Венец творения

       Не хотелось бы говорить такую банальщину, как «бойтесь собственных желаний — они имеют свойство исполняться», однако я уже сказала это. А ещё сто раз помянула добрым словом не только генетику, природу, родителей и организм, но и желание заиметь какие-нибудь прикольные сверхспособности, как любимые супергерои. Читать чужие мысли я не научилась, управлять металлом — тоже. А вот искусством жрать и не толстеть овладела в совершенстве, чему совершенно не была рада: не толстела я потому, что калории надолго не задерживались в организме — вместо этого моим спутником стал постоянный, мучительный, изнурительный голод.        Но он пришел не сразу. Первой была память. Идеальная, как у машины, чей объем исчислялся даже не терабайтами, а скорее пета- или даже эксабайтами.        Открытие этой удивительной особенности моего мозга случилось при зауряднейшем событии: мы с подругой посетили гик-кафе на Бродвее 1501 как раз в день проведения викторины по моей любимой супергеройской вселенной, и я ответила на все вопросы, хотя тот же фильм про Халка смотрела много лет назад и должна была его уже забыть. Но помнила всё. Идеально. Вплоть до кадра. Так, как не помнила никогда и ничего. Весь оставшийся вечер я предлагала Хлое задавать мне вопросы из грозившего нам на следующей неделе экзамена и, к своему удивлению, легко воспроизводила ответы слово в слово из учебника, который как наяву представал перед глазами.        Последний раз я открывала его даже не месяц назад, а где-то перед рождеством.        Идеальная память здорово выручила меня в учебе, я жалела лишь, что она не появилась у меня в школе…        Но, как это обычно бывает в историях, подобных моей, она оказалась лишь верхушкой айсберга. Я стала больше есть — но пока еще голод оставался где-то на фоне, не превратился в часть моего существования.        В повседневной жизни стало больше радостей, когда страдавший от рака дядя внезапно излечился. Я просто была рада, что он вылечился; поверила в чудо, бога, сверхъестественные силы. Мы проводили больше времени вместе… и именно его рассказы о моем детстве я вспоминала и разбирала на фрагменты в своей идеальной памяти после, когда жизнь становилась слишком невыносимой, чтобы не бежать от реальности.        Вообще, привычка разбирать воспоминания на фрагменты появилась почти сразу после того, как я осознала преимущества своей памяти, и именно она раскрыла мне глаза на чудесное божественное исцеление дяди. Я разложила все предшествующие чуду дни вплоть до секунд. Секунд, в которые заметила странность, огромный массив информации и приступ острого голода.        Тридцать семь триллионов клеток человеческого тела не просто пронеслись в голове, они были мной поняты. Даже не на уровне инстинктов, а как будто в голове был Т9 для ДНК, я нашла ошибку, из-за которой мутировавшие клетки отравляли организм дяди. Исправила её. В каждой из тридцати семи триллионов клеток исправила то, что вызывало болезнь, и… и боже, разве этого недостаточно, чтобы уже знатно обосраться с самой себя?! Я серьезно думала, что поехала крышей, окончательно свихнулась после переезда в Америку!        Сидя в холле общежития, я тупо смотрела в какой-то модный журнал, одолженный у соседки, и сходила с ума. В момент чудо божье оказалось ничем иным, как моей… мутацией?        Дядю выписали. К тому моменту я уже возненавидела людные места и охотно съехала с общежития к нему. Было неловко портить выздоровевшему дяде личную жизнь: из-за меня он не мог водить домой женщин, — но мне требовалось убежище от мира!.. И людей. Стоило выйти на улицу, как меня тянуло к незнакомцам с непреодолимой силой, появлялась отчаянная потребность укусить их до крови или просто подержать за руку. Каждый раз — совершенно рандомным. Я не могла найти связей, закономерностей. Одни были соблазнительнее других, кто-то отвращал меня, а кто-то оставался мне неинтересным, словно и нет никакого человека передо мной.        