Номер один

Дети росли просто неимоверно быстро. Сам Саске даже толком не замечал, как бежит время, ведь он всегда был одним и тем же человеком, неизменным. Он будто застыл во времени, и все эти новые технологии, новые нравы, новые слэнги и так далее его вообще не затрагивали. Он будто окаменел: каким был тогда, когда война кончилась - растерянным, опустошенным и влюбленным, - таким и остался. Хироши к своим семи годам был гораздо был умнее и способнее многих ровесников, но почему-то предпочитал вести себя проще, считая, что "занудной физиономией" он отпугнет своих друзей. Мироку же наоборот, несмотря на свой пятилетний возраст, был не в пример серьезнее старшего брата и предпочитал вести себя соответствующе наследнику двух древнейших кланов деревни. Хината обожала обоих своих сыновей, как и ее отец, Хиаши-сан. Только слепой не мог догадаться, что кто-то из их сыновей станет наследником после смерти тестя, и Саске был не против. Он любил обоих своих мальчуганов, любил жену, с которой с годами у него установились теплые, почти дружеские отношения. Но все же... Старшая дочь Наруто - хотя, кого он обманывал, все прекрасно понимали, чья это дочь, но никто не осмеливался и слова сказать своему Хокаге на этот счет - унаследовала типичные черты Учих в полной мере: с угрюмоватым бледным личиком, блестящими темными волосами и большими черными глазами, она недолюбливала окружающих. Саске нечасто бывал в гостях у Узумаки, но одно он заметил сразу: кроме Наруто Сарада никого не подпускала к себе, даже Сакуру. Вообще-то если Саске и приходил к ним, Сакуры, как по заказу, не бывало дома, и его с широкой, но нервной улыбкой встречал Наруто с дочкой на руках, смотрящей на гостя исподлобья. - Мы тут кушали, - неловко отвечал Узумаки, вытирая пальцем измазанные пухлые щечки девочки, - хочешь чего-нибудь? - Нет, благодарю, - сухо отвечал Саске, не в состоянии отвести изучающего взгляда от ребенка. Конечно, все будет известно точно через добрый десяток лет, если у нее вообще проявится шаринган, но даже так, невооруженным глазом было видно, от чьего семени было зачато это дитя. Но Наруто, казалось, было на это все равно, даже наоборот - эти двое обожали друг друга, и это было тоже очевидно. - Проходи, только тихо, - шепнул Наруто, проходя в дом, - я только-только усыпил Боруто. Ужасный непоседа, я тебе скажу. Такой наглый - всего месяц, а уже знает, что любимчик! - Рад за тебя, - Саске был правда рад за него, хоть ревность и не давала ему искренне желать семейного счастья своему Узумаки. Но, увидев впервые маленькое, красное, "усатое" создание с белесыми волосиками на макушке и голубыми глазами в обрамлении куцых младенческих ресниц, Саске затопила такая живая, такая искренняя радость, будто этот комочек - его собственное дитя. Дети росли быстро, но они с Наруто не менялись совсем. - Тише, - шипел он в перерывах между поцелуями, наспех сдирая с Саске плащ и расстегивая рубашку, - я только-только детей уложил. Через час мне надо... в резиденцию.... Он приглушенно ахнул, не ожидая от Саске такой прыти: тот, напоследок жадно и по-подростковому слюняво поцеловав припухшие раскрытые губы, опустился вниз, на колени. Вжикнула молния. - Ч-чертов Учиха, - снова прошипел Наруто, ощущая, как начали предательски дрожать колени от такого Саске - румяного, с покрасневшими губами и с особенным, только ему присущим выражением лица: какой-то убийственной смесью из возбуждения, тщательно сохраняемой невозмутимости и стыдливости - именно, стыдливости! Учиха Саске, величайший шиноби всех времен и народов, наследник древнейшего клана-основателя ниндзютсу - очень вдумчиво и тщательно отса... удовлетворял своего Хокаге орально, то есть. Это было нечто само по себе, а в сочетании с тем, что это был не просто какой-то Учиха - не то, чтобы их было много, конечно, - а Саске, это сносило крышу почище чидори. Его высокомерный, вздорный, самый лучший в мире придурок. И Узумаки завороженно