Искупление

Перемещение между мирами заняло всего несколько минут. За это время в голове Локи пронесся вихрь бессвязных обрывков мыслей и воспоминаний. Он отрешенно закрыл глаза, чтобы не видеть золотого искрящегося свечения, которое всегда сопровождает межпространственные путешествия, но яркий свет проникал даже сквозь плотно зажмуренные веки, раздражая сетчатку и заставляя глаза слезиться. Легкий толчок, золотистый свет исчез, и Локи почувствовал под ногами твердую поверхность. Он не торопился открывать глаза, словно пытаясь хоть ненадолго, всего лишь на несколько мгновений, отсрочить дальнейшие события. Но вот, цепь, которой были скованы его руки, натянулась, затем нетерпеливо дернулась, увлекая трикстера вперед. Пришлось незадачливому магу поднять веки. Они с братом оказались недалеко от высоких золоченых ворот Асгарда. Тор. Мрачное напряженное лицо, светлые брови сдвинуты к переносице, губы плотно сжаты. За время, прошедшее между пленением Локи Мстителями и отправкой его в Асгард, старший брат не перемолвился с ним ни единым словом. Локи ждал от него чего угодно: чтения нотаций, ругани, попыток вразумить его. Он не удивился, если бы Тор его по-братски избил, пытаясь вправить младшему мозги. Это вполне в духе Громовержца… Но Одинсон лишь молчал. И это тяжелое молчание давило на трикстера, угнетало его. Он пытался заглянуть в лицо Тору, поймать его взгляд, но Бог Грома избегал зрительного контакта с ним. Тор молча приносил еду в камеру, где держали Локи до отправки домой, молча стоял рядом, когда на него надевали наручники и кляп. Единственный раз он взглянул в глаза своему сводному брату, когда тот взялся за ручку колбы, в которой хранился тессаракт. И от его взгляда Локи отшатнулся, а в груди у него поселился тоскливый холод: столько в ясных голубых глазах, всегда таких добрых и чистых, было презрения, разочарования и брезгливой жалости. В этот момент Локи понял, что брата у него действительно больше нет. Теперь Тор так же молча тянул Локи за цепь к воротам Асгарда, и трикстеру ничего не оставалось делать, как покорно последовать за ним. У самых створок Одинсон неожиданно обернулся и потянулся к кляпу, закрывающему Локи половину лица. Легкий щелчок замка, и массивная железяка с металлическим клацаньем отброшена в сторону. - Здесь тебе эта штука больше не нужна, - хмуро сказал Тор и снова отвернулся, берясь за резную ручку ворот. Это были его первые слова за столь долгое время. Локи облизнул губы, покрытые мелкими ранками. - Тор, - его голос хриплый от долгого молчания. Одинсон замер, но не обернулся, лишь тяжело вздохнул. – Что со мной будет? – цепи слабо звякнули. Бог Грома резко обернулся, оказавшись лицом к лицу с магом, и Локи пожалел, что вообще заговорил. - Мне все равно, - тяжело упали слова, и Лафейсон дернулся как от удара. В этих трех словах было скрыто столько ненависти и злости, что сердце триксера впервые в жизни заныло от почти физической боли. Тор снова взялся за ручку ворот и потянул тяжелые створки на себя, открывая их. -Пошли, - грубо бросил он через плечо. - Дома тебя заждались. – И, задержав взгляд на поникшем трикстере, процедил сквозь зубы: - Жаль, что к цепям и наморднику не прилагался еще и ошейник. А то бы я протащил тебя по городским улицам, как провинившуюся собаку! Придется обойтись тем, что есть… Давай, пошли! Тебя ждет теплая встреча! – и потащил упирающегося мага через ворота. Никогда Локи не видел Бога Грома в такой ярости. Даже когда он отправил Одинсона в полет в капсуле смерти, даже когда он убил одного из агентов… Видимо чаша терпения Громовержца переполнилась, и теперь он действительно жаждет для сводного брата достойного наказания. С этими тяжелыми мыслями Тор и Локи оказались за воротами в черте города. От увиденного у трикстера закружилась голова, а к горлу подступила