Good Luck

Когда судьба держит тебя в напряжении, моменты, когда ты можешь расслабиться подобны фляжке чистой воды в песках жаркой пустыни. Их бережешь, наслаждаешься каждой секундой. Они драгоценны. Вот только люди часто забывают, что любое время бесценно и не стоит забывать об этом. В разрушенном эпидемией Харране умели ценить время. Они научились делать это. Находить в каждом дне что-то хорошее. Смотреть на будущее и надеяться, что однажды всё закончится. Станет по прежнему и они смогут ходить под светом солнца и луны без опасений. Те же, кто забывал об этих простых истинах, часто теряли ориентиры. Но их никому не было жаль. Это было ещё одним правилом. Не жалей, иначе горе и душевная боль утащат тебя на такие глубины, откуда будет сложно выплыть наружу. Матерь всё чаще забывала об этих правилах, но её надежда продолжала пылать с прежней силой и лишь это помогало ей держаться на плаву. Она ждала Бога Солнца.       Когда я четыре дня назад проснулся в лаборатории доктора Камдена, то первым, что я сделал, были вопросы о состоянии Крейна. В том, что я заразил его, сомнений не было. Удивительно, что даже когда я пытался его загрызть, он всё равно настаивал на том, чтобы вколоть мне чудо-средство Дока. Не знаю, как поступил бы на его месте. Уж точно не стал бы защищать уже обратившегося союзника. Либо сбежал подальше, либо убил, чтобы тот не мучился. Я слишком хорошо знаю каково это — лишиться контроля над собой. Быть поглощённым той неестественной ненавистью и яростью.       Вот только уже на следующий день, после того, как я пришёл в себя, Кайл куда-то ушёл. Мы с ним так и не смогли поговорить. Сначала всё его время занял коллега Дока, а потом тот сам был вынужден в спешке покинуть лабораторию. Я не знал, почему Крейну нужно было так срочно уйти, но решил спросить его об этом, когда мы снова встретимся. Я надеялся, что мы ещё увидимся и мне выпадет шанс попросить прощения.       Оставшись наедине с доктором Камденом, я сначала отмалчивался, погружаясь в себя, пока не понял, что это не помогает. Мне не станет легче, если я замкнусь в себе. Тогда я ещё не знал, насколько сильно зашли изменения в моём теле. Я ещё не видел своего отражения, но и без этого знал, что всё плохо.       Самым очевидным доказательством стали руки. Кисти окончательно изменились и острые когти казалось были частью вышедших из плоти костей. Они венчали собой сильно удлинившиеся пальцы, лишая ладони схожести с человеческими. Ко всему прочему пальцы уже не обладали привычной чувствительностью. Создавалось впечатление, будто я нахожусь в перчатках, хотя это было не так. Я видел под посеревшей и местами покрытой красными язвами до локтей коже вздувшиеся вены. Казалось, я даже набрал мышечной массы, что само по себе так же вызывало невольный ужас. Я всегда полагался на свою гибкость и скорость именно потому, что накачаться у меня никогда не выходило.       Притупившаяся чувствительность пальцев также мешала точно понять, что с моей нижней челюстью. Мне было страшно смотреть на себя в зеркало и, когда доктор Камден отвязал меня от кровати, я решил, что посмотрю на себя только когда захочу сходить в уборную. Сказать по правде, когда к вечеру следующего дня мой организм так и не выказал желания облегчиться, мне стало тошно. Я так же понял, что не голоден. Еда, которую приносил ученый, не вызывала у меня желания её съесть.       Замерев в углу палаты, стоя в единственном месте, где меня не касались обжигающие лучи ультрафиолетовых ламп, я вдруг осознал, что изменился сильнее, чем думал изначально. Знал ли об этом доктор Камден? Разумеется, он знал. Я даже не видел, а чувствовал это. Коллега Дока боялся меня. Оставшись со мной наедине, он старался не показывать свой страх, но я отчётливо чувствовал его в нём. Что-то во мне заставляло внимательно следить за каждым действием доктора Камдена. Невольно, это нечто выжидало момент, когда тот приблизится ближе, чем нужно для его собственной безопасности. Я чувствовал себя чудовищем. — Всё ещё не голоден?       