I have learned to wait, and you have learned that you can make me

Could I turn on the light Inpress unknown eyes Humour absorbs the thoughts Lift up your sorted heads Played like dancing fools Turning the tension round Building up silent sounds 2007 год Майлз посмотрел на часы, которые стояли на тумбочке справа от кровати. 12:23. Замечательно: слишком поздно, чтоб продолжать без дела лежать в постели, слишком рано, чтоб покидать квартиру. Все равно до вечерней репетиции планов у него никаких не было. А уже завтра им предстояло снова выступать вместе с Мартышками. Приняв душ и позавтракав, Кейн отправился к ноутбуку, чтоб переслушать недавно записанный вместе с группой их первый миньон. Он был, в принципе, удовлетворен их работой, но отчего-то постоянно казалось, что в песнях чего-то не хватает, и оставалось лишь переслушивать их чуть ли не каждый день, чтоб найти этот самый недостающий элемент. И не находить. Вечером он таки отправился на репетицию, заранее договорившись с Джо и Грэгом встретиться перед входом. Те двое как раз докуривали свои сигареты, когда он подошел. — Ну что, как настрой, Кейн? — поинтересовался Джо, и Майлз поднял вверх большой палец. — Так, надо все прогнать по-быстрому и решить, будем ли мы что-то менять в завтрашнем сетлисте, — потёр он ладоши с слегка театральным энтузиазмом, и ребята лишь пожали плечами. Прогонка материала шла вполне гладко: никто особо не лажал, играли чисто и слажено, и Майлз был вполне доволен результатом, поэтому сразу предложил одногруппникам оставить все без изменений, на что они с удовольствием согласились. В конце репетиции к ним заскочил менеджер, а когда Мошенники полным составом уже собирались расходиться по домам, тот подозвал к себе Майлза. — Слушай, Кейн, вы уже думали, какой сингл следующим хотите выпустить? — спросил он. — Пока не уверены, но думали про Suspicious Wit, — ответил Майлз после небольшой паузы. — Хорошо, — кивнул менеджер. Музыкант неловко переступил с ноги на ногу и задал интересующий его больше всего вопрос: — Ты не говорил по поводу нашего контракта? Менеджер вздохнул. — Майлз, пойми, это не так просто, как тебе кажется. — Мы что, настолько плохи? — Что ты хочешь от меня услышать? Что вы непризнанные гении, и лейблы полные идиоты, что не спешат браться за группу, у которой даже нет достаточного количества песен для полноценного альбома? Кейн, наверное, сам не был уверен, что именно хотел услышать. Он отвернулся. — Просто скажи, что думаешь на самом деле. — Кейн… Вы не плохи, но есть куча других ребят, которые не менее талантливы, а чтоб вырваться вперед таланта мало. Нужно либо быть чем-то пипец каким особенным, либо общаться с правильными людьми. Так всё тут устроено. Я думаю, что пока вы держитесь на плаву благодаря твоим связям с Arctic Monkeys. Если б эти ребята не таскали вас на разогрев при каждой малейшей возможности, то вы бы до сих пор максимум раз в месяц по британским клубам играли. Хочешь дельный совет? Делай что хочешь, но упаси тебя господь поссориться с Алексом Тёрнером. Этот парень — твой золотой билет. Если упустишь его — твоей карьере конец. Майлз грустно улыбнулся и еле сдержался, чтоб не пнуть ногой со всей силы ближайший комбик. Да, к сожалению он знал, как устроен музыкальный бизнес, но слышать от собственного менеджера о том, что он ничего без Алекса было всё равно до абсурда обидно. Вот ему вряд ли такое говорят. — Я тебя понял. Спасибо за честность. Тот похлопал его по плечу и удалился, оставив Кейна наедине со своими мыслями. Алекса он встретил только на следующий день, прямо перед выступлением. Тот выглядел как человек, не спавший по крайней мере пару дней: жутко вымотанный и какой-то нервный. Он бесконечно потирал виски и шарахался от слишком громких звуков, а по завершению гига отказался куда-либо идти, сославшись на плохое самочувствие. С Майлзом, тем не менее, он вёл себя вполне дружелюбно, как будто даже чересчур, стараясь доказать, что между ними всё в порядке. Кейн безропотно подыгрывал. Так прошли и последующие несколько концертов. Помимо The Rascals на разогрев были взяты скандальные The Horrors, которые, хоть и были в жизни вполне неплохими парнями, но были печально известны своими попойками и не всегда уместным поведением. На все предостережения