Красное поле.

      Эрвин распинает себя на перевёрнутом кресте как мученника и грешника. Внутренне хохочет, переступая сразу через несколько ступенек, и болезненно весёлый входит на кухню. Мари вскидывает на него обеспокоенный взгляд. Бледное пламя свечи обрисовывает её нежную шею и красный рот. Эрвин роняят взгляд ниже — по линии ключиц, на пышную грудь. В голове щумным эхом рождается мольба Мэгги Хлоиц, и её слова режут Эрвина на части. — Что-то случилось? — Мари протягивает руку, приглашая Эрвина вернуться к столу.       Он садится, едва не падая на ватных ногах. Кровь стучит в висках. — Мари, — в горле так сухо, что говорить больно, Эрвин немедленно хватается за бокал с вином, — я могу тебе доверять?       Уголки её губ дёргаются, и она вздыхает, — как вздыхает мать, смотря на непослушного сына. — Если не мне, то кому, Эрвин?       Щурит глаза, как лисица, гладит пальцами по костяшкам его руки. Эрвин нервно стучит ногой и мысленно клянётся себе, что не вскочит, не снесёт одним жестом руки посуду со стола.       Мари замужем. Это значит, она, как женщина, мертва. Она замужем за его лучшим другом. Даже не труп, — уже прах. Эрвин по всяческим людским правилам и законам не должен её желать, но приходится задерживать дыхание, чтобы не сорваться и не разодрать ей платье.       Честно говоря, законы Эрвина не волнуют.       Он просто реалист.       Мари запретна, но он уже вкушал её десятки раз. В постеле под трель птиц за окном, когда солнце только встало; в зале собраний, когда все ушли, а они еле-еле дождались, пока останутся наедине; в коридоре — блять, даже в коридоре, — в темноте, (он зажимал ей рот, а она до крови прокусила ему кожу); на чёртовом столе — несколько раз. Мари была потрясающе отзывчивой, мягкой, как бархат, и отдавалась каждый раз как в последний. И всегда — господи, всегда! — по любви. Эрвин брал её не торопливо, упиваясь стонами, слушая каждое биение влюблённого сердца. Это была любовь — как по учебнику, если бы такие учебники писали.       Но хорошие истории сильны своим финалом. Эрвин не смог ей дать семейный уют, в котором она так нуждалась, и Мари вышла замуж. Найл бесспорно обожал её с первой встречи и ждал, терпеливо ждал, пока она повзрослеет, поймёт, что настоящее женское счастье (её счастье) тихое, простое, пахнущее хлебом и цветами.       Найл оказался прав. Ей подошло всё прекрасно. Словно эту жизнь сшили по её меркам. Эрвину пришлось отпустить. Он знал, что, как камень, потянет её на дно. И в конце концов, Мари осталась его сердечным другом, трепетной нежностью в сердце. — Поклянись, что не осудишь, — он накрывает её руку своей шершавой ладонью. — Никогда.       Эрвин не знает, как сказать. Что сказать. Слова размазываются по рту как глина. Он вздыхает, прикрывая глаза. Очень хочется, чтобы Мари проявила мудрость и всё поняла сама. И она совершает это чудо. — Девочка в тебя влюблена, — даже не спрашивает.       Сердце стучит так больно, что Эрвину трудно дышать. Ещё немного, и он сойдёт с ума от желания. Просто блять желания. — Это видно? — улыбается через муку и смотрит на неё блестящими голубыми глазами. — Возможно, лишь от того, кто я когда-то смотрела на тебя точно так же, — смеётся Мари. — Но найди женщину, тем более столь юную, что не будет смотреть на тебя как на молодого бога.       Он смеётся. Смотрит на своё отражение в глади красного вина. — Беда этих женщин в том, что я люблю только одну тебя.       Как остро. Мари облизывает губы и убирает руки вниз, словно боясь ошпариться. Эрвин глотает вино, кадык его дёргается. Он впивается в Мари немигающим взглядом. — Мои слова ни к чему не обязывают. Ты сама всё прекрасно знаешь. — Ты вынуждаешь меня ощущать вину. — Вину? С чего бы? — С того, что ушла, — шепчет она, наконец озвучивая то, что казалось запретным. — Не пошла за твоей мечтой. Выбрала другого. — Я…       Эрвин не знает, что сказать. Он смотрит на Мари с такой болью в груди, что кажется, в него вошла сотня стрел. Хочется сказать, что ему до сих пор больно от её решения, что вообще он не хотел, чтобы она шла за его мечтой, что он готов всё вернуть назад, что дали бы шанс, это он бы встал перед ней на одно колено, что никогда-блять-никого-никогда-блять-никого. Но Эрвин лишь улыбается. — …за тебя рад. Серьёзно, — откидывается на спинку стула. — Если бы ты не выбрала Доука, я бы тебя заставил, — наслаждается тем, как лицо Мари расслабляется. — Здесь, со мной, тебе делать нечего. — Эрвин, — она облизывает нижнюю губу. В голове Эрвина на миг вспыхивает другой кадр — Мари сидит на его бёдрах и слизывает белые капельки спермы, — мы уже говорили об этом, но я хочу напомнить, что это… наш общий выбор. Не кори меня за счастье. — Я правда рад за тебя и Найла, — чуть громче говорит Эрвин, расстёгивая верхную пуговицу рубашки. — Все мои подарки вам на свадьбу и в честь рождения дочери от чистого сердца. — Ну, вежливости я от тебя и не ждала, — Мари вновь подносит руку к его руке и гладит. — Ты всегда был и будешь моим другом и моей любовью. Просто жизнь сложнее. А что касается Мэгги, — Эрвин вздрагивает; он думал: она забыла, — ей сколько? Семнадцать? В таком возрасте нормально страдать по красивому мужчине рядом. Она одинока, потеряна, а ты — герой — рядом и всегда готов помочь. Ей нужно тепло и чувство защиты, которое может дать мужчина, — Мари насмешливо смотрит на Эрвина. — Нужен мой совет? Скажу честно, как, когда-то по уши влюблённая в тебя, я рекомендую тебе уйти с головой в работу и показать Мэгги, что она ничем не отличается от других солдат — такое же оружие, а вот, как твой друг… Эрвин, не будь ослом, она достаточно взрослая, чтобы умереть за Стеной, но при этом маленькая для твоих ласк?       Эрвин чувствует, что, как школьник, краснеет. Позор-то какой. Ему же уже за тридцать, он столько всего видел и переживал. А Мари говорит так, и всё внутри стягивается жгутом. Бокал вина со стуком опускается на стол. Эрвин смотрит на мерцающее пламя свечи. — Я её совсем не люблю. Не могу любить. — Она умная девочка, Эрвин.

