***
Вернувшись домой, обняв родителей и потратив вечер на то, чтобы рассказать о первом самостоятельном путешествии, я с головой погрузилась в учёбу. Шёл пятый день второго семестра, я немного пропустила, но собиралась быстро наверстать пропущенное и для начала позаимствовала лекции у одногруппниц. Взяв пару тетрадей, пообещала, что управлюсь за вечер. К часу ночи с конспектами было покончено, я сверилась с расписанием на следующий день. Забросила нужное в рюкзак и, перед тем, как лечь спать, по привычке проверила почту. Ничего срочного. Ещё вчера я просмотрела сообщения за последние несколько суток: удалила спам, ответила на некоторые письма, сохранила в отдельной папке расписание и электронные методички к семестру. На экране в нижнем правом углу выскочила иконка списка дел. Ещё в школе я научилась пользоваться удобной функцией: пишешь дело, о котором не хочешь забыть, выставляешь дату и даже время. Почта сама напоминает, всё равно что будильник. Для дел было уже поздновато, но я решила окинуть взглядом фронт работ. В ближайшее время у меня явно было чем заняться, но ничего сверхъестественного. Только одно дело зацепило взгляд: «Разобрать архив». Какой ещё архив и с чего я должна его разбирать? Я никак не могла вспомнить, когда написала для себя эту задачу… Честно говоря, я совершенно не помнила, что вообще имела в виду. Посмотрев на дату, удивилась ещё сильнее. Судя по времени создания пометки, я сделала её на каникулах. В Трансильвании. За несколько дней до того, как вернулась. Это было более чем странно. Амнезией я не страдала, но была просто уверена, что не писала ничего подобного. Ладно, Сашка. Архив так архив. Других архивов кроме мобильного и почты я не создавала, почта была открыта прямо перед глазами, я выбрала нужную папку «Архив» среди длинного списка других. Сообщения, связанные с учёбой, разными образцами документов, списков и тому подобных нужностей, обозначенные восклицательными знаками — что на моём языке означало «архиважная» ерунда, выстроились плотным столбиком. Первое, на что я обратила внимание, это свежие письма. И, кажется, попала в цель — последнее сообщение, обозначенное как «просмотреть на досуге», тоже никак не всплывало в памяти. Письмо было помечено тем же числом, что и забытое мною дело. Внутри оказался какой-то бред, содержавший простой список, вроде того, что я должна сходить к маникюрше, сделать открытку для мамы и ещё массу всяких несуразностей, которые я бы никогда даже не стала записывать! Как, впрочем, и делать. Я не ходила на маникюр, а открытку родителям в последний раз делала в младших классах… Это, как минимум, было необычно, если не сказать странно. Третье дело с конца говорило, что при случае мне следует просмотреть всю почту. Слово «всю» было подчеркнуто. Но зачем писать такой бред, если я и так всегда её просматривала? Староста группы часто пользовалась емейлом, предпочитая его ватсапу, когда отменяли или переносили занятия, давали материалы и критерии к выполнению работ. На электронном ящике, если подумать, держалась вся моя учёба, и проверяла я её с завидной регулярностью. Неожиданно мне пришло в голову, что я давно не заглядывала в другие почтовые ящики. Я пользовалась услугами трёх сервисов. Один предпочитала ещё в школе, но, накопив ненужные подписки и контакты, попросту завела новую. Другую использовала для регистраций на сомнительных сайтах — тех, которые тем или иным образом относились к интересующей меня тематике всего сверхъестественного. Не знаю зачем, но я всё же полезла в оставшиеся ящики. Начала со школьного. Открыв, обнаружила гору самых разных сообщений, но если мне отправили что-то недавно, то не было смысла просматривать всё. Отыскала нужную дату, решив проверить письма, присланные в день или после дня икс. Ничего. Открыла третью. Тоже ничего необычного. Глядя на экран, я продолжала размышлять о странностях, появившихся неизвестно откуда. Последний ящик был по-прежнему открыт, когда блуждая рассеянным взглядом перед собой, слева я заметила странную папку — папку, создания которой тоже не помнила. «Эдвард» — так называлась крошечная электронная вкладка, едва выделяющаяся серым цветом и содержащая всего лишь одно письмо. Оно было написано в тот же день, что и странное дело и дурацкий список. Сообщение значилось как прочитанное. Значит, я уже открывала его. Вот только я совсем этого не помнила, уже не говоря о том, что, судя по адресу отправителя, прислала его себе сама, только с «университетской» почты. И случилось это около недели назад. Снова в тот самый день. Я открыла письмо…***
