, последние мозги себе не вышиби, — меня оттаскивают за капюшон вбок. Так засмотрелась, что чуть не врезалась в уличный фонарь. — И почему ты иногда такой противный? — А почему ты всегда такая рассеянная? С ним спорить бесполезно. — А ты ждешь Рождества? — неожиданно для самой себя спрашиваю. Вообще-то у меня такой праздничное настроение, жаль его не было вчера. Глядишь, индейку бы с семьей уплела, но нет, мне приспичило таскаться по немытым автобусам и странненьким домишкам. — Так же, как Дня благодарения. Ясно, семейные праздники для него не в почете. Ну и живи с кислым выражением лица, О’Брайен. Ты ведь даже не стараешься поменять свою жизнь, сделать ее светлее и праздничней. Пока задумчивый зануда вышагивает рядом, я стараюсь запечатлеть все на телефон и больше не врезаться в фонарные столбы. Скоро моя небольшая зимняя сказка на день закончится. А впереди город разрушенных судеб и несбывшихся надежд.