тошнота. Улицы были заполнены асами, пришедшими посмотреть на плененного преступника царской крови и поприветствовать приведшего его на законный суд будущего царя. В Асгарде уже были наслышаны о чудовищных разрушениях, которые устроил Локи в соседнем мире, едва не стерев его с лица земли, о его вероломстве, коварстве и подлости. Локи всматривался в окружающие его лица, пытаясь понять настроение толпы. То, что он видел, нравилось ему все меньше и меньше. Трикстер понял, что пощады вряд ли следует ожидать, равно как и снисхождения. Видя вокруг себя перекошенные злобой, ненавистью и презрением лица асгардцев, слыша их проклятия в свой адрес, Локи лишь криво и горько усмехнулся. А чего он еще ждал? Даже если его такой всегда терпеливый старший брат отвернулся от него. Внезапно Лафейсон подумал о Фригг. А как она воспримет возвращение блудного сына, хоть и неродного, в цепях и кандалах? Локи тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли, и снова осмотрелся по сторонам. Он не позволит этой толпе глумиться над собой. Лафейсон гордо поднял голову и, надменно прищурившись, распрямил плечи. Он свысока оглядел разъяренных асов, вкладывая в свой взгляд все презрение и высокомерие, на которые был способен. Так они и шли по улицам: впереди мрачный, замкнувшийся в себе Тор, а сзади – Локи с высоко вздернутым подбородком и небрежной полуулыбкой на губах. Громовержец грубо тащил скованного трикстера, даже не удосуживаясь проверить, поспевает ли пленный за его широкими шагами. А Локи, пытаясь сохранить горделивую осанку, едва успевал переставлять ноги и пару раз даже споткнулся. В один из моментов Одинсон с силой дернул цепь, Локи в очередной раз запнулся и, не удержав равновесия, упал. Сразу встать ему не удалось, и Тор, словно ничего не заметив, несколько шагов протащил его волоком по земле под глумливое улюлюканье толпы. С трудом поднявшись на ноги, трикстер зло сплюнул песок, набившийся в рот, вытер тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы, и лицо его перекосила такая гримаса ненависти ко всем окружающим, что первые ряды стоявших асов смолкли и в ужасе отступили на несколько шагов назад. Скрывать свою истиную сущность больше не имело смысла, обманывать тоже больше было некого. Локи сбросил свои ненужные теперь личины, и предстал перед толпой в своем естественном обличии - обличии Бога Лжи. Он презрительно смотрел на лица окружающих, мимо которых его тащили, и кривил губы в хищной ядовитой усмешке. И вокруг постепенно стихали глумливые выкрики, уступая место гнетущей тишине. Скоро Тор вместе с пленником оказались на дворцовой площади. И у Локи тоскливо сжалось сердце, когда он вспомнил те далекие времена, когда был ребенком, и все тогда было по-другому. Но сентиментальное настроение не было присуще Богу Обмана, и он снова напустил на себя высокомерный вид, будто делая окружающим одолжение своим появлением в царском дворце. Мимо толпы придворных они прошли в полном молчании. Особы благородных кровей не кричали проклятия в адрес трикстера, не насмехались над ним, они лишь осуждающе смотрели ему в спину, когда Локи с Тором поднимались по золоченым ступеням, направляясь к главному входу. Дворец встретил их огромными пустыми залами и давящей на уши тишиной. Одинсон уверенно вел трикстера за собой, оставляя позади покои и направляясь в сторону подземелий. Локи усмехнулся про себя: все так предсказуемо. Может Всеотец, Великий Один, порадует его своей изобретательностью, когда будет выносить ему приговор? Наверняка придумает что-нибудь оригинальное… Они спускались все глубже по уходящей вниз винтовой лестнице. Мрак едва рассеивался горящими на стене факелами, было холодно и сыро. Тор остановился у самой последней камеры. Она была единственной на этом уровне. Открываясь, заскрипела давно несмазываемая