смотрел, как он старательно глотал, выписывал круги ловким языком, как блестели его распухшие губы, безжалостно распятые буквой "о", как дрожали его длинные прямые ресницы, и даже - как из-под них, цепляясь, выкатилась одинокая слезинка. Не кровавая, нет - обычная, маленькая и прозрачная. Вполне человеческая. А Наруто ценил моменты, когда Учиха, наконец, становился человеком, а не окаменевшим памятником самому себе, каким он стал после войны. Поэтому, после оргазма, дрожащих коленей и соленых поцелуев, Наруто затащил Саске в спальню и повалил на кровать, заново открывая все грани его человечности, в частности - выражение его лица, когда он кончает. Они оба были одними из сильнейших шиноби за всю историю существования мира, они могли развеять планету в прах и даже создать новую, они могли управлять как стихиями, так и другими людьми. Они могли все. Но они не были способны противостоять тому, что их тянет друг к другу. У обоих были семьи: жены, которых они искренно любили, и дети - их наследие, их будущее. У них было все - но это "все" обращалось в прах оттого, что они были потеряны друг для друга. Их уделом были редкие встречи втайне от жен, от детей, от всей деревни, да и что уж там, от всего мира. Имя Наруто было безупречно, и никто ни разу не усомнился в его кандидатуре на пост идола всего мира шиноби. Все видели только то, что транслировали по телевизорам, по пресловутому "Konoha TV" и по многим другим каналам, набитым ерундой, как болото - гнилью. Улыбающееся дружелюбное лицо с известными на весь мир "усами", оранжевый цвет, волосы - светлые, глаза - на экране всего лишь плоско-голубые, как в детской раскраске. Для мира Наруто вечно застыл таким - обманчиво-юным, неунываемым, вечным номером один. Лишь только Саске знал, что его волосы не просто светлые - золотистые, колючие и непослушные, с незаметно, но верно пробивающейся сединой, серебром вплетающейся в золото; что от улыбки у него легли незаметные лучистые морщинки у глаз и у рта, едва ощутимые под губами, если их поцеловать; что глаза у него не раскрасочно-голубые, как эмаль на любимом сервизе Хинаты, а синие, немного серые - как водоворот, и зрачок всегда широкий, как у пьяного кота. Может, коты и не бывали пьяными, но Наруто, и именно с Саске - был точно. Учиха на пробу касался носом пушистой каймы ресниц, и та оказывалась щекотной. Наруто смеялся на эти глупости своим грудным, хрипловатым голосом, огрубевшим с годами - и только Саске знал, как он звучит, когда Нанадайме снимал маску вечной бодрости. Сакура, безусловно, любила мужа - и эта любовь создавала им все условия для того, чтобы существовать друг от друга почти раздельно. Когда Наруто не пропадал на работе, он бесшумно пробирался в штаб к Саске, или в лес - тоже к нему. Подросшие дети требовали к себе внимания, обижались, жаловались, но они физически не могли забыть друг о друге даже на наделю. Даже при Сакуре и детях Наруто был вынужден носить маску, и только Саске мог принять его сгорбленным, усталым, почти что ненавидящим весь мир и деревню. Учиха разминал широкие каменные плечи, ерошил золотые с серебром волосы, целовал морщинки, пальцем трогал пушистые ресницы, будто впервые - и только тогда у Наруто появлялись силы снова быть номером один, новым богом мира шиноби, образцовым мужем и отцом. Саске, видимо, судьбой было предначертано причинять боль своей семье. Он понимал, что его холодность ошибочно воспринималась Хинатой и сыновьями как отсутствие каких-либо эмоций и теплых чувств, и если бы они знали его хоть вполовину как Наруто, то многое изменилось бы в одночасье. Например, Хината стала бы вести себя с ним более уверенно, не боясь презрения и равнодушия мужа, которых к ней Саске никогда не питал и не собирался, но которые она почему-что видела в нем. Хироши не смотрел бы на него с плохо скрытым страхом, а Мироку - с озлобленностью. Саске любил их всех, но любить и понимать - вещи разные. Он был явно не лучшим