Номер один

Саске отвык от Наруто, ведь долгие годы он лицезрел лишь его бесстрастное лицо в роли правой руки Хокаге, и больше ничего. Поэтому оттого, что происходило, непривычно сильно и томно билось сердце, отчего Саске даже почувствовал себя живым, полным чувств и трепета. Там, где Наруто касался его, где целовал, где сжимал грубыми пальцами, там оживало его тело; Наруто смотрел ему в глаза безотрывно, если не зажмуривался, чтобы наклониться и поцеловать его еще раз - это оживляло его изнутри. - Боги, как же я по тебе скучал... - хрипло шептал Наруто, лихорадочно шаря руками по телу Саске, такому неожиданно слабому, такому податливому, как воск. Учиха, сглотнув, зажмурился и стиснул челюсти, запрещая себе выболтать все, о чем он думал и что чувствовал все это время. Он не хотел давать бывшему другу над собой столько власти, особенно сейчас, когда он и так берет его, соблазняет, лишает воли. Если бы он сказал ему, что чувствует... Наруто мог бы задаром забрать его в рабство, если бы только захотел. И так было всегда. Но Саске молчал, держал язык за зубами, пока Наруто, относительно удобно уложив его на стол Хокаге, мял, тискал, теребил каждый участок доступной ему кожи, пока лизал и оставлял засосы куда ни попадя. Так и сожрать ненароком можно было, от такой любви-то... Саске застонал, вздрагивая от прошедшего по телу заряда удовольствия, когда Наруто без церемоний сжал его член через ткань. Резко, грубо, без сантиментов. Наруто даже не разделся, а только расстегнул и приспустил брюки; Саске же, чувствуя себя девчонкой-девственницей, разомлевшей от первого поцелуя, лежал, оглушенный таким количеством Наруто, таким количеством его близости, его тепла, его запаха - полузабытого, но такого родного, терпкого, самого лучшего... Давно его так никто не касался. Так грубо и нежно одновременно, будто проникая под кожу; Наруто смотрел-смотрел-смотрел, прямо-таки наблюдал за ним, за тем, как Саске выгибался, как под закрытыми веками двигались его глаза; чакра Наруто щекотала кожу, вызывала что-то похожее на зуд, но не назойливый, а легкий, похожий на приятное покалывание. Это значило, что Наруто возбужден, и что возбуждение затронуло не только тело. Сам Саске от этом не думал. Он вообще был не в состоянии думать и что-то решать, пока Наруто был так близко и смотрел такими пьяными от любви глазами. - Я скучал, - повторил он почти тоскливо. Саске, не открывая глаз, скупо улыбнулся зацелованными губами. - Я знаю. Наруто, рыкнув, наклонился и укусил его за подбородок; его твердый и очень горячий член требовательно ткнулся Саске в бедро, пачкая его смазкой. - А ты по мне, теме? Скучал? Думал обо мне хоть немного, Учиха? Думал? - спрашивал он бесконечно, как заведенный, пока пытался втиснуться в него, наваливаясь сверху, прижимая своей тяжестью сверху как прессом. Саске не отвечал: он отвлекался на анализ своих ощущений, беспорядочных и острых, за которыми невозможно было угнаться. Он даже не снял плащ, терпения Наруто хватило только на расстегнутые верхние пуговицы и спущенные брюки. Шея и грудь горели от его поцелуев, Узумаки приподнял его бедра и раздвинул ноги до максимума, и Саске лежал, как какая-то баба - истекающий смазкой, потный и довольный тем, что его пользуют. Туго, сложно, болезненно без смазки и подготовки. Столько лет прошло, столько долгих и одиноких лет, что даже представить страшно; Саске, задыхаясь, цеплялся за широкие каменные плечи Наруто, ерошил жесткие волосы на затылке, пока тот медленно, плавно двигал бедрами, совершая сложное для обоих проникновение. Скольких Наруто трахал также, властно раздвинув ноги? Скольких целовал также, пока хватало дыхания? Скольким шептал глупые слова о любви, пока натягивал на свой член, пока сжимал пальцами бедра до синяков? Эти мысли злили, мешали Саске раскрыться и наслаждаться, отдаться полностью; даже когда стало совсем хорошо, почти до боли в напряженных мышцах, он не мог позволить распотрошить себя окончательно, потому что понимал, что то, что