проржавевшая решетка, пропуская внутрь двух богов. Тор посторонился, пропуская вперед Локи, и, когда тот поравнялся с ним, не удержавшись, схватил Лафейсона сзади за шею и с силой втолкнул внутрь. Маг не удержался на ногах и с глухим выдохом упал на четвереньки. Но тут же был вздернут вверх сильной рукой. Одинсон приблизил свое искаженное ненавистью лицо к бледному лицу трикстера; - Игры кончились, братец! – почти прошипел он, больно сжав челюсть Локи и не давая тому отвернуться. – И будь моя воля, то никакого бы суда не было. А была бы только справедливая казнь, - отталкивая от себя трикстера, зло закончил он. Локи в ужасе смотрел на него. Если это слова некогда любящего брата, то что же тогда ждать от остальных. На секунду ему стало страшно. Но тут снова раздался голос Тора: - Это твое новое жилище. Привыкай. Ты здесь надолго. - И выйдя из камеры, с лязгом закрыл клетку, повернув в ржавом замке большой ключ. – И не пытайся колдовать - наручники просто раздробят тебе запястья при первой же попытке их снять или заняться волшбой. Хочешь, можешь проверить. С этими словами Громовержец ушел, оставив Локи в полном одиночестве. Тишина навалилась, словно тяжелое душное одеяло. О том, что он не оглох, маг мог судить лишь по звуку удаляющихся шагов Тора, да по редким ударам капель скопившейся влаги о каменный пол. В голове у мага зияла пустота, не осталось ни мыслей, ни чувств, ни эмоций. Он устало опустился на жесткую скамью, служившую одновременно и лежанкой, закрыл глаза и попытался привести мысли в порядок. Какова будет степень его наказания? Судя по всему, готовиться надо было к самому худшему… Локи услышал шум легких торопливых шагов, но открывать глаза ему не хотелось. Кто-то замер за решеткой камеры, он услышал прерывистое дыхание и чей-то сдавленный всхлип. С удивлением все-таки разлепив веки и увидев пришедшего, а точнее пришедшую, Лафейсон изменился в лице и вскочил со скамьи, нерешительно сделав шаг вперед. Перед камерой стояла заплаканная Фригг. Одной рукой она держалась за прутья решетки, а другую с мольбой в глазах протягивала к Локи. - Локи, сынок! -Мама… - он кинулся к матери, и она крепко обняла его сквозь разделявшую их преграду. – Мамочка…- ноги Локи вдруг подкосились, и он тяжело опустился на колени, не смея поднять глаза и взглянуть в лицо Фригг. Он боялся увидеть в ее взгляде ту же боль, презрение и разочарование, что уже видел за сегодняшний день на чужих лицах. Наконец, он робко поднял взгляд и увидел лишь жалость, но не презрительную и уничтожающую, и сочувствие. - Мама, - Локи, как в детстве, зарылся лицом в складки ее пышного платья, словно ища там утешения и защиты.- Мама, прости меня…. – А тонкие дрожащие пальцы Фригг гладили его по голове и плечам. Совсем как в детстве. - Локи, сыночек, зачем? – голос ее срывался, не давая договорить. Внезапно Лафейсона поразила страшная догадка, и он резко поднял голову: - Что меня ждет, мама? – тихо спросил он, не отрывая взгляд от ее лица. Фригг замотала головой, прижав руку ко рту, словно сдерживая рыдания. И отвернулась. – Один готовит для меня что-то страшное? – Ответ был очевиден - из глаз великой богини ручьем текли слезы. - Совет настаивает на казни, - наконец сказала она, справившись с рыданиями. – Но что это будет, я не знаю… Вряд ли мне удастся выпросить отсрочку или смягчение приговора. – Фригг снова залилась слезами. – Прости, я не могу ничего сделать, сынок… - Не надо, мама, не плачь, - Локи поднялся с колен.- Все хорошо. Спасибо тебе. - Я должна идти. Мне нельзя было приходить сюда. – Фригг все целовала своего сына, орошая его слезами. – Я люблю тебя… Она ушла, ежесекундно оглядываясь, а Локи долго продолжал стоять у решетки камеры, судорожно сжимая прутья. И впервые за долгие годы по бледным, впалым щекам трикстера текли холодные слезы бессилия.