***
— Мама, прошу, проснись. Папа со шлюхой.**
Ее глаза, заслоненные какой-то расплывчатой дымкой, рассматривают уже пустую рюмку в руках. Совсем рядом стоит допитая бутылка коньяка, отчего руки то и дело готовы размять пальцы от усталости, и девушка не смогла бы этому помешать. Более того, ее веко не дернулось бы от звонкого удара стекла о кухонный кафель — она была слишком пьяна и слаба для этого. На вид ей никогда не давали больше двадцати, наверно поэтому на нее и посмотрел взрослый мужчина с кризисом среднего возраста. Миленькое личико, большие голубые глаза и невинность, что для нашего века великий нонсенс. В те восемнадцать она и не думала, что будет напиваться на кухне собственного дома в двадцать шесть. Прошло совсем немного времени — всего восемь лет, но теперь ее никто не назовет «миленькой». Голубые глаза наполнялись грустью каждый раз, когда он приводил домой очередную молодую девицу, причем каждый раз с одинаковым типажом: большой бюст, невысокий рост и затуманенные глаза, что никак не ровнялись с васильковым цветом. Мегги ничем из этого списка не обладала, даже больше, совсем не желала обладать. Единственное, за что она корила себя, так за то, что отдала ему свое обаяние и невинность с немного розовыми щеками, которую так любили и лелеили в ней почти все парни с потока. Совсем не тому. Отец их общего ребенка ни разу не стоял рядом с кроваткой, где спала крошечная девочка или игралась с игрушками. Точнее нет, в семейном альбоме была фотография в день, когда крошка-Мелани впервые появилась в своем дому. Он выглядел таким обескураженным, его неловкость просчитывалась в каждом движении. Самое странное, что за весь тот радостный день для Мегги, думающей, что все наладится, ее муж ни разу не подошел к ней со словами: «Дай подержать ее». О, нет. Его лицо было угрюмей обычного, а под вечер, когда гости уже разошлись, он благополучно ушел из дому на целых два дня. Тогда и сейчас это были бордели, где тот завсегдатай клиент вот уже столько лет.***
— Почему ты постоянно уходишь из дома, Рик? — Я кричала так, что горло сковало кольцо ужаса и отчаяния. Завтра мне уже не удастся произнести и слова без противного шипящего звука и чертовской боли с хрипом, однако мне не остается времени думать об этом. Он опять уходит туда, где провел всю нашу семейную жизнь, а я не знаю, как его остановить. — Если ты хочешь пить алкоголь, то пей его! Я и слова не скажу, только не уходи. Последняя фраза произнесена на грани шепота, когда мое тело медленно осязало на холодный пол совместной кухни, где всегда происходили странные вещи. С первой минуты после того, как я перешагнула порог этого дома, наша семейная жизнь перестала быть идеальной. Мои новые розовые очки без единой царапины, что скрывали глаза от настоящего ужаса, разбились вдребезги. К тому же, серьезно поранив мое сердце при этом. Маленькие стекла остались там до сих пор, воскрешая мертвую боль при наполнении легких кислородом. Кухня. Мне нравится винить эти четыре стены с новым ремонтом, от которого до сих пор несет обойным клеем и свежими досками. Каждая наша ссора разгоралась, как мощная духовка — на все 200 градусов, лишь внутри этого вытянутого прямоугольника самого ужасного дома, что испортил мне жизнь. Сначала небольшие перепалки за готовкой ужина вместе с мужем, потом разговор с сыном или дочерью, который заканчивался нескончаемыми слезами последней или громкими криками младшего. Этот дом, где мы живем с самого первой мысли «семья» в головах наших соседей, высасывает из каждого своего обитателя жизненные силы и радость, заточая их в коробки на чердаке. Мы не можем их выбросить, там наши воспоминания и счастье. — Я не хочу проводить здесь время. Не желаю слышать ничего о проблемах с детьми, решай сама это. Они все равно не мои! — Рик был пьян, чертовски пьян. Он мог передвигаться по комнате только опираясь на стены и кухонную утварь, реже на мое плечо, но оно было таким же слабым, как и он сейчас. Я ревела уже не менее часа, тушь уже давно растеклась по лицу, заполненному мелкими морщинами от постоянного стресса. — Как не твоих? — В горле появился сдавливающий ком от непонимания происходящего. Секунду назад его пересохшие и обкусанные губы, при поцелуе которых чувствуешь сладкий вкус на своих, произнесли три запретных слова. «Они не мои» — в этот момент в измученном сердце вновь воскресло ощущение сдавливающей боли, словно чья-то рука медленно сжимала жизненно-важный орган внутри ломкого тела. Мне казалось, что переломав мое тело на части будет не так больно, как сейчас. Губы мгновенно зашились невидимой иглой с тонкой нитью, отчего я уже не могла произнести и слова. Сначала меня одолел шок. Да, он растекался под моей кожей с головы до кончиков пальцев на конечностях, я чувствовала это. Вдруг стало очень жарко, голова словно раздулась от происходящего. Мне не удавалось уловить следующие действия своих рук, в теле сразу же появились небывалые силы, а перед глазами вновь дымка серого цвета, что ему так нравилось в женских глазах. Минуты времени делились на две ровные части — моменты, когда мои глаза видели, что делают руки и абсолютно иные, когда все тело вновь становилось слабым и немощным, а перед глазами мелькали частые черные точки вместе с противным звоном в ушах. Он лежал на полу в луже собственной крови, а я сидела рядом с ним. Кухонный нож выпал из рук, когда до моего расслабившегося мозга наконец дошла вся суть произошедшего минутой ранее. Мне все казалось ужасным кошмаром. В углу, где находилась дверь на небольшую площадку с качелями для дочери, раздался какой-то шум, словно кто-то неожиданно сделал шаг назад и уранил мелкую вещицу на полке позади. Она-то и произвела этот глухой удар, звук которого пролетел через щелку между дверью и кафелем и молниеносно достиг своей последней цели — чуткого слуха сумасшедшей матери. Я перестала быть для нее матерью, когда та услышала самые страшные слова, что не могла произнести мать, даже такая сумасшедшая и нервная, какой являлась я: — Если ты откроешь свой рот и кому-то расскажешь, то я сделаю тоже самое с тобой.***
Мелани держала опаленную фотографию, где стоял ее отец рядом с ее кроваткой. Она помнит, как поджигала ее украденной зажигалкой из материнской сумки, как обожглась о горячие края этого старого и размытого снимка. «Несмотря на то, что ты был неидеален, я верю в то, что ты любил меня. Хотя какой-либо частью своего сердца. Просто она не дала тебе показать свою любовь, вонзая нож в твое тело» — Это трагедия нашей семьи. Это то, о чем я молчу всю свою жизнь. — Она положила кусок фотобумаги обратно и протянула руку к новому предмету, что покрыт еще большим слоем пыли, чем остальные вещи. *Отсылка к неизданной песне Мелани — Million Men, где есть упоминание о «Мисс Мегги», что была матерью главной героини, продав ее «за конфетки». **Строчки из известной песни Мартинез — Dollhouse. Несмотря на то, что основные действия этой главы связаны с «непроливайкой» и клипом на эту песню, я посчитала логичным вставить строчки из дебютной песни Мелани.