Мне становилось страшно, казалось — схожу с ума. Хлоя — соседка по общежитию, переживавшая из-за моего поспешного съезда, — услышав о проблеме, потащила меня в клуб готов, где неформалы добровольно резали себе руки, наполняя бокалы и стаканы кровью и предлагая всем желающим. «Тебе просто нужно пережить этот приступ кровожадности, сладкая!» — улыбалась Хлоя, подбадривая меня. Она всегда звала симпатичных ей людей «honey» и «sweety», даже если её настойчиво просили так не делать. Особенно — если её настойчиво просили так не делать!        Мы только зашли в полутьму подвала, развеиваемую неоновым светом нескольких ламп над баром и отдельными столами, как Хлоя затерялась в завываниях ритмичной готической музыки где-то в толпе фанатов Дракулы и Семейки Аддамс, оставляя меня в одиночестве. Откровенно говоря, я — в растянутом свитере, честно стянутом с плеча дяди, и потертых джинсах, — не подходила этому колоритному месту. Мне было неуютно и голодно, а еще совершенно не тянуло к людям (что даже дарило облегчение: в метро, по дороге сюда, так хотелось куснуть пожилого мужчину).        Симпатичный парень — хоть сейчас к Блейду на казнь, настолько он был похож на известных по фильмам вампиров (но не по Сумеркам, нет, они плохой «справочник» о кровососущих тварях), — появился передо мной после вспышки софитов, коварно притаившихся под потолком, и я успела увидеть лишь его удлиненные клыки, прежде чем он протянул мне рюмку, в которой плескался… окей, не томатный сок.        Кровь не выглядела притягательной и пахла чем-то железным, вроде ржавых качелей после дождя. Мгновенно захотелось отказаться от такой чести (я не возьму эту гадость в рот!), но в голове отчетливо всплыли слова Хлои, даже её выражение лица и интонации память подкинула в мельчайших деталях, и я со вздохом опрокинула рюмку в себя, как будто стопку водки.        Вампиршей, чудесным образом лечащей рак, я не оказалась. Вкус крови был просто ужасен, отвратителен, абсолютно ужасен. Хотелось срочно запить эту гадость чем-то, желательно — водкой или вином, чтобы продезинфицировать ротовую полость!        Но! Но моё сознание внезапно стало кристально чистым: я увидела их. Словно в голове оказался мощный вычислительный компьютер, способный из крови вытягивать все данные о ДНК. Её спираль, белок, кодирующий всю необходимую для репликации клеток информацию, — вся она оказалась передо мной, открытая и доступная, расшифрованная и понятная. Совсем как в больнице, когда я держала руку дяди, с тем лишь различием, что теперь я могла интерпретировать больше чужих генов. Понимать их четче, осознавать, какой за что отвечает, как вообще работают их соединения…        Эти знания просто появились после того, как кровь в стакане закончилась.       — Тебе бы на диабет провериться, да и маме сказать, что отец твой ей родственник. Постаксиальная полидактилия стопы как бы намекает, — пробормотала, задумчиво рассматривая ботинки парня.        С чего я вообще взяла, что у него шесть пальцев на ноге?..        Мой «донор», когда я вскинула на него мимолетный взгляд, хмурился и выглядел очень раздраженным и обеспокоенным. Что же, я бы тоже не выглядела радостной, обвини кто-то моих родителей в кровосмесительной связи. — Откуда ты знаешь, что мои родители — родственники?! — прошипел злобно он, попытавшись схватить меня за руку.        Слишком поздно: я дослушивала его ответ, уже старательно протискиваясь сквозь толпу не особо красиво дрыгавшихся под музыку тел в сторону выхода, проигнорировав мелькнувшую неподалеку блондинистую макушку Хлои.        К черту! Я не подписывалась быть вампиршей-расшифровщицей генов!        