отцом и мужем, и списывать это на наследие Учих было глупо. А дочь... Что же дочь? Она никогда не будет Учихой, это ему обещал Наруто. На предложение Саске узаконить ее и дать по всем правилам свою фамилию он обещал, что вырвет ему оба глаза, и Саске отстал и больше не поднимал эту тему. Глаза Наруто вырвать, конечно, мог, но не в этом была суть. Он считал Сараду своей дочерью и плевать хотел, что тому нужно продолжить клан официально. Узакониваение ее как Учихи было бы предательством, а Наруто меньше всех в мире походил на предателя. Саске мог его понять. Вот и была в итоге Узумаки Сарада, в тринадцать лет пробудившая шаринган, к вящей радости Какаши и всей правящей верхушки Конохи. Она была лучшей ученицей в академии, которую закончила в девять, совсем чуть отстав от своего дяди Итачи, которого никогда не знала, и поравнялась в звании генина с Хироши. Саске краем уха услышал раз, как сын громко жаловался матери на надоедливую мелкую сокомандницу, задирающую нос, и усмехнулся про себя. Через годы шестнадцатилетний Хироши, непривычно серьезный, сощурив светлые глаза, спросил у Саске, глядя в упор: - Отец, - он замялся, но все-таки продолжил, - Сарада - моя сестра? Саске мог только обреченно кивнуть. Стало очевидно, что врать бесполезно, и причина таких вопросов - тоже была как на блюдечке. Проснулось любопытство: он так долго был последним и единственным Учихой, имеющим шаринган, что увидеть его вновь было волнующе даже для него. Даже Какаши, тоже имеющий сей драгоценный глазок, показывал его редко, а после войны - почти никогда. Но Саске встревожил Хироши - весь странно напряженный, угловато-острый, подавленный. Это так не похоже на привычного, веселого до абсурда сына, что ясно стало сразу - неожиданное родство с "мелкой сокомандницей" его ни капли не обрадовало. - Что случилось? - спросил Саске. Хироши сначала отмахивается и отшучивается по привычке, треплет жесткие черные волосы, торчащие во все стороны, а потом смолкает так же неожиданно, как спросил о Сараде. - Просто забей, пап, - он глупо перекатывается с пятки на носок, неестественно широко улыбается, - я просто люблю... ну... симпатичных девчонок... Но ты не волнуйся, я не о ней, - быстро прибавляет он. И Саске все понимает. Становится дурно, грудь пережимает судорогой из боли и ненависти к самому себе, когда сын, которого он порывисто привлек к себе - жилистый, тонкий, почти такого же роста - каменеет, а потом как-то обмякает и глубоко, обманчиво ровно дышит. За ошибки рано или поздно расплачиваются, и не обязательно - те, кто их совершил. Но все-таки это забывается, и больше даже - не выходит дальше Саске и Хироши. Годы снова бегут, Сарада становится очевидной, но негласной наследницей, Боруто - любимец Сакуры, оставшийся для Саске конвертиком с младенцем в руках Наруто, - уходит в АНБУ, как и Мироку, официально сменивший фамилию на "Хьюга"; Сарада, развив шаринган до третьей ступени, становиться джоуноном, лелея мечту стать Хокаге, как любимый отец (Наруто, не Саске - тот и за отца не считается), а Хироши становится профессиональным боевиком - и пропадает вечно на границах, на страх и горе матери. Годы пролетели - и Наруто, светловолосый скорее от серебра, чем от золота, все такой же крепкий, вечно юный бог мира шиноби, номер один - решает сложить свои обязанности и уйти таки на покой. Конохамару без особой радости принимает бразды правления, а Саске с чистой совестью берет Наруто за шкирку и отправляется - в поисках мира, еще не захваченного технологиями, где их никто не найдет, не увидит, не выставит на смех. Дети выросли - и таким старомодным, еще помнящим ужас войны, ее ледяное дыхание, страх и тоску разлук и потерь, как они, давно пора уступить молодым место. И Наруто, пусть он и главная часть этого темного, полного боли и ненависти прошлого, проходит красной нитью через всю жизнь Саске. Вечный для него номер один. И он знает, что так будет до конца его дней. Конец.