Тёрнер отмахивался, мол какая разница, если музыка у них хорошая. Для него всё остальное никогда не имело значения. Однако, опасения не были напрасными. Во время выступления в Манчестере The Horrors таки не поладили с публикой, в результате чего одни грязно ругались, а другие кидали в них пластиковыми бутылками и пивными банками. Тёрнер в этот день был ещё более дерганный, чем обычно, и он жутко разозлился, когда услышал от едва ворочающего языком Фэриса — вокалиста группы — о том, что произошло. — Мудаки! — крикнул он в толпу со сцены, и Майлз испугался, что и в него сейчас полетит что-нибудь из недовольного зала. К счастью, всё обошлось. На следующий день повторилось ровно то же самое, хотя на этот раз Алекс выбрал другое существительное. Такая грубость была совершенно не в его духе, и сразу после того, как Мартышки покинули сцену, Кейн схватил его под локоть и отвёл в сторону. — Да что с тобой происходит, Ал? — спросил он. Тот попытался вырваться и раздраженно буркнул: — А что со мной не так? Отпусти, Ма, всё в порядке. Майлз только сильнее сжал его руку. — Нет, не в порядке. В другом конце коридора стояли люди и Тёрнер бросил на них неуверенный взгляд, прежде чем обреченно вздохнуть и поднять на друга глаза. — Чёрт, ты, кажется, знаешь меня лучше меня самого. Я не понимаю, Ма, я не ебу, что со мной. Просто…просто поехали домой, ладно? Я соскучился по тебе. Майлз против собственной воли не смог сдержать улыбку. — Мы же с тобой, вроде, уже почти месяц вместе играем. Алекс задумчиво прикусил губу. — Да, но мы так давно вместе не проводили вечер. С самой… «С самой Франции», — хотел сказать он, но Кейн кивнул, не дав ему закончить. — Хорошо, Ал. Только купим что-то по пути, жутко есть хочется. Тот кивнул, и они оба направились в сторону гостиницы. Нормальной еды они так и не купили, ограничившись пиццей и двумя бутылками вина. Номер в отеле был небольшой, почти всё пространство занимала кровать, перед которой находились шкаф и телевизор, но зато там было очень чисто и, похоже, помещение недавно проветривали. — Я могу включить свет? Не дожидаясь ответа, Алекс нажал на выключатель, а затем быстро стянул с себя пальто и ботинки и запрыгнул на покрывало, поджимая под себя ноги, и выжидающе посмотрел на друга. — Надеюсь, у тебя есть, чем бутылку открыть? Майлз хмыкнул. — Обижаешь. Конечно есть! Он быстро нашёл складной дорожный штопор, который всегда на всякий случай валялся в его чемодане, и уже через пару минут оба молодых человека уплетали разложенную перед ними пиццу, запивая её только что открытым вином. Возможно сказывалась усталость, а может то, что он целый день почти ничего не ел, но уже к середине бутылки Майлз почувствовал знакомое лёгкое головокружение. Он рискнул посмотреть на Алекса и прыснул, заметив то, какого цвета сейчас были его щёки. — Что? — попытался спросить Тёрнер, хотя с набитым ртом это прозвучало едва ли членораздельно. — Ты весь розовый, почти как персик, — сквозь смех ответил Кейн, на что получил ощутимый толчок локтём в бок и попытку отнять у него бутылку. — Ты тоже. Другу всё же удалось вырвать у него вино, после чего захихикали уже оба. Они включили телек на каком-то дурацком музыкальном канале и в запой обсуждали клипы различных исполнителей, находя что-то смешное практически в каждом из них. Майлз не помнил, когда в последний раз видел Алекса таким: по-детски беззаботным, раскрасневшимся от вина и смеющимся, словно в мире больше ничего не имеет значение. Майлз в какой-то момент понял, что уже довольно долгое время беззастенчиво пялится на его искреннюю белозубую улыбку, улыбку, предназначенную только для него одного, и от этого сердце начинало стучать немного быстрее, и всё внутри сжималось от нахлынувшего порыва нежности. А затем он вспомнил, что этот вечер — всего лишь их маленькая иллюзия, небольшой побег от реальности, и что он вовсе не тот человек, которому Алекс должен так улыбаться по вечерам. Тёрнер перестал смеяться и поднял на него вопросительный взгляд. — Ты выглядишь так, будто подавишься, если не скажешь мне что-то. Майлз хотел отвернуться. Возможно даже хотел уйти из этого чёртового гостиничного номера и больше никогда не позволять себе быть поглощённым этим заблуждением. Однако, он не мог. Видимо он