Я просто вышла на улицу, взяла такси и вернулась к дяде. Всю дорогу немного потряхивало, а еще безумно хотелось есть. Голова просто взрывалась и отнюдь не от генов парня, а от фантастичности произошедшего. Идеальная память? Хрен с ней, не так удивительно. Но это! Это… эта способность — я боялась говорить суперспособность даже мысленно, — не то, чем должна обладать русская эмигрантка, еще даже не доучившаяся на медсестру!        За что я всегда любила и безмерно уважала дядю, так это за его проницательность. Он всегда знал, что мне нужно и как лучше поступить. Совсем как когда-то давно, когда решил, что нам нужно переехать в Америку и начать новую жизнь. — Закажем пиццу? — ничего не спрашивая, улыбнулся он, взъерошив мои волосы. — Две. А лучше три. С мясом, — совершенно убито отозвалась я, все еще ощущая мерзкий металлический привкус во рту. — Надеюсь, ты не беременна, иначе одним потенциальным молодым отцом в Штатах станет меньше. Охотничье ружье у меня не для красоты в кабинете висит, — со всё той же неизменной улыбкой сказал дядя, но взгляд его сделался холодным, колючим.        У него никого не было, кроме меня, как и у меня — никого, кроме него, так что гиперопека выглядела не раздражающей, а скорее слишком милой. — Я в конце концов будущий медик! Разумеется, я предохранялась… Да и, — добавила я, подумав, — случись такое, ружье бы не понадобилось — обошлись бы убойной дозой кальципарина.        Улыбка на этот раз вышла даже почти не вымученной. Мы заказали пиццу — с мясом, как я и просила. Дядя, видя, в каком я состоянии, открыл бутылочку вина и предложил посмотреть комедию, которую крутили по телику.        Он уснул после второго бокала и первой коробки пиццы. Я не опьянела и после бутылки виски (открыла сразу за вином). Оно меня не взяло.        У меня никогда не было такой сопротивляемости алкоголю.        Ага, а еще — идеальной памяти и способности читать чужую ДНК!        С того дня, проходя практику в больнице медсестрой, я иногда пила кровь пациентов, чтобы справиться с дурацким желанием узнать их ДНК. Закономерность мной всё-таки была найдена: в большинстве своем здоровые люди меня не интересовали. Как и больные. Только те, у кого в ДНК находилась какая-нибудь интересная мутация, вроде того парня — у него, как и у меня, были уплотненные кости из-за мутации в гене LRP5…        Но не одной кровью насыщалось моё тело. Точнее, оно совсем не насыщалось. Приходилось много тратиться на еду: голод преследовал меня постоянно. Вишенкой на торте стали выходки организма.        Боже, лучше бы это были сбои в менструальном цикле! Да, это заставило бы поволноваться, но не слишком: после гот-вечеринки и парня со склонными к инцесту родителями я забыла об интимной жизни точно так же, как и об обычной (впрочем, менструации тоже охренели от такой жизни и распрощались со мной).        Но — нет, это не были обычные, объяснимые отклонения. Это были долбанные, чертовски неудобные и неуместные сверхспособности. В стрессовых ситуациях или — иногда, — совершенно рандомно организм перестраивался. Бесконтрольно. Я начинала прекрасно видеть в темноте или обильно выделять тепло, чувствуя себя комфортно в редкий для нью-йорской зимы мороз…        Хлоя была обеспокоена моим состоянием: я стала дерганой и раздражительной. А кто бы не стал в такой ситуации?! Я либо сходила с ума, либо превращалась в какую-то стремную мутантку. Даже не знаю, была ли я марвеловского формата или DC, но, в любом случае, легко мне не было точно!        Так как от Хлои у меня не было секретов, я даже с каким-то облегчением вывалила на неё всё. Про постоянный голод, про странные особенности организма, про жажду чужого ДНК, про то, как смогла излечить дядю от рака. Хлоя мне не поверила, пока я не взяла её за руку и не исправила её зрение. У неё было минус два на оба глаза, не врожденное, но мои способности эволюционировали до такой степени, что подобное не становилось преградой. Клетки чужого организма, как глина под умелыми руками скульптора, были полностью мне подвластны…        Меня забрали спустя неделю.        