происходит сейчас - это разовый, единичный случай. Они не принадлежали друг другу больше, и они оба это прекрасно понимали. Разница была в том, что Наруто отчаянно старался об этом забыть, а Саске наоборот - боялся поддаться соблазну, боялся с головой окунуться в Наруто и не выбраться. С ним всегда было так: только он умел вывернуть наизнанку и беззастенчиво поиграться на чувствах Саске. Никто из ныне живущих не мог подобного, потому что всех самых дорогих он уже лишился. Но он мог попытаться получить механическое удовольствие от секса, извлечь из него только физическую разрядку. - Саске, - шептал Наруто, двигая бедрами в быстром беспощадном темпе и целуя, целуя без конца - от ушей до ключиц, иногда сминая покорно подставленные губы, - о, боже, Саске... Вообще-то Учихе было неудобно, слишком жарко, все тело ныло, подрагивающий член был бесцеремонно зажат между их животами, задница горела от сухого проникновения, но Саске мог только хрипло стонать и беспомощно цепляться за плечи Наруто, пока кончал, прямо-таки выворачивался в судорогах острого удовольствия, стараясь не выкрикивать его имени, как какая-то влюбленная девчонка. Наруто же, аккуратно вытащив член, довел себя рукой и тоже вздрогнул, глуша стон в очередном жадном поцелуе. Извлечь только физическую разрядку не вышло. Наруто, смотря на него своими синими-синими глазами, как-то до смешного глупо и искренне сказал: - Ты красивый, когда потный и растрепанный. Саске только фыркнул на его слова. Наруто в ответ убрал его челку пальцами правой руки, чуть царапнув кожу бинтами, и коснулся влажными пухлыми губами изгиба его брови - просто потому, что захотелось. Сердце Саске резануло от такого количества Наруто, от огромной волны нежности и слепого обожания, накрывшей его. Это было глупо. Это уже не было похоже на секс, хотя Саске до сих пор лежал с раздвинутыми ногами, и Наруто до сих пор лежал на нем сверху, занимаясь всякими глупостями. Он был как огромное теплое одеяло, только совсем не удобное и вообще тяжелое, но Учиха почему-то не был против, хотя изнутри уже начинали скрестить беспокойство и запертая, но вырывающаяся обида, смешанная с едкой тоской и болью. Саске знал, что не может претендовать на что-то, кроме как на одноразовый быстрый секс втайне от всех, пока их жены возятся с детьми, и пока вся деревня готовится к инаугурации Седьмого Хокаге Узумаки Наруто, героя Конохи. Знали бы они все, чем этот самый герой только что занимался с другим героем войны, по совместительству - со своим бывшим лучшим другом. Но Саске не было стыдно. Он просто знал, что это Наруто потом будет стыдиться того, что произошло, будет снова холоден и убийственно вежлив, пытаясь сделать вид, что все хорошо. Саске не мог его винить, ведь на Узумаки ответственности куда больше, чем на нем. Трудно вести себя иначе, когда ты - первое лицо деревни, опора и поддержка всех. Но все равно это приносило уже вполне знакомую и предсказуемую боль. Саске аккуратно, но настойчиво спихнул его и принялся приводить себя в порядок, стирая сперму с живота, застегиваясь на все пуговицы и поправляя волосы. Между ног нещадно зудело, одежда прилипла к коже, спина чесалась от пота, но внешне - он это знал наверняка - он смотрелся еще строже и недоступнее, чем до всего. - Удачи Вам завтра, Хокаге-сама, - сухо произнес он. Наруто сидел, сгорбив широкие плечи; Саске, глядя на его спину, снова остро возненавидел его, как и все, ради чего тому приходилось жертвовать Учихой снова и снова. Саске не был глуп, он все понимал, но это не мешало едкой смеси из усталости, ненависти и боли снова начать разъедать ему внутренности. Он знал, что сейчас Наруто тоже с неохотой приведет себя в порядок и пойдет домой, к Сакуре и к дочке. Он знал, что этому добе все равно, что жена неверная, а дочка так и вовсе не его. Они были частью его маски, маски безупречного шиноби, лидера и образцового легендарного воина. А сколько можно насчитать из легенд и героев изменников и педерастов? Правильно. Ни одного.