Только сегодня ночью

      Я бегу по лесу. Спотыкаюсь об коряги. По лицу хлещут ветки, как я ни стараюсь от них увернуться. Боюсь опоздать. Боюсь прибежать туда, куда так спешу.       Я вылетаю на небольшую полянку. В сети, как крохотная птичка, бьётся Рута. Бросаюсь вытаскивать её. Но едва освободив девочку от сети, вижу копьё, пронзившее ей грудь. Несколько секунд я стараюсь привести Руту в чувство, но она рассыпается в моих руках пылью.       Оглянувшись вокруг, вижу уже не лес, а огромную площадь Капитолия перед президентским дворцом. Кругом лежат раненые и мёртвые люди. Слух наполняют полные боли крики и стоны. Но вот между телами начинают мелькать белые халаты врачей и медсестёр. Одну их них я знаю. Она снимает куртку, и я вижу выбившийся из-под пояса юбки подол рубашки. Мой утёнок. Кричу её имя. Она слышит. Мы почти рядом. Но взрыв раскидывает нас в разные стороны. Моего утёнка, моей Прим больше нет.       Подрываюсь на кровати с диким криком и только через минуту метаний осознаю, что это был сон. Опять. Кошмары не покидают меня ни на одну ночь. Не помогают лекарства, присылаемые из Капитолия. Каждый раз, засыпая, я вижу самые страшные события своей жизни. Это невозможно больше выносить. Я всё чаще путаю реальность и сны. Мне кажется, что я схожу с ума. И рядом больше нет Пита, который успокаивал меня в своих объятиях. Он до сих пор боится не совладать с собой и избегает меня. Мне никто не может помочь. Я со своими кошмарами один на один.       Прошёл почти год после Революции и после того, как меня отослали в Двенадцатый. Я ни в чём не нуждаюсь, власти каждый месяц перечисляют мне достаточное для жизни количество денег. Содержание мне назначили с формулировкой «за боевые заслуги». Конечно, я странно выгляжу в глазах населения после убийства президента Койн вместо Сноу, однако Сойке простили и это. К тому же новый президент — Пэйлор — отлично справляется со своими обязанностями. Страна возрождается после войны. А вот я возродиться не могу.       Деревня победителей теперь заселена, но единственными соседями, с которыми я хоть немного общаюсь, остаются Пит и Хеймитч. И обоих мне тяжело видеть. У Пита началось обострение, врачи ничего не могут сделать, и его трясёт при моём появлении. Пит пока держится, но быть рядом нам просто невозможно. Хеймитч, завершив своё служение Революции, вновь запил. Не знаю за что, но он дико возненавидел всех вокруг и едва разговаривает с окружающими, сведя общение до минимума. Впрочем, я поступила так же.       Сначала жители дистрикта, уцелевшие после войны, пытались вернуть нас к жизни, но, встретив стойкое сопротивление, смирились с присутствием трёх отшельников.       Какое-то время я пробовала пить, как Хеймитч. Однако мне от этого не становилось легче. Наоборот, ночные кошмары становились ещё ужаснее, а прийти в себя было сложнее. В итоге, из утешений осталась только охота. В лесу я на какое-то время могла сбежать от своих мыслей, но ночью они возвращались.       Поворочавшись в постели и осознав, что заснуть снова больше не смогу, одеваюсь и выхожу из дома. На улице прохладно, меня пробирает дрожь. Я хочу пойти в лес, но, проходя мимо дома Хеймитча, слышу его крик. Что с ним могло случиться? Крик смолкает, но меня не оставляет беспокойство. Я стучу в дверь, пытаюсь открыть её, но Хеймитч не реагирует. Иду к ближайшему окну, оно плохо закрыто. Забираюсь в дом и пытаюсь найти Хеймитча.       Весь дом завален мусором и пустыми бутылками, в нос ударяет ужасный запах алкоголя и затхлости. Я прохожу кухню, коридор и попадаю в гостиную. На диване перед камином валяется Хеймитч. Спутанные волосы почти закрывают лицо, грудь под посеревшей от грязи рубашкой судорожно вздымается. Как только я подхожу к нему, Хеймитч начинает кричать, не открывая глаз. Мне становится страшно:       — Хеймитч! Проснись сейчас же!       Я трясу его за плечи, это не помогает, а вот пощёчина заставляет мужчину открыть глаза. Он резким движением толкает меня, и я отлетаю к камину. Когда мне удается подняться с пола, Хеймитч уже оказывается рядом со мной и прижимает меня к стене. От его хватки у меня тут же начинают болеть плечи.       — Хеймитч, это же я, — пытаюсь ударить его, но бывший ментор перехватывает мои запястья и заводит их за спину.       