относится именно к той категории людей, которые до конца жизни будут наступать на одни и те же грабли. — Ал, я… Мне тоже жутко не хватало всего этого. Не хватало тебя. Майлз был уверен, что если бы щёки Алекса уже не были розовыми от алкоголя, то сейчас стали бы такими благодаря смущению. Он всегда краснел, когда Кейн всего лишь говорил ему правду. — Мне… Мне нужно помыть руки, — кашлянул он и поднялся с кровати, прихватив с собой пустую коробку от пиццы. Через несколько секунд Майлз услышал шум воды. Он выключил телевизор и последовал за ним в ванную. Когда он зашёл, Алекс уже вытирал руки полотенцем, но воду всё ещё не закрыл, поэтому Кейн решил тоже последовать примеру друга: он терпеть не мог чувствовать на пальцах остатки кетчупа или сыра. Тёрнер достал телефон и уставился на экран. — Алекса спрашивает, когда я сегодня вернусь. «Напиши, что не вернёшься», — хотел сказать Майлз, но вовремя прикусил язык. Больно, почти до крови. — Наверное, мне скоро уже пора будет. Майлз лишь кивнул и забрал у него полотенце. — Ты ради этого пришёл? Чтоб снова просто так уйти? Алекс отложил телефон и непонимающе глянул ему в глаза. — Что ты имеешь в виду? Что я должен был сделать? Полотенце было осторожно повешено обратно на крючок. — Не знаю, возможно это? Тёрнер стоял прямо возле раковины, поэтому не составило большого труда одним резким движением прижать его к ней, не давая тому возможности сбежать, а затем грубовато впиться в его губы в глупой надежде выбить из него все мысли о ком-либо другом. Майлзу стоило бы удивиться, что Алекс ответил на поцелуй, но он не был удивлён. Он никогда не мог с точностью сказать, что в этом мире правильно, а что нет, но единственным идеальным ощущением для него было ощущение губ Тёрнера на его губах. И тот не мог этого не знать. Он с цепкостью обезьяны хватался за Майлзову рубашку, стараясь удержаться на подкашивающихся ногах и, кажется, пытался что-то промычать сквозь поцелуй, но Кейн до последнего не позволял ему отстраниться: а вдруг он снова передумает и сбежит. Он был столь же переменчивым, сколько погода в Манчестере. Однако, вскоре потребность в кислороде взяла своё. Алекс всё ещё не разжимал пальцы и дышал прерывисто и загнанно, но неожиданно отвернулся, когда Майлз потянулся за очередным поцелуем. — Черт, Ма, мы опять сделали это. Почему мы не можем по-нормальному? Майлз отошел на несколько шагов, высвобождаясь из уже не столь крепкой хватки. — Что опять не так, Ал? Тёрнер отрывисто засмеялся и попытался выйти из ванной мимо Майлза, но тот перегородил дверной проём. — Когда я попросил тебя привезти меня сюда, я знал, что мы не сможем сдержаться, ну или, по крайней мере, я не смогу. Я, блять, знал, но всё равно я здесь. — Тебя сюда никто силой не тянул. — Именно, Ма! — Алекс теперь смотрел ему в глаза, и в этом взгляде было столько обреченности, словно он только сейчас начал понимать, что между ними происходит, и что от этого так просто не сбежишь. — Тебе стыдно за это? За то, что мы делаем? Он прикусил губу, и смотря на его задумчивое лицо, Майлзу до зуда в горле захотелось курить. — Не знаю, Ма. Я изменяю своей девушке со своим лучшим другом. По идее, это не очень хорошо. Майлз хотел уже сказать, что ничего страшного, они снова забудут это, если он того хочет (хотя это было бы ложью, он никогда не сможет этого забыть), но Алекс не даёт ему вставить ни слова и продолжает: — Но хуже всего то, что сейчас мне плевать. Я знаю, зачем сюда пришёл, и я всё равно хочу этого. На этот раз Тёрнер сам потянулся за поцелуем, и Майлз едва ли успел понять, что происходит, прежде чем чужой тёплый язык уже вовсю хозяйничал у него во рту, и он издал какой-то странный позорный звук капитуляции. Он знал этот их танец слишком хорошо. Скорее всего завтра они снова будут делать вид, что это была лишь очередная пьяная ошибка, однако сейчас они всё равно оказываются прижатыми друг к другу, скулящими от невозможности быть ещё ближе и довольствующимися теми короткими мгновениями, которые им удаётся урвать. Не отрываясь друг от друга ни на секунду, они как во сне переместились на кровать. Майлзу казалось, что никогда в жизни он никуда так не спешил, даже когда опаздывал на поезд, словно каждая секунда имела значение. По пути кто-то из них сбил незаконченную