Не знаю, как этой частной (а может, и государственной) организации удалось обо мне узнать… возможно, рассказала Хлоя? Начались опыты. Честно сказать, если бы мои пленители не ограничивали мою свободу так радикально и не причиняли столько боли, я бы даже была рада заключению. Рада была бы, если бы меня излечили от моей ненормальности…       Но никто лечить меня не спешил. Они использовали меня, чтобы узнать секреты генетической цепочки, а после — её стабилизации или изменения. Рак — мутировавшие, но всё же клетки, а я, как выяснилось, могла с ними взаимодействовать посредством физического контакта с носителем. Так я излечила дядю, так подписала себе приговор на вечное заключение в стенах лаборатории. Меня исследовали, меня использовали, и всё ради науки, ради дня, когда они смогут создавать людей с удобным им генетическим кодом без моего участия.        С первого дня в лаборатории я перестала быть человеком — ко мне даже больше не обращались по имени, только «пациент пятьдесят девять». Отныне я была неудобной машиной по изменению чужой ДНК, а чуть позже — отличным полем для экспериментов.        Не помню, в какой год они решили, что пора и за моё тело взяться. Нет, меня изучали и раньше, но чтобы ставить на мне опыты? Кажется, это случилось после две тысячи четырнадцатого? Нет, после пятнадцатого. В прокат уже вышла «Эра Альтрона», и мне принесли лицензионный CD.        Я была в лаборатории 24/7. В отдельной камере. Как заключенная… скорее, как лабораторная подопытная мышь. Сначала мне просто указывали, как и кого менять, проверяли границы моих возможностей по трансформации других организмов. Потом, разумеется, через какое-то время наблюдений обратили внимание, что я тоже способна меняться. Конечно же, стали изучать и пределы моих изменений.        Заставить мутировать меня у них получалось с переменным успехом. Я не стала ни Росомахой, ни Магнето, ни Мистик, ни кем-либо ещё, когда меня ослепляли с помощью радиоактивных отходов, когда меня облучали такими дозами радиации, что кожа тут же сходила с меня слоями, когда в мой генетический код пытались «подмешать» гены других людей и даже животных, когда меня обкалывали препаратами, кормили добавками, заставляли дышать газами (конечно, у них не было цели меня убить: к таким смертельным опытам они приступили не сразу).        Я не умерла по одной простой причине: когда среда становилась агрессивной ко мне, тело подстраивалось. Это немного напоминало Дарвина — но у него это происходило иначе, по его собственному желанию! У меня за последние десять лет так и не вышло изменить собственное тело по желанию…        Зато тела других — сколько угодно. Давало бы мне это ещё контроль над их разумом — и я бы уж сбежала отсюда.        О, а я пыталась сбежать! Отказ сотрудничать их только смешил; три дня в одиночке без света и общения, наедине со своими мыслями, здорово склоняли передумать. Попытки саботировать работу оборачивались еще большими наказаниями, и потихоньку им удавалось выдрессировать меня…        Только побеги я все равно пробовала. Пару раз. Воспоминания о дяде, о его тепле и историях из моего с братом детства, которые он рассказывал, стали моим убежищем, моей силой, которая помогала искать выход.        Я не могла мутировать организм с ничего, я должна была знать, во что мутировать — то есть, уже иметь образец. Что-то вроде… обнаружив в поглощенном материале ген или его отклонения, вызывающие, допустим, усиление мышечной ткани, я могла передать этот ген или модифицировать его, чтобы вызвать больший эффект. Потому понадобилось некоторое время и n-ое количество поглощенного материала, чтобы, когда меня привели к очередному подопытному, я создала из него живой генератор сонного газа.        