Появившийся указатель заставил замедлиться и притормозить у обочины. Вокруг не было ни души — меня только единожды обошла машина за время подъёма. Я видела, как она повернула направо. Если бы я собиралась вернуться в Брашов, а потом в Талиу, то мне следовало поступить так же. Другая дорога, ведущая прямо за знак, просматривалась плохо. Она выглядела уже и тише той, по которой двигалась я, судя по тому, что между посаженными вдоль обочин елями было не так уж много пространства. Я медлила, не зная, стоит ли соваться в неизвестную глушь, точно так же как долго сомневалась стоит ли верить всему тому, что я узнала в тот вечер, когда наткнулась на странное послание себе самой. «Саша, привет! Это я, то есть ты, и у меня к тебе очень важное дело. Понимаю твою растерянность и удивление, ведь ты не помнишь, когда это писала, но тебе придётся поверить, что писала именно ты. Просто тебе помогли об этом забыть. Но ты, то есть я — без разницы — против. В Трансильвании ты нашла то, что искала. Я говорю не о памятниках и площадях, конечно. Ведь ты должна хорошо помнить, зачем попёрлась так далеко среди зимы? Подсказка из интернета оказалась полной чушью, но всё же ты нашла их. Даже дважды, но сейчас это не имеет никакого значения и у меня нет времени всё как следует объяснить. Главное, что, как в твоём любимом романе, ты нашла Его и влюбилась. Да, Саша, ты нашла такого же, как и главный герой твоей любимой книжки в том самом смысле, о котором не задумается здоровый человек. Так что поздравляю, ты героиня своего собственного романа. Только есть одно „но“ — нет, прости, их вообще-то много. Во-первых, я понятия не имею, что он ко мне чувствует. С одной стороны, между нами не случилось ничего такого, чего можно было бы ожидать от парочек. Даже поцелуя. Но мне иногда мерещилось, что его взгляд говорит о большем. Но ты знаешь наше воображение, так что вполне вероятно, что всё это мы напридумывали. Во-вторых, он точно собирается стереть мне память. Я даже согласилась, но это случилось до того, как я поняла, что он тот самый. В общем, если ты читаешь это письмо и ничегошеньки не помнишь, значит, всё случилось. Мы ведь с тобой знаем, что некоторые необъяснимые способности давно приписывают таким, как он. Всё правда, Саша. А ещё он заставит — то есть уже наверное заставил — нас выпить чего-нибудь, почти наверняка, потому что один раз у меня получилось припомнить то, что я должна была позабыть. Не думаю, что получится второй раз, поэтому и пишу это письмо. Кстати, если бы он что-то чувствовал, то, может быть, оставил о себе воспоминание? Не знаю. Хочу верить, что он просто хочет, чтобы я, то есть мы, оставались в безопасности. Почему я так говорю? Сашка, у него была масса возможностей сделать с тобой всё, что угодно и не один раз, без каких-либо для себя последствий, но он ни разу не причинил тебе вреда. Наоборот, он помог: спас от себе подобных — те так и не угостились. Даже заботился о тебе, когда ты подхватила простуду. Так что, может быть, ты ему тоже немного понравилась? Хотя бы чуть-чуть. В любом случае ты не должна его бояться…» Когда я закончила читать письмо, то начала сначала. Перечитала еще несколько раз. Всё казалось невероятным бредом, но чем больше я об этом размышляла, тем понятнее представлялся собственный расчёт, если, конечно же, всё это действительно спланировала и осуществила я. Я, должно быть, переживала, что мою почту могут проверить, и потому создала небольшую систему указателей для самой себя. Ещё раз пересмотрела письмо, список папок, сверила даты. Затем открыла школьную почту и ещё раз внимательно изучила содержимое. Там отыскалась другая интересная папка, которую я также не узнавала, конечно же, созданная в уже известный мне день и названная в честь того же знаменитого персонажа. В ней была копия того же самого письма. Вернулась в университетскую почту, но там не оказалось ничего похожего, кроме дурацкого дела и списка. Кажется, я опасалась, что именно в эту почту могут заглянуть — университетской почтой я пользовалась чаще всего. Раскрыв историю открытых страниц, я не нашла ссылки на то, что заходила в две другие почты в тот день. Хотя я точно туда заходила, об этом говорили даты создания папок и то, что письма были помечены как прочтённые. Либо заходила с другого гаджета, либо попросту стёрла пометки из истории. Если не копать слишком глубоко, беглого осмотра бы не хватило, чтобы отыскать мои подсказки. В конце концов, нужно было быть мной или думать, как я, чтобы создать такие зацепки, которые бы привлекли только моё внимание, но оставили равнодушными любую другую пару глаз. Это же говорило в пользу того, что письмо не розыгрыш. Предположим, кто-то мог бы достать пароли к почте и разыграть меня. Но написать письмо моими же словами, словно с языка снять, оставить мелкие нюансы, зная не только то, что я всегда тщательно просматриваю то, что удаляю или стираю, да ещё такие незначительные, с точки зрения любого другого человека, надеясь, что я не пропущу, было почти невозможным. Да и зачем столько усилий? Во мне не было ничего особенного. Серьёзных врагов я не нажила, тем более таких, которые решили бы отомстить таким изощрённым образом. Но тогда… получается, что письмо действительно написала я? Но я этого не помню совершенно точно. Значит, кто-то заставил меня обо всём забыть. Например, они — так утверждалось в письме. Значит, написанное в письме было правдой. Огорошенная, я не могла больше ни о чём думать. Какова вероятность того, что в Трансильвании я действительно отыскала вампиров? Пережила столкновение, влюбилась в одного из них и всё забыла? Собственные мысли виделись настолько невероятными, что я дважды отбрыкивалась от всего, до чего дошла собственным умом, но раз за разом снова возвращалась к размышлениям о том, насколько невозможным было то, о чём рассказала Саша из письма.***