бутылку, и вино красными пятнами разлилось по ковровому покрытию номера, так что завтра придётся платить штраф, но едва ли они обратили на это хоть какое-то внимание. Алекс был слишком занят расстёгиванием пуговиц на злосчастной рубашке Кейна, которую он в нетерпении чуть не порвал, и в тот момент, когда она, наконец, оказалась на полу, Майлз оказался на кровати. Тёрнер не дал себе времени на раздумья и сразу же вскарабкался сверху, оседлав его бёдра, и всё это было так знакомо и одновременно незнакомо, и в этот раз, когда они снова поцеловались, это было словно он пробовал давно забытый любимый сорт вина, вкус которого уже был совсем не таким, каким помнился, но однозначно не хуже. Просто другой. Майлз больше не был уверен, были ли реальными его воспоминания об этом вкусе, или же это были лишь отрывки из его сновидений, очень яркие отрывки, сгустки больных навязчивых фантазий, но когда он почувствовал под пальцами капельки пота, собравшиеся под футболкой вокруг чужого позвоночника, он точно знал, что в этот раз все по-настоящему. Он — настоящий. С ним. Здесь и сейчас. Алекс целовал так, словно воздух ему был не нужен, и чтоб не дать ему задохнуться по собственной же глупости, Майлз осторожно меняет их местами, укладывая его на спину. Тот едва ли замечает это и только сильнее сжимает простыни в кулаках, так, что костяшки пальцев сравниваются с ними цветом. Шея Алекса солёная на вкус, но оторваться от неё не проще, чем от его терпко-сладких губ. Майлзу нравится смотреть, как она медленно покрывается пятнами под его нетерпеливыми поцелуями, и он знает, что ему стоило бы быть осторожнее, но какая-то часть его хочет, чтоб завтра Алекс испуганно смотрел в зеркало и выходя на улицу тщетно пытался скрыть проступающие синяки. Хочет, чтоб завтра все узнали, кому он принадлежит на самом деле. Чтоб ОНА узнала. Но мозг с жутким скрежетом включается на единственную секунду, и этого достаточно, чтоб остановиться и пообещать себе непременно компенсировать себе это чем-то другим. Тёрнер в этот раз невероятно тихий, даже тише их предыдущих раз, он кусает губы каждый раз, когда чувствует, что вот-вот с них сорвётся непрошенный звук, и для Майлза всегда будет загадкой, о чём он думает в такие моменты. Кейн с лёгкостью может угадать песню лишь глядя на пальцы, бегающие по грифу гитары, но может лишь воображать о том, что сейчас творится в его голове. Алекс помогает снять с себя футболку, словно ему тоже никогда не будет достаточно (хотя они давно уже не во Франции), Алекс льнёт к нему, словно хочет быть ближе, он запрокидывает голову и отказывается открывать глаза, словно это что-то значит для него и позволяет опускаться по своему телу ниже, словно хочет, чтоб его любили. Или, возможно, это Майлзу просто хочется так думать. У Тёрнера солёная не только шея, хотя это не так уж и удивительно, и Кейну нравится, как тот дёргается от его едва ли умелых ласк и изо всех сил старается не задушить его коленями. «Майлз», — первое, что слетает с его губ с тех пор, как они вышли из ванной, и ни одно другое слово не могло бы сделать Майлза счастливее. Он нехотя оторвался от своего занятия и, игнорируя любые протесты, поднялся с кровати, только для того, чтоб вернуться туда с выуженным из чемодана тюбиком, который, в оригинале, был предназначен вовсе не для тех целей, в каких Майлз собирался его использовать, но это всё же лучше, чем ничего. Он не даёт Тёрнеру понять, что происходит, и стягивает джинсы и с себя, и с него, и тот, кажется, не собирается пока задавать лишних вопросов. Кейн скользит губами по внутренней стороне его бёдер, руками гладит внешнюю и шепчет грязные ругательства с таким тоном, будто это признания в любви. Хотя, возможно, так и есть. Алекс дёргает его за волосы, что немного больно, но позволяет осторожно раздвинуть его ноги шире. Он весь лихорадочно дрожит, но ничего не делает, пока Майлз осторожно выдавливает жидкость из тюбика и растирает её между пальцами. Он такой невъебенно горячий снаружи, и Кейн даже представить боится, какой же он горячий и тесный внутри. Однако, едва Майлз успевает провести пальцами между его ягодиц и слегка надавить, пропуская один из них вперед на фалангу, Алекс резко зажимается и вскрикивает от неожиданности. — Майлз, что ты