Женщина была худой и низенькой, значительно слабее рослой и крепкокостной меня, а еще — совершенно ошарашена тем, что из её кожи активно сочился воздух, потому я легко подхватила её под руку и потащила за собой, со злорадством пиная пленителей. Мы преодолели значительную часть исследовательского комплекса, в котором я плохо ориентировалась, но прихваченные карта доступа и планшет одного из усыпленных сотрудников выручали…        Тогда нас поймали. Военные в противогазах. Этого стоило ожидать, но я надеялась, что они не сориентируются так скоро. Наивно надеялась, что успею…        После этой попытки я больше никогда не пыталась сбежать.        После этой попытки я навсегда зареклась самовольничать, когда меня заставляли менять чужую ДНК.        …ведь иначе пятьдесят девятой будет очень плохо.        Моё тело кардинально менялось лишь тогда, когда на кону стояла моя жизнь, и то после исчезновения угрозы возвращалось в привычную форму, напоминая о мутации лишь жгучим чувством голода. Зато выяснился один радостный факт — я не старею. Моя ДНК, совершенно обычная (не считая отклонений в LRP5), не отвечающая на вопрос, откуда у меня эти способности и проклятущая живучесть, не имела предела Хейфлика. То есть клетки делились бесконечно: выделяли фермент теломеразу, которая наращивала теломеры на концах хромосом.        Таким образом, я не могла умереть от старости — она банально не могла наступить. Радостным открытие было только для моих пленителей. Для меня это звучало как ещё один приговор: я навечно останусь здесь.        …в тридцать осознавать бессмертие было сложно, особенно когда треть из проведенного на свете времени я провела в застенках лаборатории.        Меня резали, жгли, облучали, топили, давили… проще сказать, что со мной не делали: не относились ко мне, как к человеку! Хотя после всего произошедшего я уже и сама не относилась к себе, как к человеку, а собственное имя… не забылось (не могло, с моей-то идеальной памятью), но затерлось, стало далеким и неважным.        Я привыкла к обезличивавшему меня «Fifty nine» и не роптала лишний раз. За послушание получала плюшки, за уже лет пять сошедшие на нет бунтарские порывы — кнут.        Совершенно очевидно, что о побеге я не думала.        Но он подумал обо мне сам, как бы безумно это ни звучало.        В тот день, когда меня вели на очередной эксперимент, — Фрэнк, охранник, приставленный ко мне месяц назад, обмолвился, что это — вроде как — испытание нового оружия, — я ощущала, что с моим телом что-то не так. Может, это были результаты добавок, отдававших ужасной горечью в каше и гнилостным вкусом в апельсиновом соке, что мне вчера подмешали, но тело ощущалось как-то странно.        Мне было… зябко. Простая больничная пижама с вышитым на ней номером камеры, ставшим моим именем за это десятилетие, не спасала от прохлады, пробиравшейся буквально под кожу, облизывавшей, кажется, даже кости.        Иронично, что сегодня меня решили «погреть». Фрэнк не ошибся — это было испытание оружия. Лазерной пушки, если точнее. Я ощущала себя курицей-гриль, пристегнутая ремнями к стулу и жарящаяся под тонким дымчатым лучом. Тело, что удивительно, никак не могло найти защиту, и, расплавив кожу (в считанные секунды добравшись до эпидермы), тонкий луч уже запекал мясо.        И откуда только эти сволочи достали источник энергии, чтобы создать лазерную пушку? Я думала, подобное оружие — лишь фантастика, и людям еще далеко до его создания… что иронично в свете моих особенностей, которые тоже относились к фантастике.        Тело не подобрало защиту от лазера. Я поняла это абсолютно отчетливо, как всегда понимала ДНК, лишь попробовав биоматериал. Мне всё еще было больно, я всё еще поджаривалась, но мне больше не было холодно. Просто в одно мгновение я ощутила тепло, и оно становилось всё сильнее. Некомфортнее. Приборы, отслеживавшие моё состояние просто на всякий случай, показывали повышение температуры тела и сердцебиения.        