Я постарался равнодушно посмотреть на учёного. Тот стоял в проходе, держа в руках поднос с едой. Поняв, что я не намерен отвечать, доктор Камден подошёл к столику у стены и заменил тарелки, после чего повернулся ко мне и вновь задал вопрос, который больше был похож на утверждение: — Не смотрел на себя?       В этот раз я ответил: — Нет-х, — прикрыв на секунду глаза, я добавил: — Не хочу с-смотр-реть на монстр-ра. — Всё не настолько плохо, как ты мог предположить.       Резко повернувшись к учёному всем телом, я не мог не заметить, как тот еле заметно выдохнул, сдерживая крик. Ну да, так я вам и поверил, доктор Камден! Как можно говорить о том, что «всё не настолько плохо», когда я больше даже говорить нормально не могу? — Поешь хотя бы немного, — попросил вдруг доктор Камден. — Я не прошу сделать это прямо сейчас. Потом, после того, как я возьму у тебя кровь на анализ. — С-снова? — не скрывая усталости в голосе спросил я и провёл рукой по голове, уже с равнодушием смотря на то, как на мутировавшей руке остались пряди волос. — Ты стоишь в единственном месте, где нет ультрафиолета, — ответил доктор. — Ещё утром это поведение было для тебя не характерно.       Объяснять учёному, что мне просто надоела боль от света ламп, я не стал. Он и так знал реакцию заражённых на солнце. Поэтому, кивнув в знак согласия на предложение следовать за собой, я пошёл за доктором Камденом из своей одиночной палаты. Оказавшись в коридоре я не сдержал выдох облегчения — там лампы были обыкновенными и не вызывали дискомфорта. — У вас ес-сть машинка для стрижки волос-с?       Обернувшись, доктор Камден задержал взгляд на моей голове и произнёс: — Не советую их подстригать. — Пр-редлагаете ос-ставить так? — от охватившей меня злости я издал странный стрекот и резко замолчал, узнав в нём один из звуков, издаваемый прыгунами. — Твоя кожа меняется, — постарался спокойно ответить на мой вопрос учёный. — Судя по всему, они сами выпадут в ближайшие дни. Не злись.       Доктор Камден устало вздохнул и только это заставило меня промолчать. Я понимал, что учёный тоже устал. Не меньше, чем те, кто боролись за свою жизнь на улицах города над нами. Вряд ли видеть стремительно превращающегося в чудовище подростка было для него обывательским зрелищем.       Послушно сев в лаборатории на стол для подопытных, я спокойно позволил себя пристегнуть, сдерживая тело от рывка в сторону приблизившегося доктора. Пускай я и отрицал свои желания, появившиеся после плена у Раиса, но игнорировать их полностью было выше моих сил. Я понимал, почему обычная еда не вызывала у меня интереса, вот только принять это не мог.       Всё то время, пока доктор Камден проводил свои исследования, беря на анализ кровь, частички кожи и ногтей, я молча смотрел на лампу, светящую мне прямо в глаза. Я не моргал, не видя в этом смысла. Притворяться, что мне было это нужно, я не хотел, и, когда учёный закончил все процедуры, стал дожидаться, пока он не отстегнёт меня. — Уже завтра сможешь вернуться обратно в Башню, — вдруг неожиданно произнёс доктор Камден, не отвлекаясь о своих пробирок. — А с-смысл? — равнодушно спросил я. — Можешь не возвращаться, — ответил учёный и, посмотрев на меня, добавил: — Только передашь результаты исследований доктору Зере, а потом ступай, куда хочешь. — Всё нас-столько плохо? — уточнил я. — Я не стану лгать, — доктор Камден, — но твой разум держится исключительно за счёт препарата, который мы создали из антизина. Ты стоял одной ногой за той гранью, откуда не возвращаются. — Кайл, — отчётливо произнёс я, сосредоточив всё своё внимание на учёном. — Ему вы с-сможете помочь? — Будет зависеть от результатов наших с доктором Зере исследований.       