У него затуманены глаза, а из груди вырывается хрип. Изо всей силы лягаю Хеймитча по ноге, и он ослабляет хватку, что позволяет мне вырваться. Под рукой оказывается стакан с водой. Когда Хеймитч кидается на меня снова, выплёскиваю ему в лицо содержимое бокала. Мужчина на миг замирает, потом вытирает лицо рукавом и смотрит на меня ошалевшими глазами:       — Какого чёрта?       — Могу задать тебе тот же вопрос.       Я растираю запястья, на которых уже проступают кровоподтёки. Хеймитч тыкает в мою сторону пальцем и рычит:       — Зачем ты забралась в мой дом и творишь тут чёрт-те что?       — Я шла мимо и услышала крик, решила проверить на всякий случай. Влезла в окно, а тут ты орёшь во сне. Я хотела тебя разбудить, а ты мне чуть руки не сломал.       — Потому что нечего ко мне лезть!       — Больше не буду. Я к тебе и на пушечный выстрел не подойду!       Собираюсь уйти, но что-то останавливает меня в дверях гостиной. Боковым зрением я вижу, что Хеймитч хочет что-то сказать. Взгляд у него потерянный. Слова срываются с моих губ прежде, чем я осознаю их неуместность:       — Тебе снились кошмары? Я тоже кричу от них во сне.       Мы смотрим друг на друга, одинаково удивлённые моими словами. Хеймитч садится на диван и отпивает виски из бутылки. Какое-то время он молчит, а я все так же стою в дверях.       — Да, это кошмары, — наконец произносит Хеймитч глухим голосом.       — Мне они тоже снятся. Поэтому я и решила тебя разбудить. Хотела помочь. Извини.       Пробормотав всё это, выбегаю из дома. Хеймитч прав — какого чёрта? Зачем я забралась к нему в дом и стала нести всякую чушь?       Стараясь прогнать эти мысли прочь, бегу к лесу. На Луговине меня, как всегда, охватывает тоска. Сейчас на поляне появились первые цветы, усыпавшие едва пробившийся зелёный ковер. Когда-то это место ассоциировалось у меня с новой жизнью, с надеждой. Здесь мы с Прим собирали одуванчики, вырываясь из лап голодной смерти. Теперь не стало Прим, не стало надежды, а Луговина превратилась в братскую могилу, где покоилась большая часть населения моего дистрикта.       Пробежав по Луговине, врываюсь в лес. Какое-то время по инерции бегу вперёд, не разбирая дороги. Когда я прихожу в себя, осознаю, что забралась слишком далеко, в незнакомые мне места. Здесь очень тихо, зверей почти нет. Я усаживаюсь на упавшее дерево и хватаюсь за голову. Мне кажется, что мысли, как маленькие металлические шарики, носятся внутри и причиняют мне физическую боль. Получается, я хотела помочь Хеймитчу, боясь, что он тоже видит кошмары. И это оказалось правдой. Какие же ужасы ему снятся, если он так на меня отреагировал? Хотя неизвестно, что я сделаю, если кто-нибудь разбудит меня пощёчиной. Теперь я чувствую вину перед Хеймитчем. Не стоило так себя вести. Впрочем, Хеймитч тоже не всегда делает то, что от него ожидают.       После возвращения в дистрикт он, Пит и я так и не смогли снова нормально общаться. Так что и без этой ситуации отношения у нас складывались не очень хорошо. Ещё одна порция неловкости ничего не изменит.       От раздумий меня отвлекает шорох. Подняв голову, вижу молодого оленя шагах в десяти от меня. Рука автоматически тянется за луком и стрелами, но я забыла оружие дома. Олень, дёрнув головой, уносится прочь.       — Радуйся жизни, — бормочу я. — У меня это уже не получится.       Я иду к своему тайнику и забираю запасной лук. Вскоре подстреливаю куропатку и поджариваю мясо на небольшом костре. Почуяв запах мяса, понимаю, как голодна. Эта трапеза напоминает мне прежние времена, охоту с Гейлом. Сердце на секунду сжимается, а потом начинает стучать быстрее. Этого уже никогда не вернёшь. Я больше не стану прежней. И Гейл тоже. Может быть, мы даже никогда больше не увидимся. Гейл остался в Капитолии, получил должность в Военном ведомстве. И если честно, я рада, что у меня нет шансов его увидеть. Наверное, лучше стереть все воспоминания и не иметь их вовсе, чем мучиться от них. К сожалению, до конца осуществить это мне не удастся.       Когда я возвращаюсь, солнце уже клонится к закату. Дома меня встречает звон надрывающегося телефона. Мне не хочется ни с кем говорить. Я поднимаюсь в свою спальню, где звон почти не слышен, и валюсь на кровать прямо в одежде. Практически бессонная ночь дает о себе знать, и я мгновенно засыпаю.