Регенерация всё еще не запускалась, как и не появлялась защита от лазера, а болваны в исследовательских халатах заволновались.        Вскоре я ощущала себя даже не как в бане, а как на поверхности солнца. Это было невыносимо. Болезненнее, чем все эксперименты до этого. Даже купание в кислоте не было столь мучительным, как происходящее сейчас. И ведь, черт подери, дело скорее всего даже не в лазере! А в его сочетании с теми добавками!        Не знаю, сколько времени прошло (для меня — словно вечность), но ученые покинули комнату и перебрались в отдельную кабинку, отделенную от места моего заключения навороченным бронебойным стеклом. Этих болванов стало еще больше, среди них мелькал кто-то из охраны… и, кажется, даже военные. Они о чем-то спорили, экспрессивно махали руками, порывались отключить лазер, но каждый раз находился кто-то, не позволявший этого сделать. Исследователи ожидали результата так же напряженно, как и я.        Не самое приятное чувство, когда тебя словно разрывает изнутри. Глазные яблоки, уши и рот спалило ко всем чертям, когда я попыталась закричать. Жар, всё это время плавивший мои кости изнутри, вырвался из меня, и мир погрузился во тьму. Я ничего не видела и не слышала, но тело всё еще ощущало боль. Меня как будто тащило через мясорубку снова и снова, и уже просто ебучая, иначе не назовешь, регенерация не запускалась!        …пожалуйста… пусть это просто кончится…        Шум ветра ворвался в мозг, измученный болевыми сигналами. Запах сырости наполнил нос, а стремительно покрывавшаяся кожей (ура, наконец-то!) ладонь нашарила что-то влажное и шершавое. Пахнувшее асфальтом.        Это было настолько неожиданно и шокирующе, что удар металлической руки, размозжившей часть черепа, даже как-то отрезвил. Тело, от которого, по идее, должны были остаться жалкие ошметки, продолжило спокойно регенерировать, а я медленно села.        Мужчину с металлической рукой, напавшего на меня, можно было назвать симпатичным, не будь он из-за своих жирных паклей и небритости похож на неопрятного бомжа. Каштановые кудрявые волосы чуть выше плеч действительно были сальными и действительно свисали сосульками на искаженное в зверском выражении небритое лицо. Тупой взгляд напомнил мне «добровольцев», накачанных наркотой до отказа, которым я меняла генетический код по приказу пленителей. Мне было жаль их, но себя ещё жальче. Тем более… за сотрудничество меня кормили сладеньким и давали книги, комиксы, музыку и фильмы. Иногда даже позволяли поиграть в приставку.        Да, я взрослый человек и всё такое, но, черт возьми, без развлечений в одиночной камере можно и с ума сойти!        Как бы там ни было, сейчас я сидела на асфальте, моя черепушка собралась по кусочкам обратно, а мужчина с тупым взглядом, кажется, стоял в недоумении. Он явно бил с расчетом, что убьет меня, но факт того, что я выжила и избавилась от нанесенного урона, ускользал от его понимания, рушил картину мира.        Я медленно поднялась, не делая резких движений, чтобы не спровоцировать молодца. От свежего воздуха, даже с привкусом бензина и дыма, кружилась голова. Не лаборатория. Не исследовательские комплексы и бесконечные коридоры под конвоем кого-нибудь вроде Фрэнка. Над головой было ночное небо, затянутое тучами, а вокруг шоссе и лес. Не лаборатория. Свобода.        Хотелось визжать и бегать кругами, но я была недостаточно быстра, чтобы что-то предпринять. Еще — недостаточно быстра, чтобы уворачиваться от ударов разъяренного (ой ли? Может, просто под «кайфом»? Своеобразным, правда, но это смотря какая наркота попалась…) мужчины. Я не Флэш, зато почти бессмертна. Ещё бы боли не чувствовала, но — увы. Тело регенерировало, пока мужчина наносил всё новые и новые удары, выбивавшие из меня кровь и даже куски плоти…        Незнакомец и его внешний вид вызывали смутное узнавание, а врезавшаяся в дерево машина, в которой сидели двое (их гены были не очень интересными, меня даже не тянуло их укусить) и ещё пять штук чего-то вкусненького покоилось в багажнике, — усиливали чувство дежавю.        