***

      В комнате темно. Иса дрыхнет на верхней кровате, а Мэгги сидит, сжавшись от непонятного холода, на полу. Она не переоделась. Пришла, закрыла двери и села. Её колотило от боли и отчаяния.       Дружбу.       Какое простое слово, а делает так невыносимо больно.       Мэгги была прямой, как стрела, говорила, что думает, надеясь на то, что всё попадёт в цель. А всё — мимо. Сердце Эрвина так далеко, что дальше некуда. (Рядом с Мари). Мэгги готова выть, ползать на коленях до кровавых следов, умоляя его, а он всегда будет за призрачным барьером.       Мэгги стонет, кусая зубами указательный палец. Очень страшно разбудить Ису и подвергнуться допросу за свою слабость. Но ещё страшнее лечь спать и увидеть его небесно-синие глаза, золото волос. Он такой высокий и широкоплечий, прекрасный и бесконечно сильный. А она — пустая. Нет в ней ни красоты, ни силы, и ума. Размазанный по дороге червяк, что ещё просит о чём-то.       Ни один в мире мужчина не согласился бы.       О чём она только думала?       Зачем брать что-то, что даёт просто так? Ведь если дают, значит оно хреновое? Может, её предложение и оттолкнуло его? Навсегда.       Наверху слышится какое-то движение, а через несколько секунд дыхание Исы становится тише. — Чего не спишь? — она откидывает одеяло в сторону. — Думаю, — очень тихо шепчет Мэгги. — Тебе вредно, — Иса прыгает вниз и тут же вытягивается во весь рост. — Пойду пописаю.       Она выходит босиком, оставляя Мэгги одну. Хотя, когда в голове столько мыслей, ты не один. Мэгги встаёт, неторопливо раздевается. Она ещё ощущает запах Эрвина рядом с собой. Стоит закрыть глаза, и можно представить его. Вот Эрвин проводит широкой ладонью по её шее, вызывая мурашки. Вот Эрвин касается легко выпирающего позвонка и прижимается к Мэгги сзади. Она чувствует его спиной. Ресницы подрагивают от трепета воспоминаний. Эрвин немного обнимает её и уверенно опускает руку на юбку, сжимая её так, что ткань поднимается, обнажая бёдра. Пальцы Эрвина скользят по кучерявым волосам внизу, еле ощутимо касаясь половых губ. Мэгги чувствует тяжесть в груди. Она вспоминает дверь перед своим лицом, хриплое дыхание Эрвина, его плавные, жёсткие движения. Тогда он сотворил чудо, и Мэгги впервые ощутила себя женщиной. Когда пальцы Эрвина тронули её внизу, она рассыпалась на миллион осколков, и теперь целую мог бы собрать только он. Мэгги нетерпеливо задирает юбку и касается прохладной ладонью влажных волос. Эрвин целует её в шею, обжигая шёпотом мочку уха. Она, поглощённая страхом и страстью, не слышит, но он точно говорит ей, как она прекрасна. Мэгги жалобно стонет и откидывает голову. Поднимается на носочках, раскрываясь сильнее, и подставляет жаждующее ласк лоно под свои пальцы. Средний аккуратно касается клитора, и Мэгги вздрагивает, распахнув глаза. Выдох. Ни о чём больше не думая, она садится на кровать, раскидывая ноги. В комнате так темно, что не видно даже собственных рук. Мэгги опускает ладонь на лобок и начинает торопливо тереть себя. Немного больно, даже неприятно. Но она продолжает, издавая сдавленные звуки. Ей надо быстрее, быстрее, пока не вернулась Иса. Движения всё быстрее, дыхание походит на хрип. Мэгги втягивает в грудь побольше воздуха — собирает капли запаха Эрвина и шёпотом умоляет его войти в неё. Сделать своей. Она изгибается, дёргается на кровати, сминая простынку. Всё внутри нетерпеливо сжимается, горит огнём от ощущения неправильной пустоты. Мэгги вздрагивает, слыша какой-то шум, но не может остановиться. Разум покидает её, оставляя только совершенно животное желание. Скрипит дверь, и сердце Мэгги дёргается в панике. Она молится, что Иса не заметит в темноте, но Иса почему-то стоит на пороге. И свет из коридора разрезает вздрагивающее в блаженной истоме тело. Мэгги распахивает глаза, понимая, что её вот-вот накроет с головой что-то немыслимое, и смотрит мёртвым взором.       Высокий тёмный силуэт. Голубые глаза блестят так, что видно даже в полутьме.       Мэгги почти кричит, срываясь на стон оргазма. — Выйди! Не смотри! Не смотри.