Заведя мотор, я потихоньку поехала в сторону узкой дорожки. Письмо содержало тщательные инструкции о том, где я могла попробовать отыскать Влада. Имени в послании не было, кроме упоминания, что мой якобы возлюбленный носит самое тривиальное для «себя» лично (слово было взято в кавычки, видимо, намекая на природу парня, ведь слово вампир ни разу так и не всплыло в тексте) и Трансильвании в частности. Вывод напрашивался только один — по крайней мере для меня, поэтому, думая обо всём этом так часто, мне было легче окрестить неизвестного румына именем Влад, чем продолжать размышлять о нём как о совершенном незнакомце. Взяв первый поворот, я насторожилась. Саша из письма предупреждала, что на тропе у меня могут возникнуть галлюцинации и неоправданный страх. Это тоже имело отношение к завуалированно описанным талантам вампиров. Став впервые называть тех, на кого намекала Саша из письма, словом, которое я произносила и писала, должно быть, тысячи раз, открыто, я почувствовала будто мои мысли обретают некоторую реальность, придавая письму больше убедительности, затягивая фантастические слова в плоть. Но смысла прятать голову в песок не было никакого, хотя бы потому, что я была на пути туда, где уже очень скоро могла встретить одного из них. Никакого страха или угрозы на тропе я не почувствовала, если не считать волнения, коснувшегося груди. По коже бежали мурашки от того, что я всё же решилась отправиться на поиски и уже очень скоро — возможно — что-нибудь отыщу. На глаза попалась арка. «Та самая», — подумала я, помня каждую строчку из зачитанного до дыр послания. Заглушила мотор, огляделась и, проведя в машине ещё несколько минут, выбралась наружу. Над головой тут же зашумела тревожимая ветром листва. Высоко, в укрытии густых крон, переговаривались птицы. Пахло хвоей и влажной землёй — ночью шёл дождь и дороги немного развезло. Осторожно выбирая куда наступить, я перескочила пару небольших луж и оказалась под аркой. Перед взглядом расстилался поросший разнотравьем луг. Шёлковые колоски, местами выгоревшие на припекающем солнце, колыхались волнами вокруг дома, расположенного в глубине. Будто остров, он поднимался на два этажа, белый, с коричнево-красной крышей. Я пошла вперёд, не переставая оглядываться по сторонам. На плече висел рюкзак, за лямку которого я хваталась словно утопающий за спасательный круг. Что, если всё окажется правдой? Или мне просто откроет дверь какая-нибудь семья — и выслушает заготовленную речь о том, как туристка умудрилась заблудиться в местных лесах? Другой рукой я сжимала перцовый баллончик. В кармане платья это было не очень заметно, так что, если он мне вдруг понадобиться, я смогу им воспользоваться. Кому именно я собиралась испортить день отравой — не понимала даже я сама. Если в доме живёт какая-то семья, то, промямлив что-нибудь невнятное, я собиралась быстренько исчезнуть. А если… Если всё же я отыщу его… Поможет ли мне баллончик против вампира? Саша из письма уверяла, что я могу его не бояться. В это всё ещё было сложно поверить, и осторожность взяла верх. Может быть, Саша и влюбилась в него, но это не значит, что он отвечал тем же и потому был совершенно безопасен для меня. В конце концов, я многого не знала, и, может быть, Влад не трогал Сашу, потому что так было нужно — или в этом была некоторая выгода для него самого. На пороге дома я застыла, всё ещё не веря, что действительно оказалась здесь. Но если я не собиралась верить письму, то неудивительным ли было то, что пока все повороты точно совпадали. Дом тоже был на месте. Саша из письма не описала его — кажется, что-то происходило и у неё не было времени. Но пока она ошиблась только в одном — на тропинке я не почувствовала ничего необычного. Набравшись смелости, я больше не стала откладывать свидание с неизбежностью и постучала, чувствуя, как от волнения перехватывает дыхание. Минуту тянулась целую вечность, но мне так никто и не ответил. Оглянувшись, я не увидела ничего кроме глухого кольца елей, вздымавшихся друг над другом. Я была совершенно одна, и буквально чувствовала, как покалывает руку от того, что хочется бросить надоевшую лямку и коснуться ручки двери. Дверь оказалась незапертой. Ожидаемо — мне об этом сказали. — Добрый день, — вибрирующим от напряжения голосом произнесла я, переступая порог. Тишина. Только столб пыли поднялся навстречу моему вторжению, закрутив крупными кольцами вокруг голых ног. Под подошвой кед скрипнула половица, заставив меня вздрогнуть. Слева располагалась кухня, справа — гостиная. В первом случае об этом говорили настенные шкафы, совершенно пустые. Во-втором — камин. Вычищенный до блеска, он не ждал гостей. Рядом не было ни полена, ни кочерги. Мебель тоже отсутствовала, говоря о том, что здесь давно не проводили время. Мне было не по себе от того, что я вломилась в чужой дом, но я не собиралась останавливаться на полпути. Полгода я размышляла, что же делать с тем, что я узнала из письма. Полгода я терялась в сомнениях, и теперь, забравшись так далеко, не собиралась уходить, всё тщательно не проверив. Второй этаж был пуст. Ни мебели, ни вещей. В одной из комнат отыскалась тяжёлая медная ванна, в другой — привинченные к стене книжные полки. Пустые. Покрытые тяжёлым слоем пыли. Пройдясь вдоль окон, я обнаружила точно такое же запустение на подоконнике. Сухая пыль неприятно коснулась подушечек пальцев. Снаружи из окна был виден небольшой амбар, ворота закрыты, на двери большой железный замок. На миг мне почудилось, что там, на пятачке, кто-то взмахнул топором, собираясь расколоть полено. Но это было только воображение — двор был так же пуст, как и всё вокруг.***
