Ликвидатор счастья

Мы все потеряли что-то На этой безумной войне Кстати, где твои крылья, Которые нравились мне?.. ©

Дождь, льющий практически без перерыва целый день, внезапно усилился и громче забарабанил по крыше поместья. Сгущались сумерки. Большой зал переговоров, в котором сейчас находились двое, постепенно стали заполонять мрачные вечерние тени. Драко Малфой молча подошёл к ближайшему окну и задёрнул плотные шторы, а затем повторил то же самое ещё дважды, пройдя вдоль одной стены. Комната погрузилась во мрак, медленно пробивающийся под кожу. Однако Малфой не спешил зажигать свет, намеренно пытаясь создать в помещении поистине пугающую обстановку. Прислонившись спиной к стене, Драко опёрся о неё затылком так, что светлые волосы на его макушке слегка приподнялись. Его бледное, каменное лицо в темноте одновременно казалось устрашающим и болезненным. — Кхм… Молодое девичье лицо напротив Драко освещал мягкий лунный свет. Девушка прочистила горло и несколько раз моргнула, а затем судорожно заправила за ухо закудрявившуюся от дождя прядь волос. Она очень нервничала. И её поведение — неуверенное и тревожное — было совершенной рознью Малфою, который всегда держался уверенно и надменно, словно ему было всё нипочём. — Так ты поможешь мне? — она наконец нарушила звенящую в ушах тишину, которая сохранялась между ними ещё с того самого момента, как они вместе вошли в этот зал. В глазах девушки застыл крик. Крик о помощи. Крик надежды. Крик отчаяния. Больше всего на свете она, Гермиона Грейнджер, желала услышать положительный ответ на заданный ею вопрос. В конце концов, Малфой был её последним шансом. Спасительной веткой в трясине. И сейчас она надеялась на него так, как не надеялась, наверное, ни на кого прежде. Когда глаза Гермионы наполовину адаптировались к царящей вокруг темноте, она пристальным взглядом впилась в лицо Малфоя, пытаясь прочитать в нём ответ. Но Драко молчал, также не отрывая от Гермионы своего взгляда, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Казалось, он испытывал её с каждой секундой всё больше и больше, заставляя сорваться. Взбеситься. Выйти из себя. Когда молчание между ними перешло из разряда приятного в разряд угнетающего, Гермиона не выдержала и томно выдохнула, устало опуская голову. Закрыв глаза, она коснулась сухими, холодными ладонями своего лица, а затем несколько раз провела по нему, будто бы пытаясь стереть с кожи следы этой усталости. В детстве мама часто говорила Гермионе: «Всегда верь в лучшее, детка, и лучшее произойдёт с тобой». И она действительно верила. Наивно, по-детски, но верила. Однако только с годами Гермиона поняла, что чаще всего судьба глуха к просьбам молящих. Чаще всего вера в лучшее лишь убивает. Уничтожает. И, пожалуй, это далеко не единственный её недостаток. — Малфой, прошу, — Гермиона снова молящими глазами посмотрела на Драко, пытаясь справиться с подкравшимся к кончикам пальцев раздражением. — Помоги мне. Драко сузил глаза, продолжая изучать лицо Гермионы с какой-то отстранённостью во взгляде, а затем вдруг усмехнулся: — А как же волшебное слово? Гермиона скрипнула зубами, едва подавляя в себе желание закатить глаза. — Пожалуйста. — Пожалуйста, что? — Пожалуйста, помоги мне. Сердце в груди Гермионы забилось в несколько раз чаще, и она, плотно стиснув челюсти, раздражённо откинула с лица каштановую прядь волос. — Помочь тебе, Грейнджер? — принимая совершенно незаинтересованный вид, повторил её просьбу Драко, а затем лениво сложил руки на груди. — Хм, даже не знаю… — медленно, иронично протянул он, а затем вытянул одну руку перед собой и сделал вид, что его жутко интересуют собственные ногти. Стоя прямо перед Малфоем и вынуждая себя проглатывать его саркастический тон, Гермиона чувствовала себя глупо. Подавленно. Несчастно. И противно. Однако другого выхода у Гермионы не было. Она была морально выпотрошена, как рыба. Она устала от