Только сегодня ночью

      Ночуем мы в том же здании, где проходила выставка. Хеймитч проходит мимо меня, словно не видит. В руках у него бутылка виски, и он уже прилично набрался.       — Хэй, — останавливаю его в коридоре. — Ты, вроде, велел мне быть настороже и сам обещал не пить.       — Здесь тебе ничего не грозит, в Третьем безопасность на высшем уровне и публика тебя любит.       У Хеймитча уже язык заплетается, но он отхлёбывает ещё виски.       — Может, хватит? — пытаюсь забрать у него бутылку.       — Нееет, — Хеймитч заводит руку за спину. — Мне нужно моё снотворное.       Охранники с тревогой смотрят на нас. Я пытаюсь подвести Хеймитча к двери своей комнаты, но он вырывается:       — Спокойной ночи, Китнисс.       У меня от разочарования даже нет сил остановить его. Хеймитч явно не собирается охранять меня от кошмаров этой ночью. И поговорить с ним о словах Плутарха сегодня тоже не получится, не в том он состоянии.       Хеймитч сбрасывает мою руку и уходит, а я на дрожащих ногах плетусь в свою комнату. Всё идёт наперекосяк, а я даже не знаю, что мне делать. Спать не получается. Я вздрагиваю всякий раз, когда проваливаюсь в сон. Встаю и хожу по комнате, чувствуя себя ужасно глупой и бесполезной.       В конце концов моё терпение кончается, и я иду к Хеймитчу.       Как только я выхожу из комнаты и натыкаюсь на охранников, слышу голоса со стороны комнаты Хеймитча. Дверь почти сразу закрывается, впустив девушку. Я успеваю заметить её платье и замираю. Это Кассия! Какого чёрта она делает у Хеймитча?       — Всё в порядке? — спрашивает охранник.       Я молча киваю и возвращаюсь в свою комнату. Едва закрыв дверь, опираюсь на неё спиной и сползаю на пол. Зачем она пришла к Хеймитчу? Они знакомы? Я видела, как она подходила к нему на приёме, но Эбернети только пару раз насмешливо хмыкнул. Они не выглядели, как давние или даже поверхностные знакомые.       В какой-то момент я не выдерживаю и бросаюсь к комнате Хеймитча, не обращая внимания на спешащих за мной охранников. У меня не хватает решимости постучаться, а буквально через несколько секунд из-за двери раздаётся тихий женский стон.       Внутри меня словно растекается жидкий огонь, обжигая и заполняя собой всё. Неужели… Как он может?!       С трудом вспоминаю, что позади меня стоят охранники. Выглядят они смущённо. На негнущихся ногах возвращаюсь в комнату. Теперь они всё доложат Плутарху. Да и пусть… На меня накатывает холодное безразличие. Я не плачу, но кажется только потому, что до сих пор отказываюсь верить. Пытаюсь придумать какое-то объяснение, которое не выставит Хеймитча таким подонком. Хотя каким подонком? Он ведь ничего не говорил, не обещал. Он мне ничего не должен. Я сама всё придумала. Он может делать всё, что хочет.       До самого утра я не смыкаю глаз. Почти с рассветом приходит Эффи. Непривычно серьёзная. Периодически она открывает рот, собираясь что-то сказать, но передумывает. Наверняка хочет поговорить обо мне и Хеймитче, но я на диалог совсем не настроена. В планолёте Эбернети опять забивается в угол и смотрит на всех злыми покрасневшими глазами. На половине пути я решаюсь и подсаживаюсь к нему.       — Чего тебе, солнышко?       Меня передёргивает от этого обращения.       — А Кассию ты тоже солнышком называешь?       Хеймитч и не думает смущаться. Криво ухмыляется и отворачивается к окну.       — Ты хреново справляешься с поручением Плутарха, — внутри меня всё кипит, но мне жутко не хочется унижаться перед Хеймитчем. — Мог хотя бы до конца тура поизображать, что я для тебя что-то значу.       Хеймитч так и не поворачивается ко мне, и я возвращаюсь на своё место, стараясь не зареветь в голос. Но в Четвёртом мои переживания отступают на дальний план. Дистрикт Финника и Мэгз, Энни и Финника-младшего…       Я слишком поздно осознала, каково мне будет здесь. Финник был одним из немногих, кому можно было доверять. А потеря Энни слишком напоминала мою собственную. Боль и обида раздирают изнутри, когда твои близкие умирают в шаге от наступления мира.       С каменными лицами мы все идём в шатёр на берегу моря, который подготовили для делегации. Меня отводят в отгороженный закуток, чтобы переодеться.       — Очаровательное платье, цвет морской волны, — щебечет Эффи. — Так подходит обстановке…       — Есть что-то чёрное?       Эффи поднимает на меня глаза, в которых видны понимание и грусть.       — Да, милая, — она соглашается даже без попыток отговорить меня. Голос у неё садится: — Есть брюки и безрукавка.       