— Уже вернулась? — удивлённо спросила мама, стоило мне переступить порог кухни. — Ага. Решила не опаздывать к обеду. — Это правильно, — кивнула тётя Таша. — Мы налепили вареников с вишней. Пальчики оближешь! — Я уже пять съела, — виновато сказала мама, положив на живот руку. — Так за твоей стряпнёй соскучилась, сестрёнка. — Ешь на здоровье, — улыбнулась тётя Таша, обнимая маму. Они не виделись три года, не считая разговоров по скайпу, и уже четыре дня не отходили друг от друга ни на шаг, всё делая вместе. — Ань? Ну что там? — громко спросил папа из глубины дома. — Руки мой, Вить. Саша пришла. Уже садимся. Мы уселись за стол, не дожидаясь дядю Григора. Его отпуск должен был начаться через неделю, так что на заводе он был до шести. Близнецы — Яша и Костин, отправились в лагерь. Подслушав разговор мамы с тётей, я знала, что та старательно уговаривала ребят не пропускать последнюю возможность съездить в лагерь на море. В этом году близнецам исполнялось шестнадцать, и в дальнейшем шанс недорого отдохнуть на курорте в течении месяца появится не скоро. На самом деле тётя Таша сама была не прочь отдохнуть от половозрелых сорванцов хотя бы немного, вместо этого пообщавшись с сестрой и её семьёй. — Уже не помню, когда я в последний раз куда-то ездила, — говорила тётя, запивая вареники чаем. — Помню, в первые два года после свадьбы мы с Григором много путешествовали по Румынии, но стоило мне забеременеть — и лёгкая жизнь закончилась. — Значит, пора навёрстывать упущенное, — заметил отец, воздев вилку к потолку. Он и сам отдыхал, впервые за последние четыре года, как полагается. Поездки на дачу к бабушке и ремонт квартиры вряд ли заменяли нормальный отдых. Мне даже казалось, что за последние годы он немного постарел. Пара глубоких борозд лежали пониже серых глаз. Паутинки морщинок всё сильнее разбивали лицо, обрамляя краешки губ и уголки носа. Кожа шелушилась от сухости и недостатка влаги и солнца. Переведя взгляд на маму, я отметила, что и её годы не обошли стороной. Седина тронула каштановые волосы у висков. Время заострило нос и подбородок, округлив щеки и фигуру. Малоподвижный образ жизни заставлял её с выдохом подниматься на ноги. — Я только за! — поддержала тётя. Приехав к сестре на лето, мама предложила поездить по окрестностям. Папа должен был составить им компанию, а заодно выступить в роли водителя. Когда освободится дядя, они станут кататься вчетвером. — Саш, всё ещё не передумала? — спросил папа. — Нет. Вы сами по себе, я сама по себе, — твёрдо ответила я. До поездки родители часто включали меня в свою компанию до тех пор, пока я не поняла, что собираюсь проверить истинность письма. Сначала они удивились моему решению ездить отдельно. Затем долго уговаривали выбросить глупости из головы. С моей стороны была всего пара возражений, но достаточно крепких. Папе я раз за разом припоминала, что прекрасно обошлась на зимних каникулах своими силами, а маме повторяла, что мне отдыхать с родителями, как и им со мной, не очень удобно по разным причинам. Я была совершеннолетняя и верила, что теперь и сама могу намекать на некоторые вещи, составлявшие взрослую жизнь. В общем, мне удалось убедить родителей, что я, как и они, вполне заслуживаю немного пространства. К тому же, тётя Таша с таким трудом отправила из дома близнецов, было бы несправедливо обременять взрослых своей компанией. В конечном счёте родители уступили, правда всё ещё считая, что путешествовать врозь — это странно. Интересно, что бы они сказали на письмо, присланное мною самой себе? Вот это действительно было странным. Уединившись после обеда в снова выделенной мне комнате — родители заняли комнату близнецов, я задумалась. Первое место, куда отправила меня Саша из письма — дом. Он оказался пуст, значит, эта ниточка больше ни к чему не вела. Если там кто-то и жил, то решил перебраться на новое место. Что было тому причиной, оставалось только догадываться. В любом случае, сегодня я получила очередное подтверждение, что письмо не было вымыслом. Спала я неважно, снова мучили кошмары. С недавних пор они и вовсе не давали мне покоя. Я видела, как вокруг меня кружит хаос, стараясь засосать жадной глоткой. Перед глазами сверкают белоснежные клыки. Спасаясь от них, я всё бегу, бегу вперёд коридорами, сворачиваю налево, затем направо, ныряю по лестницам вниз, взбегаю наверх, но чувствую за спиной чьё-то невидимое присутствие, будто скорость с которой я несусь вперёд, рискуя задеть углы, не имеет ровно никакого значения. Угроза преследует меня неустанно. Что будет, когда я обернусь? Но я не останавливаюсь, продолжая лететь вперёд, пока из глаз брызжут слёзы… Я просыпаюсь среди ночи, задыхаясь и комкая на груди пижаму. Дышу ртом, стараюсь успокоиться. Лицо холодит влага, но я в горячем поту, будто действительно пробежала весь этот пугающий лабиринт. Дыхание успокаивается, я падаю обратно на кровать и начинаю один и тот же поток мыслей. Он преследует меня вот уже несколько месяцев. С тех самых пор, как я впервые вернулась из Трансильвании. Мысли возвращаются к письму, перед глазами бегут строчки. Если я так боюсь, то зачем приехала обратно? Мама договорилась увидеться с тётей Ташей летом. Родители стали обсуждать планы в начале весны. Тогда я уже отчасти верила Саше из письма или, по