Hopeless

У Сириуса Блэка есть Проблема. С большой буквы. На самом деле, у него есть Чудовищно Огромная Проблема, с которой нужно Разобраться Немедленно. Знаете, все наступило довольно внезапно. Когда они разъехались по домам после окончания пятого курса, Лунатик был просто старым добрым Лунатиком: мягким, теплым, немного разорванным по швам; у него был запах старых книг, шоколада, а легкий волчий аромат Сириус мог почувствовать только когда был Бродягой. Лунатик был Лунатиком со всеми его удобными свитерами больших размеров, кардиганами (ей богу, какой парень-подросток вообще носит кардиганы?), с его здравым смыслом, сухим остроумием и крутым чувством юмора, о котором мало кто знал. Но когда они вернулись в школу на шестой курс, Лунатик стал горячим. Это абсолютно и крайне несправедливо, серьезно. Это Серьезнейшая Катастрофа. Из-за этого он стал слишком часто прибегать к заглавным буквам в своей голове. Он просто не может перестать смотреть на Римуса. Он вытянулся, стал теперь где-то на дюйм выше Сириуса (и как это вообще может быть справедливым?). Он подстригся, что сделало черты его лица еще более поразительными, его скулы стали более очерченными, а челка, раньше скрывавшая его прекрасные зеленые глаза, исчезла. Он больше не был помятым и испуганным маленьким мальчиком, которого они однажды встретили; он превратился в молодого мужчину, и до Сириуса это дошло только сейчас. Пубертатный период превратил Римуса в Бога Секса, и это Нечестно. — Мерлинова борода. Кто ты, и что ты сделал с нашим Лунатиком? — Джеймс встал, чтобы закрыть Римусу проход в купе, угрожающе размахивая перед ним рукой. Римус рассмеялся и увернулся от нее. — Серьезно, друг. Ты изменился. — По-хорошему изменился, — добавляет Питер. — Ты горяч, — Сириус выплевывает это слово — ошарашенный, в брезгливом неверии, — и Римус бросает на него взгляд, шутливый и обиженный одновременно. Через секунду он первый приходит в себя, слегка отталкивая от себя Джеймса, чтобы пройти. — Заткнись. Пропусти меня. Никто больше ничего не говорит, но Сириус понимает, что у него все еще отвисает челюсть только через пять минут.

***

— Сохатый. — Ммм? — Джеймс! — Что? — Лунатик горяч. — Какой молодец. — Типа, правда горяч. — Сириус. — Да. Серьезно горяч. — Убирайся из моей кровати. — Ты не понимаешь. — У тебя сильный стояк на Римуса. Мы все в курсе. — Сохатый! — Почему бы тебе не сказать ему? — Я не могу ему просто сказать. Нельзя просто взять и сказать такое людям. Ну, людям можно. Но не Лунатику. Мне нужен план. — А подождать это не может? — Нет! Сохатый! Ты вообще видел, какой он горячий? Кто-нибудь его точно уведет. Просто придет и заграбастает его своими грязными, недостойными лапищами, целиком себе. — Я уверен... — Если бы это была Эванс, я бы тебе помог. — Ты никогда... — Ты уже гиблое дело. Давай сосредоточимся на мне? Думаю, моя проблема требует более срочного решения, чем твоя. У Эванс будет возможность отвергать тебя душераздирающими и трагичными способами весь год. Вообще-то. Ты и есть гиблое дело. — Ты уже говорил. — Почему я прошу тебя о помощи? Нет. Для меня ты бесполезен. — Точно, спасибо. — Как и Хвост. Ах, мои жалкие товарищи, мне придется быть одному в своем стремлении к... ОУ! — Убирайся.