Даже её неутомимое жизнелюбие пасует перед потерями этого дистрикта. Конечно, в каждом есть своё кладбище трибутов, большинство из которых боролись за революцию, но Финник и Энни были более близки Эффи, чем остальные. С красавцем Одэйром она много общалась на фоне Квартальной бойни, а потом помогала организовывать его свадьбу в Тринадцатом. Так что Эффи тоже отказывается от яркого платья, а на голове у неё чёрная чалма.       Хеймитч встречает нас, сидя в бесформенном кресле-мешке, с бутылкой в руках. Он тоже в чёрном.       — Мы уже не в Третьем. Или здесь тоже безопасно?       — Не особо, но и я не в хлам, — кривится Хеймитч.       — Вот уж спасибо.       Он издевательски кланяется нам и идёт вперёд. Кипя от злости, я следую за ним. Сегодня Эффи даже не пытается заставить меня говорить по бумажке, понимая, как это бесполезно. Моё выступление на набережной получается скомканным и несуразным, я постоянно замолкаю на половине фразы, чтобы сдержать слёзы. Мне слишком сильно не хватает поддержки Хеймитча, который стоит в метре от меня.       Я пытаюсь разглядеть в толпе Энни, но это безнадёжное занятие, слишком много людей. После моего выступления и минуты молчания, начинается парад кораблей, которые недавно стали строить, чтобы лучше изучить море. Потом на набережной начинается небывалых масштабов фуршет, на котором можно попробовать всевозможные морские деликатесы, но мне и кусок в горло не лезет. Я хочу скрыться в шатре, но по дороге ко мне кто-то пытается подойти. Охранники тут же смыкаются, но я успеваю заметить Энни с ребёнком на руках. По моей просьбе, её подпускают ко мне, но в шуме толпы не поговорить, и мы всё-таки идём в шатёр.       — Я очень рада тебя видеть, — это правда, хоть мне и хочется плакать. — Финник… такой милый.       Малыш на руках Энни улыбается мне и гукает.       — Спасибо! Да, он так похож на отца, только цвет волос мой, — её взгляд просто переполнен любовью к сыну. — Китнисс, я тоже рада тебя видеть. У меня словно камень с души упал, когда узнала, что ты всё-таки приедешь.       — А чего ты так переживала?       — Ходили слухи, что ты так и не справилась с потрясениями.       Значит, Бити был прав.       — Я знаю, каково это, и никому не пожелаю подобного. Не представляю, как бы вынесла всё это, если бы не сын. Только он и держал меня в этой жизни, и теперь я рада каждому дню, что провожу с ним. У меня словно открылось второе дыхание. Знаешь, я так сильно боялась наших с Финником отношений. Думала, какой в этом смысл, если мы постоянно под угрозой? А теперь страшно подумать, что я могла потерять его, и у меня бы не осталось ничего от Финника.       Я нерешительно обнимаю Энни, боясь придавить ребёнка. Она тоже обнимает меня, причём удивительно сильно, для её тщедушного тела. Энни и правда сильно изменилась. Она уже не та испуганная и потерянная девчонка. Энни стала сильнее, собраннее, в ней теперь больше жизни и чувств. Я думала, что не смогу смотреть ей в глаза или разревусь, но сейчас её энергия словно наполняет и меня.       — Ну что я всё о себе да о себе, — улыбается Энни. — Что с тобой происходит?       — Ничего особого, — вот теперь я снова готова разреветься. — На самом деле, слухи не так уж далеки от реальности.       Энни усаживает меня на диван и начинает расспрашивать обо всём, словно мама. От этого я расклеиваюсь ещё больше. Финник-младший ползает по ковру у наших ног и непонимающе смотрит на меня.       — Китнисс, ну что ты? — Энни обнимает меня и баюкает, как маленькую.       Мне стыдно, что она утешает меня, ведь она перенесла не меньше бед, но держится. Я пытаюсь что-то объяснить ей, но получается плохо, ведь я и сама не справляюсь со своими чувствами и мыслями, а о Хеймитче и вовсе рассказывать нельзя. Но даже от такого сумбурного излияния мне становится чуть легче. Энни гладит меня по голове и шепчет что-то успокаивающее. И в груди у меня становится теплее.       — Всё будет хорошо, я уверена, — шепчет Энни. — Только позволь себе жить. Не допускай даже мысли, что ты недостойна счастья. Счастье в тебе, освободи его, освободи себя…       Через некоторое время мне становится легче, я даже немного держу на руках Финника-младшего. Маленькие дети никогда не умиляли меня, но этот рыжий мальчуган растопил даже моё сердце.       