крайней мере, уже не могла воспринимать прочитанное как вымысел чьей-то больной фантазии. И, конечно, сразу сказала родителям, что никуда не поеду, объяснив всё тем, что путешествие было долгим и я бы хотела посвятить немного времени учёбе. Никто не настаивал, и я попыталась выбросить странное письмо из головы. Тогда я стала видеть сны. Страшные, пугающие сны, полные тревоги и предвкушения беды. Объяснить, что послужило тому причиной я не могла. Никто не тянул меня обратно в Трансильванию, шанс случайно встретиться с вампирами ровнялся нулю, мне никто не угрожал. Кроме Саши из письма. Письмо заканчивалось послесловием: P.S.: Я вряд ли переживу этот день. Но даже так я не брошу его одного. Ни за что. Я долго гадала над последней строчкой. До этого момента Саша из письма казалась взволнованной и намекала на сложности — чего только стоило упоминание того, что её якобы возлюбленный не позволил «угоститься» собратьям. Но всё же, до заключительных слов, она не говорила о прямой опасности, хотя, наверное, она существовала. Невозможно встретиться с вампирами и полагать, что это не может окончиться трагедией. Конечно, нет. И всё же, несмотря на опасность, Саша не просто говорила о том, что не хочет ничего забывать. Она прямо объясняла, как найти своего вампира, рассказывая о зацепках, которые могли мне помочь. То есть ей. Нам. Саша из письма была влюблена по уши. Я никогда ни в кого не влюблялась по-настоящему, но перечитывая письмо, я будто ощущала её настроение, понимала её чувства и мысли. Саша казалась взбудораженной, сбитой с толку, она находилась в растерянности, стараясь спастись. Спастись для неё означало сберечь память. Сберечь память, чтобы найти способ остаться с ним. Она открыто говорила, что встреча с вампирами не являлась главным событием её путешествия. Главным было то, что она встретила Его. Саша из письма мучилась, не зная, что испытывает Влад, и страдала от того, что скоро должна была всё забыть. На деле это означало забыть Влада. Но даже если она не представляла, какое имеет значение для своего возлюбленного и знала, что я ничего не вспомню, а значит, смогу спокойно жить дальше, пребывая в блаженном неведении и безопасности, она всё равно собиралась заставить меня отыскать его. Рассказала о том, что могло мне помочь найти Влада. Пыталась заверить меня, что бояться его не стоит, должно быть, представляя, что я могу испугаться и попросту выбросить всё это из головы. Она уверяла, что он всегда был на её стороне, что заботился. Была ли она права в том, что её возлюбленный стёр ей память ради её же блага? Об этом я могла только догадываться. Я не сразу поняла, какую угрозу для меня — другой Саши, хранит в себе письмо. Саша из письма говорила, что ни за что не бросит Влада одного. Даже ценой собственной жизни. На какой срок давала она обещание оставаться рядом? Я буквально ощущала решимость, исходившую от последних слов, но даже не догадывалась, насколько опасно было обещание для меня самой. В Архангельске я была в полной безопасности. Трансильванские вампиры не могли мне навредить. Так откуда взялись эти сны? Почему они преследовали всё настойчивее, когда я решала больше не думать о письме, приведя жизнь в абсолютный порядок, где не было место опасности и неопределённости? По возвращении учёба быстро потеряла былую притягательность, заставляя посещать универ на автопилоте. Я стала меньше разговаривать с окружающими, отпугивая от себя новых подруг мрачным видом и настораживая маму с папой. В итоге они всерьёз предложили посещать психолога. Жизнь теряла былые краски, всё больше затягивая в странный мир Письма. Больше я не могла думать ни о чём другом. Угроза, заключённая в письме, похоже, говорила, что Саша не собиралась оставлять Влада одного не только в тот день, когда был написан постскриптум. Саша из письма будто сделала выбор за нас обеих и, несмотря на то, что я ничего не понимала и совершенно никого не помнила, я не могла выбросить этот крошечный кусочек из собственной жизни, не могла его игнорировать. Не могла сделать то, чего не хотела Саша. А Саша не хотела ничего забывать. Чего бы нам это не стоило. Как только я пыталась вернуть жизнь в нормальное русло, как кошмары становились невыносимыми. Я поняла, что медленно схожу с ума, что всё больше теряю ощущение реальности и не вижу смысла в происходящем вокруг, если это не имеет отношения к Письму. Наконец я стала рассматривать собственные фотографии, сделанные в Трансильвании, пока не запомнила их наизусть, так же, как и письмо. Сразу узнав все места, будь то Бран, развалины Поэнарь, Брашов и Сигишоара, я поняла, что многих мест, которые я собиралась посетить и которые посетила — как полагала я до того, как задумалась над происходившим всерьёз, попросту не было на снимках — ни одной плохенькой фотографии. Эти новые странности логично вплелись в канву остальных небывалых приключений. Я заметила, что в последние дни отпуска — в том числе и тот судьбоносный день, когда она написала письмо себе самой, фотографии совсем отсутствуют. Достав блокнот, я сверила планы и даты на фото. Кое-что совпадало. Некоторые места я посетила раньше или позже. Насчёт большинства других у меня имелись серьёзные сомнения. Листая блокнот в один из вечеров, я подумала, что, наверное, могла бы завести дневник, чтобы выплеснуть накопившиеся мысли и