Всё было довольно узнаваемо, если поднапрячь мозги. Захотелось увидеть живое воплощение моей Фортуны и дать ей в глаз или отблагодарить матушку-природу за свою мутацию, из-за которой я здесь. Какая-то часть меня радовалась свободе, другая — этому попаданию: столько возможностей и просто интересный мир, — третья же на уровне инстинктов кричала что-то вроде: «Здесь столько вкусненького!».        Ну да, мутантов с интересными способностями здесь действительно много, боюсь, оперативной памяти мозга не хватит, чтобы запомнить все коды… Но тут проблема ещё с добычей их крови… и я снова не о том думаю!        Если я там, где предполагаю, то против этого накачанного мужчины, похожего на бомжа, мне поможет только одно. Челюсть регенерировала хуже всего: много ударов Зимнего приходилось на голову. Меня не мотало по всему шоссе от них только потому, что я по массе почти приближалась к рослому мужчине (не из-за странных сил, а всё из-за того же мутировавшего LRP5).        Так что мы с товарищем кружились практически на одном месте, причем молча: я всё еще не ощущала боли, потому и не возмущалась особо, раздумывая о ситуации и ожидая, когда смогу хоть что-то сказать. В какой-то момент вместо бульканья удалось выдать связную речь:       — Желание. Ржавый. Семнадцать. Рассвет. Печь. Девять. Добросердечный. Возвращение на Родину. Один. Товарный вагон.        Код активации Зимнего появился в голове за доли секунд. Легкий американский акцент не сделал русскую речь неразборчивой или невнятной, чего я, на самом деле, немного боялась. Вместе с облегчением от того, что мой русский всё еще неплох, пришел зверский голод. Да уж, наверное, лаборатория тратила огромные деньги не на опыты, а чисто на прокормку одной меня. И это вовсе не шутка, и не преувеличение — после изменения своего или чужих организмов, я ела, как не в себя.        Хотя, думаю, от голода не помру: тело посчитает внутреннюю угрозу смерти от истощения такой же агрессивной средой, как и повышенный радиационный фон, и просто трансформируется для поглощения другой энергии, как с лазером.       — Жду приказаний.        Металлический кулак застыл перед моим многострадальным носом. Я облегченно вздохнула, осознавая, что мозги могли отнюдь не эстетично расплескаться по асфальту, как кровь и печенка пару минут назад. Она до сих пор валялась на мокром асфальте, представляя собой весьма неаппетитное зрелище. Впрочем, какой-нибудь дикий зверь может и полакомиться…       — Замри, солдат. Подумай пока о возможных путях отхода и местах, где нам будет надежнее всего спрятаться.        Моя нервная система не была усовершенствована, как мозг, но после десяти лет заключения оказалась готова ко всему. Даже ко встрече с богом или новости, что мы живем внутри матрицы, погруженной в ещё одну матрицу на случай, если люди вырвутся из первой.        В машине сидели не трупы — просто люди без сознания. Наверное, это хорошо: и что живы, и что без сознания.        Непривычно оказалось смотреть на людей не в медицинских халатах и не в военной форме, а в обычной, гражданской одежде. Как будто сплю и вижу воспоминания из нормальной жизни, подошедшей к концу десять лет назад; сны мне, кстати, не снились. Только рандомные воспоминания.        Не очень молодые, но не совсем старики, мужчина и женщина пребывали в жалком состоянии после столкновения машины с деревом. Нет, умереть от полученной встряски они не могли при всем желании, очевидно, подушки безопасности и сама машина были достаточно высокого класса, чтобы защитить парочку… Однако помощь им бы не помешала. Сжав рукой сухую ладонь Говарда Старка — а, если правильно все понимаю, это именно он, — я сглотнула вязкую, все ещё отдающую кровью слюну.        