бесконечного отчаяния и страха, пожирающего её изнутри. От боли, которая каменной глыбой застыла прямо у неё в груди. Устала от не приносящей никаких плодов борьбы, которая ломала её с каждым днём всё сильнее. Устала жить надеждами. Но она всё равно была на плаву. Всё равно боролась, несмотря ни на что. Не за себя, а за родителей. За оставшихся друзей и близких. За Орден. За весь магический и маггловский мир. За, чёрт возьми, светлое будущее и справедливость. И потому сейчас она стояла здесь, поскольку другого плана у неё больше не было. Она была загнана в слишком изощрённую ловушку, из которой не было выхода. Никакого другого, кроме этого. — Если я помогу тебе, что же я получу взамен?.. — вкрадчивым голосом поинтересовался Драко, слегка приподнимая голову и наклоняя её немного в бок. Всё это время с его губ не сходила привычная ему, кривоватая и несколько пугающая, ухмылка, от которой у Гермионы по спине бегал неприятный холодок. Гермиона тяжело сглотнула, несколько ошарашенная его вопросом. — Что угодно, — негромко, но уверенно прошептала она, и с её губ сорвался короткий выдох. — Что угодно, Малфой, только помоги. Прошу тебя… В комнате витало высокое напряжение, которое медленно, но верно начинало пропитывать воздух, а затем будто забиралось под кожу и нащупывало там нейроны, раздражая их. Тонкие, дрожащие пальцы Гермионы в очередной раз потянулись вниз и нервно поправили мантию. «Расслабься, Гермиона. Всё хорошо. Ты не должна так нервничать. Ведь это… это всего лишь Малфой. Всего лишь… Малфой». В груди ощущалось саднящее чувство, будто на душе скребут кошки, а в голове кипела такая каша, что мысли путались и скручивались в морские узлы. Драко приподнял одну бровь вверх, с каким-то особым удовлетворением наблюдая за попытками Гермионы выполнить её просьбу. — Хм… — наигранно-вдумчиво протянул Малфой, а затем прикоснулся большим и указательным пальцами правой руки к своему подбородку. — В школе ты задирала свой долбаный нос выше собственной головы, пытаясь доказать всем и каждому, какая ты вселенская умница. — Он всё так же продолжал стоять у стены, словно статуя, не сдвигаясь со своего места. — Также ты ежегодно добивалась звания «Лучшая ученица года», — медленно перечислял Драко, вороша прошлое, углубляясь в самые недра своей памяти и выковыривая из неё самые крошечные детали. — Проглатывала учебники один за другим… Но внезапно его голос стал твёрже и громче: — К чему же всё это было, если сейчас ты всё равно стоишь здесь, прямо передо мной, Грейнджер? Вопрос повис над Гермионой в воздухе точно дамоклов меч. Драко, задрав подбородок, ехидно прищурился, а затем окинул Гермиону каким-то противным, оценивающим взглядом. — Ну же, ответь, грязнокровка, — продолжал давить на неё Малфой. — К чему всё это было, если сейчас ты всё равно унижаешься, едва ли не ползая передо мной на коленях, и умоляешь меня о финансовой помощи? Драко испытывал её терпение, и Гермиона знала это. На мгновение Грейнджер резко отвернула голову в сторону, словно от пощёчины, которой Малфой ментально огрел её своими словами. Волосы больно хлестнули Гермиону по щеке, но эта боль не ставилась ни в какое сравнение с той болью, которую Гермиона ощущала всё последнее время. На языке вертелось слишком много слов, но ни одно из них Гермиона не могла назвать достаточно правильным для того, чтобы можно было достойно ответить Малфою. Несмотря на то, что Гермиона ожидала от Малфоя подобного отношения, она совершенно не продумала момент, касающийся её собственных реакций на его предполагаемое скотское поведение. Хотя стоило признать, что Малфой был прав в своих суждениях, пусть и очень грубых. И Гермиона действительно не понимала, почему после стольких лет упорной работы и борьбы за своё место в этом мире, она всё также оставалась никем. Грязнокровкой. Нищей и никчёмной. Может, при другом исходе Битвы за Хогвартс что-то в её жизни и