***

Сириусу нужен план. Особенный план. Не его обычный и по-мародерскому гениальный, а такой, который бы привлек Римуса. Тот, который он оценит. Он как раз думает об этом, когда понимает, что оказался в библиотеке в первую неделю семестра. Чувствуя себя настоящим зубрилой, он копается в секции маггловской литературы, потому что знает, что Римус ее любит. Он также знает, какие книги у Римуса любимые. К концу дня вся спальня покрыта фрагментами из "Любовной лирики Альфреда Пруфрока" Элиота. Написанные на клочках пергамента записки начинаются от кровати Римуса, образуя цепочку вокруг спальни, идущую к кровати Сириуса. Он думает, что это и утонченно, и очаровательно. — Эти прикрепляющие чары придется днями отдирать, — Римус хмурится, пытаясь оторвать первую записку от ножки своей кровати. Хмурый взгляд — не тот ответ, который Сириус ждал. Хмурый взгляд — это Не Хорошо. — Серьезно, Сириус. Он даже не упоминает стихи. У Сириуса временно разбито сердце. Он дулся весь вечер, пока, наконец, не принял План 1 как Провал, и решил двигаться дальше.

***

Омела везде. Буквально везде. Омела на всех их кроватях. Омела под всеми кроватями. Омела на очках Джеймса, в ботинках Питера, в волосах Сириуса. Здесь было так много омелы; вся спальня набита ей до отказа. — Без обид, братва, но я ни за что не стану целовать кого-либо из вас. — В этом я согласен с Питом, — Джеймс потянулся и, когда простыни опрокинулись, он заметил, что омела торчала и из резинки его боксеров. — Сириус! — Это для Эванс. Из-за шума Ремус проснулся, непонимающе моргая. Он долго смотрел на комнату и снова спокойно закрыл глаза. — Кто бы за это ни был в ответе... — Сириус. — Бродяга. — ...я сделаю вид, что ничего не видел, и к тому времени, когда я вернусь из душа, здесь ничего не будет. — Но... — Нет. Нет, нет. Мне не нужны отговорки. Я просто хочу, чтобы тут ничего не было. Сириус начинает понимать Джеймса, и это По-Настоящему Трагично.

***

Его следующий шаг был таков: сделать так, чтобы все, что было у Римуса, пахло им. Потому что если Римус пахнет, как он, то он будет думать о нем, и чем больше он думает о нем, тем больше он ему нравится. Все просто. Также это было единственным справедливым решением, потому что если Сириус постоянно думает о Римусе, то он должен думать о Сириусе. Так что когда Римус возвращается в спальню после исполнения своих обязанностей старосты, он находит Сириуса в своей кровати. В одном из своих свитеров. Читающего одну из своих книг. — Что ты делаешь? — Ничего. — Почему-то я очень сильно в этом сомневаюсь. — Ты ранишь меня! В наших отношениях нет доверия, мой дорогой Лунатишка. — Ммм. Можно я свой свитер заберу? — Нет. Он теплый и удобный. — Я в курсе. Это как раз и является причиной, почему я его так люблю, как ни странно. — Ты не хочешь, чтобы мне тоже было тепло и удобно? — Ты всегда называешь мои свитера уродливыми. — Они уродливые, но от этого они не менее удобные. Римус вздохнул в своей протяжной, страдальческой "все мои друзья идиоты" манере. Сириус очень знаком с этим вздохом. Сириус зачастую является причиной этого вздоха и гордится собой за это. — Тогда брысь с моей кровати. — Нет. — Я лягу на тебя. Заманчивая концепция. — Я с места не двинусь. — Сириус, пожалуйста. Напряжение в голосе Римуса заставило Сириуса подскочить на ноги за секунды, мгновенно меняя его настрой с игривого к обеспокоенному. Он подступил к нему ближе, приложив ладонь к его лбу, уголки его глаз сморщились от беспокойства. — Ты в порядке? Римус рассмеялся, но слабым, усталым смехом. — В порядке. Просто устал. — Перед полнолунием? — Перед полнолунием, — Римус кивнул, согласившись, и лег на уже освободившуюся от Сириуса кровать, потирая глаза. — Хочешь, верну тебе свитер? — спросил Сириус, мягко и тихо. — Нет, не стоит. Можешь его носить. И план забыт.