делаешь? — в панике тараторит он, приподнимаясь. Он вовремя отпускает волосы Майлза (за что он ему благодарен, а не то вырвал бы клок) и смотрит на него округлившимися от ужаса глазами. Кейн явно не был готов к такой реакции, но всё равно старается не испугать друга ещё сильнее, убирает пальцы и успокаивающе кладёт руку на согнутую худую коленку. — Эй, тише, ты чего? Я думал, что ты этого хотел. Алекс сейчас похож на попавшего в свет автомобильных фар оленёнка, и Майлзу хочется обнять его как можно крепче и бесконечно шептать «Прости, прости, прости» прямо в ухо, но ещё больше хочется всё же избавиться от болезненного стояка, и Кейн всё ещё хранит эгоистичную надежду на то, что на этом всё сегодня не закончится и Алекс никуда не сбежит. Он ненавидит себя за подобные мысли, но ничего не может сделать с навязчивым желанием. — Я… Майлз, прости, я, наверное, жуткий трус, но я не могу. Мне страшно, — он стал судорожно покрывать поцелуями его лицо, видимо чтоб не смотреть в глаза, и Майлз едва сдержался, чтоб не зарычать от досады. — Я бы ни с кем другим не смог этого сделать, поверь, я доверяю только тебе, Ма. Обещаю, что однажды я буду готов, просто не сейчас, ладно? Майлз схватил его лицо обеими ладонями, чтоб прекратить этот бессвязный поток слов и заставил поднять на него взгляд. — Ал, я ни за что не сделал бы того, чего ты сам не хочешь. Я подожду столько, сколько понадобится. А если ты никогда не будешь готов — то мне плевать, ты для меня значишь гораздо больше, чем это. Тёрнер наконец расслабился и просиял. — Чёрт, Ма, я такой мудак. Я тебя не заслуживаю. — Перестань нести чепуху. Тот хитро ухмыльнулся и поднял брови. — Тогда позволь хотя бы компенсировать тебе это. Майлз не успел ничего сделать, как он уже оказался лежащим на спине, а Алекс нависал над ним сверху со своим фирменным нечитаемым взглядом. Он долго и вдумчиво смотрел на его губы, отчего мурашки снова поползли по всему телу, а затем наклонился, чтоб прикоснуться к ним, мягко, извиняясь, но вполне настойчиво, достаточно настойчиво, чтоб Майлз расплавился под ним и отдал ему остатки своего разума через кончик языка. Тёрнер был ядовитым. Он заражал воздух вокруг. Каждое место на теле Майлза, куда он мог дотянуться, горело, как от химического ожога. Его руки были хуже всего. Они причиняли почти физическую боль едва ли прикасаясь. Они безнаказанно гуляли вдоль его груди, живота, а затем ловкие пальцы сомкнулись на его члене и Майлз позорно громко вздохнул и укусил заботливо подставленную под его зубы шею. Ему не понадобилось много времени, как и после этого не понадобилось много самому Алексу, который не без соответствующей помощи через несколько мгновений уже лежал рядом, силясь восстановить дыхание. Если закрыть глаза, то можно было представить, что он так и останется до самого утра, что будет сопеть ему в ухо, когда, наконец, уснёт. Можно было представить, что это лучший момент в его жизни. Но это было бы всего лишь очередной ложью. Окружающий мир стал потихоньку возвращаться в его сознание, и Майлз услышал чей-то телефон, настойчиво звонящий из ванной. — Ебать, — выругался Алекс, скатываясь с кровати. Кейн не понимал, как у него хватило на это сил. Он бы сейчас не смог встать, даже если бы от этого зависела его жизнь. Он отдаленно слышал, как тот разговаривал с кем-то, хотя даже не пытался разобрать, о чём именно. Через несколько секунд Тёрнер вернулся в комнату, всё ещё абсолютно голый. — Это Алекса, — сказал он совершенно ровным голосом. — Спрашивает, почему я не отвечал на её 6 пропущенных вызовов. — И что ты ей соврал? — лениво отозвался Майлз. Он не мог прекратить пялиться, не смотря на абсурдность ситуации. — Я не врал. Я сказал, что мы с тобой выпили. Её дело, что она предположила, что мы много выпили. — Недоговаривать — это не лучше, чем врать, — бросил Майлз и приподнялся на локтях. — Если ты вернёшься, она узнает об этом, рано или поздно, ты же понимаешь? Алекс забрался на кровать и быстро чмокнул его в губы, прежде чем кинуться подбирать разбросанные по номеру вещи. — Я всё равно вернусь. Но сейчас мне надо идти, хорошо? — Хорошо. Плохо. Как же ему плохо. Алекс таки ушёл, а Майлз так и остался лежать на кровати, и впервые за долгое время он почувствовал, как предательски жгут глаза.