дать бедной голове, собиравшейся развалиться на части, хотя бы немного отдыха. Только нужно было проследить за тем, чтобы мама не наткнулась на записи. В детстве я попросту заклеивала страницы, складывая треугольником меж двух других страниц — так я могла быть уверена, что никто не посягнёт на мои маленькие тайны. Я вдруг выпрямилась, начав внимательно листать свой импровизированный дневник путешествий — и даже не поверила, когда пальцы ощутили толстую страницу. Сердце забилось быстрее, когда я, взяв в руки ножницы, чтобы осторожно срезать край, освобождала новую подсказку. В том, что это была именно она, я не сомневалась. Свет луны падал прямо сквозь раскрытое настежь окно, когда из старого блокнота я извлекла короткую записку. Всего лишь небольшой листок, на котором было несколько строк, написанных ровным красивым почерком: Пара таблеток будет в самый раз. Никуда не выходи, я вернусь после двенадцати. Влад. Его действительно звали Влад. И это была его записка. Его почерк. Крошечное доказательство, спрятанное Сашей из письма, что её возлюбленный был так же реален, как и всё вокруг. Ещё одна частица плоти, оживлявшей сумасшедшую историю. Или лучше сказать, ещё одна капля крови, найденная мной двумя месяцами спустя.***
На следующий день я направлялась в Бухарест. Дорога промелькнула одним мгновеньем — я не заметила, как почти двести километров остались за спиной. На ум пришёл давно составленный маршрут, который, несмотря на незначительность, я прекрасно помнила, когда планировала первый штурм Трансильвании. Не помню, чтоб посетила хотя бы одно из этих мест. В голове кружилась странная мысль, будто я всё здесь знаю, но стоило постараться припомнить, как я шла вдоль улочек, рассматривала достопримечательности, попытаться докопаться до впечатлений, которые неминуемо оставлял тот или иной город, ничего не приходило на ум. Словно фильм, название которого я слышала так часто и знала о чём сюжет, что уже не помнила, смотрела я его и забыла, или всё собиралась посмотреть, так и не сделав этого. Оставив машину в одном из переулков недалеко от старого города, я вышла наружу и пошла прямо. Просто прямо, куда глядели глаза. Вокруг неторопливо тащились разморённые жарой туристы. В руках стаканчики с прохладительными, камеры уныло висят на шеях, сланцы и сандалии шаркают по мощёным улочкам. Я двигалась среди них, чувствуя, как капли пота ползут по спине. Лёгкий до колена сарафан не спасал от жара, исходившего от прогретого камня. В горах солнце светило не меньше, но зелень вокруг впитывала его ослепительный свет, не давая добраться тому до земли и разогреть воздух до температуры доменной печи. Очки на носу берегли глаза и скрывали рассеянный взгляд. Передо мной мелькали фигуры, но я их всё равно что не замечала. «Если я увижу его, то всё равно не узнаю», — подумала я, позволяя взгляду окончательно рассеяться в пространстве. Плечи напекло, и я отыскала лавочку в тени. Место было одно, поэтому до сих пор пустовало. Я села, снова размышляя о Саше из письма. Её чувствах и желаниях. Думала о доме на холме и записке. О кошмарах, не дававших спать по ночам. Очнувшись, обнаружила, что солнце висит над кромкой чёрной тени зданий, говоря о скором вечере. Я поднялась и побрела в сторону небольшого отеля неподалёку, в котором забронировала номер. У меня ушла пара недель на то, чтобы получить разрешение у мамы с папой остаться на ночь в незнакомом городе. Вспомнив о родителях, я достала мобильник и обнаружила три пропущенных. Перезвонила маме, успокоила, сказав, что загулялась и не услышала выставленный на вибро телефон. Мы говорили по скайпу, и на вопрос где я, честно призналась, что иду в направлении отеля. Когда фасад показался через дорогу, повернула камеру, чтобы мама увидела, распрощалась с ней в крошечном лобби отеля, пообещав, что пришлю сообщение, когда окажусь в номере. Из рюкзака вытащила чёрное платье и босоножки на невысоком каблуке. Захватив на регистрации утюг, я прогладила складки прямо на покрывале кровати и оставила его там. Красивое платье. Лёгкий чёрный шифон на подкладке, тонкие чёрные лямки и разлетающаяся во все стороны юбка. Я купила его недавно и ещё ни разу не надевала. В ванной я провела около часа. Слишком тяжело было сохранять сосредоточенность после океана бессонных ночей. Пусть я исполнила просьбу Саши из письма и отыскала дом, его там не было, а значит, она не даст мне покоя. Высушив феном волосы, я подкрасилась — совсем слегка. Немного румян на скулы и блеска на губы. Накрасить глаза казалось невыносимо сложной задачей, от которой я попросту отказалась. Надела платье и оглядела себя в зеркале прихожей. Я немного похудела — аппетита совсем не было. Ключицы выступали отчётливее, чем чёрные бретельки платья на бледной коже. Только плечи слегка покраснели от сегодняшней прогулки. Каштановые волосы свободно спадали на плечи. Каблук не слишком добавлял роста. Переложив телефон, кошелёк, паспорт и перцовый баллончик в крошечную сумку на плече, я покинула отель. Сумерки давно украла ночь, пустив вдоль улочек приятную прохладу. Город по-прежнему заполнял народ, кажется, сейчас людей было даже больше, что совсем не удивительно, учитывая облегчение, принесённое свежим ночным воздухом. Погулять в тихую июльскую ночь было одним удовольствием. Наверное. Около десяти я оказалась у клуба. Стала