***

У Сириуса появилось ощущение, что он скоро просто выпрыгнет из своей кожи. Он приземляется на четыре лапы, энергично трясется, и Бродяга поднимает морду, чтобы выть на луну. Сохатый слегка толкает его своими рогами, как бы предупреждая, что надо быть тише, но в ответ он лишь игриво рычит, бегая по школьным территориям. Даже метла не способна дать ему такую свободу, как это. Сила, исходящая от каждого прыжка, отдается вибрацией в его лапах каждый раз, когда они касаются земли, и он чувствует это всем своим телом. Язык наружу, сердце бьется, как бешеное, а весь мир проходит мимо него в размытых цветах. Все его человеческие беды улетучиваются: весь стресс, все беспокойство, все ужасное разочарование. Есть только Бродяга и холодный ночной воздух, запах грязи и росы, и он бежит, наворачивая круги, пока его мышцы не начинают болеть. Он возвращается к Сохатому к тому времени, когда они с Хвостом уже у ивы, тяжело дышащие, весь мех пропитан росой, но он, по крайней мере, уже укротил свою неугомонность. Он аккуратно идет по проходу — с этим у него проблем было не так много, как у Сохатого. Он чует волчий запах, когда подбирается ближе к Хижине, и его собачий инстинкт твердит ему, что там находится кто-то из его стаи. Радостно размахивая хвостом, Бродяга бежит вперед. Его бег замедляется, когда он уже у Хижины, и он находит Лунатика по запаху. Сегодня ночью он точно озверел; так всегда происходит, когда ему приходится проводить несколько полнолуний без своих друзей. Он бо́льший волк, чем Римус, и он поворачивается к Бродяге, оскалив зубы. Тот скулит, автоматически подчиняясь и признавая в Лунатике высшего члена стаи. Волк делает прыжок, и у Бродяги появляется инстинкт завалиться на спину, откинуть голову, открывая горло, показать, что он знает свое место. Он перебарывает это, отпрыгивает назад, рыча и обнажая зубы в ответ. Они огрызаются друг на друга — показухи больше, чем настоящей агрессии — пока Лунатик не сдает назад. Он в очередной раз предупреждающе рычит, но больше не собирается нападать. Сегодня они были только в лесу. Лунатик был заперт на протяжении нескольких полнолуний, и они знали, что для него хорошо было бы выбраться, иметь возможность выплеснуть накопившуюся энергию. Бродяга бежит подле него, радостно лая, пока они петляют сквозь рощу. Сохатый замыкает процессию, в готовности отвести Лунатика обратно, если тот решит убежать. Но сегодня была хорошая ночь, и когда они возвращаются к Хижине, Бродяга измотан, а его конечности изнывают болью, но он доволен.

***

— Привет. — Привет, — Римус устало улыбнулся Сириусу. Он выглядел бледным и слабым в своей больничной койке — он так всегда выглядел после полнолуний. Под его глазами были темные круги. Голос был измотанным. — Просто принес тебе тут немного еды. Сириус заваливается на стул возле него и начинает выкапывать шоколад из карманов своей мантии. К тому времени, когда он закончил, на кровати Римуса уже образовалась небольшая кучка. — Ты мой спаситель, Сириус, — Римус мгновенно открывает один из батончиков и кусает, издавая стон от того, как это было вкусно. Звук был абсолютно Несправедливым, и от этого у Сириуса будто что-то перевернулось в животе. — Как ты себя чувствуешь? — Уставшим, по большому счету. На этот раз не так много увечий. А вы как, ребята? Я не... — Нет, нет. Ни единой царапинки. — Оу. Хорошо. Облегчение на лице Римуса понятно, и Сириус видит, как у того немного ослабевают плечи. — Ты тоже выглядишь усталым. — Такой отличной пробежки у меня сто лет не было. Это было просто невероятно! Римус нежно улыбнулся ему. — Рад, что тебе понравилось. — Да. Ой, у тебя тут немного... И внезапно у Сириуса появляется новый план. Такой простой, такой очевидный, он поверить не может, что раньше до этого не додумался. Он наклоняется ближе и быстро слизывает размазанный шоколад с уголка рта Римуса. Тот смеется, немного отталкивая его. — Ты и правда собака. Сириусу остается только в изумлении таращиться на него. Неужели Лунатик правда ничего не понимает? Это безнадежно.