Вдруг в шатёр заходит Хеймитч и замирает, глядя на меня с ребёнком на руках. Энни тут же заговаривает с ним, но я успеваю разглядеть в его глазах потерянность и что-то ещё. Грусть? Сожаление? Впрочем у меня нет сил разбираться в его чувствах.       Скоро Энни прощается с нами и уходит. А Хеймитч ведёт меня к автомобилю. Погода портится, и ночевать нам лучше в здании, шатёр может снести надвигающимся ветром. Нас привозят в бывший дом мэра, из которого собираются сделать школу. Одно крыло уже ремонтируют, но второе пока пригодно для жизни. Едва мы успеваем подъехать к особняку, как ветер становится таким сильным, что едва не валит с ног. Хеймитч даже сейчас не хочет подать мне руки, и я цепляюсь за охранника, чтобы не упасть.       В отведённой мне комнате на меня накатывает волна отчаяния. Я не могу без Хеймитча, и плевать мне на Плутарха, Пэйлор и всех, кто может быть против. Но Кассия и его холодность… Я больше не могу терпеть эту неизвестность и бегу к Хеймитчу, посылая к чёрту спешащих за мной охранников. Он долго не открывает мне, пока я безостановочно стучу в дверь. Она распахивается только после угрозы провести ночь возле его комнаты. Хеймитч в бешенстве затаскивает меня внутрь и орёт охранникам, чтобы они убирались куда подальше.       — Что ты творишь? — рычит он мне.       — А ты? Я понимаю, что Плутарх высказал тебе… — замираю, видя бешенство в глазах Хеймитча. — Но Кассия… Я не понимаю!       — Извини, солнышко, но я не обязан перед тобой отчитываться!       — Конечно, я ведь для тебя никто. Вот только девица, с которой ты провёл ночь, одно лицо со мной. Миленько, ничего не скажешь!       Хеймитч кривится:       — Мне и самому от себя противно.       — Да неужели? И из-за чего именно?       — Серьёзно? Что ты, что она мне в дочери годитесь! А я? Влюбился в подопечную…       Сердце у меня пропускает удар. Влюбился?       — Ага… И переспал с этой подделкой?       — Не переспал!       — Правда?       — Да, до дела так и не дошло.       — Я слышала стон…       — Девчушка сильно переигрывала, — хмыкает Хеймитч. — Вообще что-то с ней неладно, я кстати предупредил Бити, чтобы обратил внимание. Слишком уж повёрнута на тебе. Всё хотела про тебя вызнать и, похоже, догадалась, что между нами что-то… Полезла целоваться, я думал, может, получится перебить чувства, но не вышло…       Мне кажется, я становлюсь лёгкой, как пушинка. Груз, что давил на меня весь день, спадает с плеч. Я могу дышать свободно. И чувствую, как губы сами собой расплываются в улыбке.       — И чему ты радуешься, дурочка? — хмурится Хеймитч. — Невелико счастье — любовь такого, как я. Скорее, даже наказание.       Я прерываю его, бросаясь на шею и целуя. Хеймитч вяло пытается оттолкнуть меня, но быстро сдаётся. Он сжимает меня в объятиях и тяжело дышит.       — Солнышко… — шепчет он.       И я теряю силу воли от его голоса. По коже бегут мурашки. Я цепляюсь за его плечи, как за единственную опору. Мне даже не противен запах алкоголя, исходящий от него.       — Ты нужен мне, Хеймитч! А ты знаешь, я редко признаю, что нуждаюсь в ком-то.       — Это точно, — хмыкает Хеймитч. — Упёртая до невозможности.       — Из-за этого ты и сделал ставку в Играх на меня, верно?       — Верно…       Я целую его в шею, с трудом расстёгиваю пуговицы на рубашке, но Хеймитч вдруг останавливает меня.       — Не стоит торопиться, солнышко.       — Почему? — мне хочется зарычать от обиды.       Хеймитч нежно целует меня в губы, в щёку, в лоб:       — Мы сейчас оба на эмоциях, давай подождём. Если после Тура ты не передумаешь…       — Только не говори, что будешь шантажировать меня, чтобы я до конца исполнила роль! — пытаюсь оттолкнуть Хеймитча, но он крепко держит меня в объятиях.       — Да не шантажирую я тебя! Просто не хочу, чтобы ты потом пожалела.       — Пожалела? Ты так плох? Или с Кассией не получилось не из-за великой любви ко мне? — насмешливо приподнимаю бровь.       — Солнышко, не играй с огнём, — Хеймитч прижимает меня к стене, и по коже пробегает дрожь.       — А то что? — целую ямку между его ключиц, и дыхание Хеймитча сбивается.       Он жадно целует меня, прикусывая губы, и я не могу сдержать стон. Тут же вспоминается Кассия. Не сдерживая ярость, я влепляю Хеймитчу пощёчину.       — Ай! Ты чего? — он сжимает моё запястье.       — Её ты так же целовал?       — Что? Чёрт! Я же сказал ничего не было.       — Не смей больше пытаться заменить меня или забыть, — я крепко сжимаю его лицо в своих ладонях.       — Это и невозможно, — Хеймитч криво улыбается. — Второй такой сумасшедшей не найти…