В лаборатории вновь повисла неприятная тишина. Я слушал звуки дыхания доктора Камдена и старался игнорировать медленно просыпающийся где-то в глубине моего тела голод. Для себя я уже всё решил. Передам Доку данные, оставлю на диктофоне извинения для Кайла и уйду под землю. В те самые знаменитые тоннели о которых так много говорили все вокруг. Уйду так далеко, чтобы, когда разум меня покинет окончательно, не вернуться. Остаться в темноте до самого конца, какой бы он ни был.       Когда доктор Камден меня освободил от ремней, я медленно сел и, тихо выдохнув, осторожно встал. Обойдя учёного по дуге, я смог расслабиться лишь когда оказался в коридоре. Приглушенный свет создавал приятный полумрак в котором я чувствовал себя уверенней. Возвращаться в свою комнату мне не хотелось. Проклятые лампы, освещающие всё вокруг ультрафиолетом, раздражали, и я не мог с уверенностью заверить, что в приступе злости не попытаюсь разбить их.       Постояв несколько минут, я направился в уборную. Туда, в то место, которое тщательно старался избегать. И именно там, замерев напротив зеркала, я сломался окончательно. Из отражения на меня смотрел настоящий монстр в чьих чертах я ещё каким-то чудом узнавал себя.       Проведя рукой по голове на которой были видны залысины, словно у больного лишаём, я дернул за пряди, которые легко поддались и отпали от кожи головы. Машинально, будто завороженный увиденным, я принялся повторять это движение. В голове пролетали воспоминания о том, как моя мать любила мои длинные волосы и слова насмешки, часто произносимые сестрой в адрес моей причёски. Отец придерживался нейтралитета, посмеиваясь. Я знал, что во времена молодости у него и самого была подобная моей причёска. Три таких разных мнения от трёх самых любимых мной людей…       Я очнулся лишь когда на голове больше не было волос. Некоторые пряди не поддавались и я дёргал их чуть сильнее, поэтому на моей голове, покрытой мелкими язвами, можно было заметить небольшие ранки из которых лилась тёмная кровь. Вот и машинка для стрижки волос не понадобилась. Можно было и не спрашивать. Судорожно выдохнув, я сунул голову под высокий кран, смывая уже успевшую подсохнуть кровь, после чего, поднял голову и вгляделся в своё лицо, стирая с него капли воды.       Глаза монстра в которых виднелась лишь холодная ярость и ненависть не мигая уставились на меня из отражения. Я не узнавал себя, пускай до этого и признавал, что эта тварь из зеркала является мной. Словно вместе с волосами пропало последнее сходство.       Проведя пальцами по подбородку, я судорожно выдохнул, когда понял, что нижняя челюсть двигалась неправильно. Не естественно дергаясь, будто там, под слоями кожи и мышц, уже успела разделиться надвое.       Неожиданно дёрнувшись от осознания назад, я отвернулся от своего отражения. У меня появилось нестерпимое желание спрятать от глаз всё увиденное. Накинуть капюшон, скрыть за тканевой маской нижнюю часть лица. Что от меня осталось? Слабый разум, поглощаемый чудовищем, которое сдерживало лишь сделанное за пару дней лекарство. Убогий поводок, который может порваться в любой момент.       Вновь посмотрев на своё отражение, я сглотнул. Стоило признаться самому себе: сильнее всего я боялся не окончательного угасания разума или смерти. Больше всего на свете я сейчас боялся того, что мой разум, какое-то подобие его, осознания своего «я», останется, когда я окончательно стану монстром. Что я буду обречён осознавать чем стал, но ничего не смогу с собой поделать и в конечном счёте сойду с ума. Ведь что может быть хуже чудовища?..