***

— Все официально, — вздыхает Сириус, сваливаясь на диван и, следовательно, на Питера и Джеймса. Он развалился на них в драматической позе: голова на коленях Джеймса, а рука на лбу. — Сексуальненько. — Отвянь. — Я присоединяюсь к вашему легиону гиблых дел. — Эй! — Даже не пытайся себя защитить, Пити. Ты знаешь, что я прав. — Совсем не везет, приятель? — Это совершенно безнадежно, мой добрый друг. Все эти годы я издевался над вами, но я никогда по-настоящему не понимал горькую боль отказа. Она ударила глубоко по всему моему существу, Сохатый. — А ты ему просто сказать не пытался? — Не смеши меня, — Сириус снова вздохнул, растягиваясь еще шире в своей мелодраматичной позе. — Я сдался. Это безнадежно, совершенно и абсолютно... — Ой, Лунатик. Сириус резко вскинул голову и через спинку дивана увидел Римуса, только что вошедшего в гостиную через проход в портрете. Он повернулся на отклик и подошел ближе, чтобы не приходилось орать через все помещение. — Да? Сириус ткнул Джеймса локтем в живот, но это его не остановило. — Сириус полностью и бесповоротно сражен тобой и, скорее всего, хочет целовать твое лицо, не говоря уже о других сентиментальных вещах, как, например, держать тебя за руку и кормить шоколадом. Предательство! Сириус снова откидывает голову назад — он собирается здесь умереть. Он умрет на коленях Джеймса и Питера, и у Джеймса это будет на совести всю его оставшуюся жизнь. Предатель! — Оу, — Губы Римуса изогнулись в легкой улыбке, — Это все? — Вполне. — Сириус? Каким-то образом ему удается оживить себя после Смерти от Унижения на достаточное количество времени, чтобы открыть один глаз. — Да? — Его голос немного более хриплый, чем хотелось бы. — Можно тебя на пару слов? Вот оно. Вот и Пришел Конец. Окончательный Отказ. Прощай, мир. После этого он пойдёт прыгать с Астрономической башни.

***

Но когда они заходят в спальню, Римус идет к своей кровати. Снимает с плеча сумку. Кладет ее на кровать. Сириус замешкался у двери, чувствуя неловкость и ужас от того, как он внезапно стал ощущать каждый миллиметр своего тела. Стал сомневаться в своих движениях. Ремус поворачивается к нему. Снова идет через всю комнату. Он кладет руку на щеку Сириуса и поднимает голову, чтобы поцеловать его. Подождите. Мозг Сириуса зависает и снова начинает работать. Римус целует его! Не отвергает его! А целует! Что Очень Очень Хорошо. Вау! — Это значит, что ты мне тоже нравишься, — прошептал Римус, едва отрываясь от его губ, и Сириус может буквально ощутить на вкус удовольствие в его голосе. — Я не уверен, что хорошо расслышал. Лучше повтори. После Многих Поцелуев, которые были Очень Хороши, Римус немного отходит назад, чтобы посмотреть на Сириуса. Его щеки немного порозовели, волосы взъерошены, а губы припухли. Сириус — огромный фанат такого образа. Он думает, что Римусу стоит так выглядеть постоянно. — Почему ты мне не сказал? — Потому что, мой милый Лунатик, нельзя так просто взять и сказать о таком! — Оу, а что тогда делать? Сириус нахмурился, чувствуя себя идиотом из-за того, что ни один его план не сработал. — Что насчет поэзии? А омела? То, что я носил твои вещи? Мерлин, Римус, я лизнул твое лицо. — Оу. Оууу. Теперь это все имеет смысл. — Но ты ничего не понимаешь и безнадежен и ужасен в улавливании намеков. Римус рассмеялся, откинув волосы Сириуса от его лба. — Что ж, в свою защиту скажу, что такие вещи ты обычно делаешь каждый день. Сириус фыркнул, пряча свое лицо в изгибе шеи Римуса, вдыхая запах шоколада, книг и чего-то волчьего. — Безнадежен, — повторяет он заглушенным голосом, и Римус смеется в его волосы.