в очередь, не обращая внимание на огромную толпу желающих попасть внутрь. Это место было вторым после дома, куда отправляла меня Саша. Здесь могла отдыхать одна из знакомых Влада. «Тех самых знакомых», — уточняла она, советуя оставаться настороже и, при необходимости, припугнуть ту именем Влада. Я понятия не имела, как смогу припугнуть кого-то, но продолжала неспешно двигаться в толпе. Не знаю, как долго я простояла. В ушах стоял нескончаемый шум и смех окружающих, так же как и я желающих попасть в «Skybar». — Совершеннолетняя? — спросил мужчина в костюме, пока охранник рядом окинул меня суровым взглядом. Я достала из сумочки паспорт и протянула мужчине. Внутри лежала свёрнутая купюра в пятьдесят евро — готовясь отправиться в это заведение, я прочла на одном из сайтов, что лучше было подстраховаться. Передо мной убрали шнур. Внутри оказалось шумно и людно. Словно сельди в банке, танцующие извивались на месте, размахивая руками-щупальцами. Все столики были заняты, в основном компаниями, которых хватало и снаружи. Я подошла к стойке и заказала Пина-коладу. Один из стульев освободился, я села, обернувшись к танцполу и рассматривая веселившуюся публику. Несмотря на ранний для клуба час, народа было битком. Это место пользовалось популярностью среди местных и туристов. Громкая, пробирающая нутро музыка, спёртый воздух, сдобренный искусственным дымом, крики, гам, смех. Напиток был некрепким и я не собиралась много пить, но, против воли, сделала большой глоток, чувствуя, что мне необходимо немного выдохнуть, иначе голова грозила разлететься на мелкие кусочки. Улучив момент, когда один из барменов — тот, что приготовил мне напиток, оказался поблизости, смешивая новый коктейль, я окликнула его, надеясь, что тот говорит по-русски. На мой вопрос, что я ищу завсегдатая клуба, Лалу, он ответил, что мне может сильно повезти: обычно та появлялась после полуночи. Поблагодарив парня и расплатившись за коктейль, положив немного сверху, я заказала следующий, собираясь ждать. Спустя пару часов я ненавидела это место всей душой. От спёртого воздуха и алкоголя кружилась голова. Уйти я не могла, так же, как и не пить, иначе бы чем я оправдала свой насест у стойки. Через очередные полчаса бармен подал очередной бокал, видимо, поняв мою политику. Когда Лала оказалась рядом, я узнала её незамедлительно. Я не помнила ее, но Саша из письма описала её сногсшибательной красавицей: шикарной, темноволосой, с тёмными глазами и широкой обворожительной улыбкой. Таких, как она, несмотря на изобилие красавиц на любой вкус вокруг, больше не было. Лала продефилировала к стойке, не спеша оглядываясь по сторонам, пару раз взмахнула рукой и расцеловала какого-то парня с ухоженной бородой и выбритыми висками. Ей тут же уступили стул. Второй бармен подал ядовито-голубой коктейль, стоило ей протянуть руку. Взгляд женщины продолжал скользить вокруг, пока не мазнул по моему лицу. Мы посмотрели в глаза друг друга и я поздоровалась одними губами. Она улыбнулась, сдержанно, но кокетливо — кажется, мне удалось привлечь чужой интерес. Кроме того, что Саша из письма говорила о том, чтобы я держала ухо востро, она также рассказала, что мы с Лалой уже встречались. Ещё тогда она узнала во мне кого-то, кого-то из прошлого или настоящего Влада. Но после тот стёр ей память. На моей стороне было «знакомое» лицо и несколько фактов, которые я собиралась использовать в разговоре. Встав со стула, я приблизилась к женщине — она смотрела на меня не отрываясь. — Привет, — поздоровалась я, не зная, как начать разговор. Я не была пьяна, но тепло сыто бродило по телу, мешая быстро соображать. — Меня зовут Саша. Женщина помедлила, окинув меня оценивающим взглядом с ног до головы. — Лала. — Я знаю, мы уже встречались. Она вскинула бровь, заинтригованно улыбнувшись. — Но ты не помнишь. Влад не захотел, чтобы ты запомнила. Полуулыбка примерзла к красивому лицу. — И почему же? Я подёрнула плечами. — Он мне не отчитывался. — И чего ты хочешь? — кажется, она легко разгадала мои намерения. Если Лала меня не помнила, то значит, я подошла, имея свой интерес — это было очевидным. — Я хочу знать, где сейчас Влад. — Насколько я понимаю, он твой друг. Спроси у него сама, — тёмно-карие глаза поблескивали словно у кошки. — Мы… немного повздорили, и он исчез. — Что же ты хочешь от меня, если он не желает с тобой общаться? Съешь и сиди тихо. — Но мне очень нужно с ним поговорить. — Как и многим на моём веку, — Лала уронила едва заметную паузу, глядя, замечу ли я. Я заметила, — но Влад сам решает с кем и когда разговаривать. — Если бы он не желал со мной говорить, стёр бы лишнее из памяти, как сделал это с тобой. Но у него ко мне особое отношение, — сочиняла я, пытаясь выглядеть уверенно. Хотя бы в этом алкоголь помог. Лала фыркнула: — И я даже вижу почему. — Моё лицо, — первая произнесла я, стараясь удержать инициативу. Лала продолжала восседать на высоком стуле, но только идиот не заметил бы её сосредоточенности. Взгляд больше не блуждал по залу, выбирая одну и ту же точку. — Да, твоё лицо. Пластика? Я отрицательно мотнула головой. — Необычно, — произнесла она, позволяя себе разглядывать меня сверху — я продолжала стоять рядом. — Так где я могу его найти? — снова спросила я после того как между нами повисла минутная пауза, которую Лала, судя по всему, не собиралась