Разумеется, я не собиралась превращать чету Старков в мутантов, но проверить их состояние на уровне поглубже стоило. Не думаю, что меня бы сожрала совесть, если бы старики померли сейчас в машине, но… не знаю, наверное, фанатка во мне хотела, чтобы родители Тони выжили?        Я отпустила руку ошарашенного мужчины, пришедшего в себя, и схватилась за дрожащие пальцы все ещё бессознательной Марии Старк, проверяя и её состояние. Немного норадреналина, который я помогла телам выработать, им точно не помешает, как и еще нескольких гормонов… Гематомы свела с них и немного оздоровила весь организм мгновенно: такие мелкие изменения не занимали много времени — правда, сил и концентрации сжирали прилично. Удовлетворившись состоянием Старков, я уцепилась рукой за крышу машины, почти вытаскивая себя из салона. — Кто ты? Что тебе нужно? — недоуменно спросил Говард.        Его цепкий взгляд вызвал мурашки по коже. — Никто. Ничего. Хотя, буду благодарна за пару миллионов на мою карту, будь она ещё у меня… — весело отозвалась, ощущая нарастающую эйфорию. — Вам бы 911 набрать — или куда там принято звонить миллиардерам? Не знаю, кто сюда приедет за вами, но вам лучше быть настороже. Гидра и всё такое.        Кажется, это был отходняк. Или зверский голод скручивал мои мозги в такую загогулину, что думать адекватно не получалось. Мне просто хотелось жрать, а не разговаривать с людьми!        Старки после моего вмешательства в их организмы совершенно ничего не ответили, что и неудивительно. У них вообще шок сейчас должен быть, но через несколько минут отойдут. Я сделала всё, чтобы их тела справились с этим, а в мозги, увы, могу залезть только физически, но даже так не смогу навязать волю… Короче говоря, как их психика переживет всё произошедшее — вне сферы моего влияния, а значит, и не моя проблема.        Оставив растерянных стариков, полезла в багажник их машины. Мне хотелось есть, а у них там было что-то вкусное! Правда, нормальные вкусняшки не хранят в кейсах, но и я не только обычные снэки ем. Люблю, знаете ли, легкие завтраки: ДНК мутантов там или сыворотку суперсолдата!        Бросив кейс в машине и почти нежно прижимая награбленное к обнажённой груди (пижама с номером камеры не имела моей фантастической способности к регенерации и не пережила путешествия в параллельный мир), подошла к застывшему Зимнему солдату. Забавно видеть такого мускулистого рослого мужика в боевой стойке и со всё ещё вытянутым кулаком биомеханической руки — если забыть, что совсем недавно именно этот кулак чуть меня не убил.        Хотя, это был бы интересный опыт: успел бы мой организм адаптироваться под удар, а если да, то как? И, если бы не успел, заработала бы регенерация или я бы скончалась? В лаборатории надо мной по-всякому издевались, но никогда не позволяли себе такой роскоши, как моё убийство. Я бы сказала по привычке «жаль, что не убили», но сейчас, вдыхая лесной воздух и аромат мокрого асфальта, я даже была рада, что меня не успели прикончить.        Похлопала солдата по плечу, отдав приказ «вольно». Нам нужно было валить отсюда и как можно скорее, не хотелось рисковать понапрасну. Эйфория от свободы мешалась с животным ужасом от мысли снова загреметь куда-нибудь, а здесь ещё и Гидра существовала — вот уж где меня по атомам могут разобрать!        Мои суперспособности не делали меня всемогущей, а идеальная память — суперумной. Я знала, что моя психика не в порядке, а ещё знала, что без Баки — не сдохну, но очень быстро вернусь в уже новую камеру, так что воспользоваться Зимним солдатом с промытыми мозгами намеревалась по полной. Тем более он, золотко такое, уже продумал наш отход, припомнив в лесу отличную неприметную пещеру для ночёвки. Это вселяло оптимизм! И во мне говорила вовсе не эйфория (хотя, конечно, мои обнимашки с деревом и валяние в траве выглядели безумно, но мне ни капли не стыдно), а наличие союзника!        Весьма ненадежного, но лучше, чем ничего.