прерывать. — Я уже сказала, что он сам найдёт тебя, если понадобишься. Но может быть, твоё лицо не такое занимательное и Влад уже утратил интерес? — глаза женщины хищно блеснули. — Интересно, какова ты на вкус? — протянула она; вопрос утонул в грохотавшей вокруг музыке. — Похоже, ты и сама не знаешь, где он, — слишком поспешно ответила я, отступая назад. Вампирша улыбнулась, кажется, почуяв мой страх. Я поняла, что ничего из неё не вытяну, а значит, нужно убираться подобру-поздорову, пока не стало слишком поздно. Не прощаясь, я повернулась спиной и поспешила прочь. Людей было так много, что мне потребовалось несколько минут, чтобы обойти часть танцпола. Рискнув бросить взгляд назад, я не увидела Лалу у стойки. Она была в двух шагах позади меня. Пойманная врасплох, она не слишком расстроилась, улыбаясь ещё шире. В обрамлении ярко накрашенных губ мелькнуло два острия. Ноги стали ватными, между лопатками похолодело, я быстро развернулась и рванула вперёд, не разбирая куда. Коридор заполняли отдыхающие. Они трепались, курили, целовались, впиваясь друг в друга. Заметив дверь туалета, я влетела внутрь. Две глухих кабинки. Стоило оказаться внутри одной из них, как я щёлкнула замком. По ту сторону скрипнули петли. — Са-аша, выходи, — позвал мелодичный голос и сердце моё ухнуло в пятки. — Не нужно прятаться, я тебя не съем, — повисла пауза. — Может, укушу пару раз, — отчётливый шёпот раздался прямо в щель, на уровне моего уха. — Ты же не можешь сидеть там вечно? Тишина. Дверная ручка задёргалась как сумасшедшая. Я отшатнулась, споткнулась об унитаз, удерживаясь за стены. От страха я не могла издать ни звука. — Хозяин клуба мой друг, и я бы не хотела выламывать дверь. Выходи, Са-аша, пока я не злюсь. И кто знает, может, ты даже вернёшься сегодня домой. Может? Может. От сквозившей в слове угрозы, я почувствовала, как трясутся поджилки, руки медленно соскользнули вниз, отказываясь меня держать. Я села на крышку унитаза, понимая, что кажется, умру вот так, по-идиотски, в грязном туалете какого-то клуба. Трясущимися руками я расстегнула сумку, вещи рассыпались по полу. Я удержала только телефон. — Что ты там делаешь? — с любопытством спросила вампирша. Негнущимися пальцами я раскрыла сообщения. «Я в беде. Мне очень страшно. Не хочу умирать», — отправила на номер, который Саша написала в письме. Это был его номер. Она говорила, что почти наверняка он не будет действовать. Но однажды, около месяца назад, я рискнула написать. Ничего особенного, поздоровалась, спросила как дела. Сообщение ушло и было доставлено. Пару дней, не находя себе места, я ждала ответа, но так и не дождалась. Затем я писала ещё. Писала, когда не могла уснуть от кошмаров. Писала, когда чувствовала себя одинокой. Писала, когда, в сотый раз перечитав письмо Саши, сходила с ума. Но позвонила, испытывая непреодолимое желание услышать голос на той стороне. И каждый раз слышала долгие гудки. Зачем я вернулась в Трансильванию, если умираю от страха? Я умираю от страха, что моя собственная жизнь закончится быстро — или продлится невероятно долго, а я так и не узнаю, кого выбрала Саша из письма? За кого была готова умереть? Бывает, что прочтя книгу ты ненадолго влюбляешься в её героя. Проходит время и чувство исчезает. Так же я чувствовала себя после Сашиного письма. Только вместо того, чтобы сразу проникнуться чувством, а потом позабыть о нём так же быстро, я словно увязала всё глубже, словно проникала всё дальше сквозь строки — пока не поняла, что разделяю чувство Саши из письма к почти вымышленному герою. К тому, кого не помню. Это чувство не находило выхода, начало съедать меня изнутри, принося с собой жуткие кошмары. И вот теперь я, кажется, как и Саша из письма, готова попрощаться с жизнью, рискнув и проиграв. Я могла остаться дома, в Архангельске. В безопасности. Но ни за что бы так не поступила. Помнила я или нет, я оставалась всё той же Сашей. С письмом или без него. И если Саша из письма любила, любила и я. Телефон завибрировал в моих руках. От неожиданности я чуть не выронила трубку на пол. — Д-да, — заикнувшись, ответила я. — Где ты? — требовательно задал вопрос незнакомый голос. — Я в к-клубе. В Бухаресте. — Что случилось? — Я… Лала… кажется, она хочет… — С кем ты там общаешься, мышка? — мурлыкнула Лала по ту сторону, оборвав меня на полуслове, и двери коснулись острые когтистые пальцы, оставляя глубокие борозды с другой стороны. — Включи громкую связь, — приказал голос, я послушалась без вопросов. — Лала, — отчётливо, произнёс мужчина, и по моему телу прошла крупная дрожь. — Если с неё упадёт хотя бы один волос… — он не договорил. За дверью воцарилась мёртвая тишина. — Привезёшь её ко мне, поняла? В растерянности я глазела на трубку, зажатую в руке, едва ли отдавая отчёт, что происходит. — Поняла, — ответ прозвучал достаточно громко, чтобы было слышно и через дверь. Звонок оборвался. — Ну ты и сучка, — разгневанно прошипела она. — Что за игры? Дверь затрещала, заставив меня зажмуриться, а когда я раскрыла глаза, в дверном проёме стояла разозлённая вампирша. От лоска и утончённости, демонстрируемых в зале минуты назад не осталось и следа. Волосы разметались по плечам, лицо исказила по-звериному хищная гримаса. Обведённый красным рот наводил ужас. — Идём, — рявкнула Лала, протянув ко мне сухую, изъеденную крупными венами руку.