поменялось бы, но об этом оставалось лишь только догадываться, поскольку теперь результаты войны были совсем неутешительными. Тем не менее, одно дело — анализировать всё это в собственной голове, а другое — слышать наяву от кого-то. Тем более, от кого-то вроде Малфоя, которому всё и всегда преподносили на золотом блюдечке. — Какая разница, Малфой? — злобно посмотрев на Драко, наконец раздражённо спросила Гермиона, медленно заливаясь краской и становясь похожей на красный бакен. — Я пришла сюда не для того, чтобы анализировать мою жизнь и мои ошибки, — выплюнула она, переступая с ноги на ногу. — Я пришла, чтобы одолжить у тебя некоторую сумму денег, — резко констатировала она, а затем, снова отведя взгляд в сторону, начала судорожно рассматривать рисунок ковра, расположенного прямо по центру комнаты, — а потом убраться отсюда и снова прийти к тебе лишь тогда, когда я накоплю достаточное количество средств, чтобы полностью с тобой рассчитаться. Обстановка беседы ужасно раздражала. Каждой своей репликой Малфой провоцировал её, задевал её самолюбие и пытался вывести на эмоции, а она, как последняя дура, не сдерживалась и поддавалась, потому что слишком устала держать это всё в себе. Драко, тем временем, слегка повёл плечами назад, разминая мышцы спины. От слов грязнокровки его губы медленно растянулись в усмешке. Смелость. Она сочилась из Грейнджер, как из спелого фрукта, заливая собой едва ли не всё вокруг. Казалось бы, протяни руку — и утонешь в этом чрезвычайном потоке хваленной гриффиндорской храбрости. Малфоя очень удивляло, что после всего пережитого грязнокровка осталась почти такой же. Ядовитой на язык как змея, гордой как лев и строптивой как буцефал. Хотя, судя по тому, что она сама явилась к нему с просьбой о помощи — война всё же хорошенько надломила её собственное достоинство и самолюбие. Драко усмехнулся своим мыслям, а затем, отстранившись от стены, расслабил руки и сделал несколько медленных шагов вперёд, сокращая между ним и Гермионой расстояние примерно до двух с половиной метров. — Знаешь, почему ты не хочешь говорить об этом? — елейным голосом спросил он у неё, задирая вверх подбородок. — Я знаю… — тихо, почти шёпотом, отчётливо произнёс он, немного подаваясь корпусом вперёд. Волосы на затылке Гермионы вмиг встали дыбом, а губы пересохли. Малфой, заметив испуг в глазах своей жертвы, победно вернул корпус тела в первоначальное положение. — Все твои несчастные, ужасно смешные старания не увенчались абсолютно никаким успехом, а сама ты даже кната не стоишь, вот почему. Ну, что, в яблочко, грязнокровка? Драко улыбнулся одной из своих самых хищных, устрашающих улыбок. Облизнув губы, Малфой с интересом стал наблюдать за реакцией Гермионы. Сейчас он ощущал себя на редкость легко и смело. Так, словно в его руке был зажат настоящий козырь. Нет, даже десять козырей. Ему нравилась сложившаяся ситуация. Нравилось ощущать настоящее превосходство над грязнокровкой, вызывающей у него раздражение и лёгкое подташнивание ещё с далёких школьных дней. Гермиона непроизвольно поджала губы, продолжая смотреть куда угодно, только не ему в глаза. Все слова Малфоя источали ядовитую иронию, которая, по всей видимости, доставляла ему невероятное удовлетворение и тешила его драгоценное малфоевское эго. От осознания этого по позвоночнику Гермионы пополз холодок, и она напряглась, из последних сил стараясь держать себя в руках. Щёки предательски зажглись огнём, отчего в считанные мгновения приобрели алый окрас. Сознание Грейнджер тихо спрашивало её: «Зачем ты пришла сюда и на что надеялась, глупая? Ты должна была понять, что весь твой план был заранее обречён на провал. Ты же умная, Гермиона. Умная, блин, а не дура». Умно ли она поступила, обдуманно?.. Кажется, нет. Взгляд Гермионы резко метнулся в сторону окна, пока она упрямо молчала, пытаясь проглотить колючую, застрявшую в глотке обиду. А Малфой смотрел на неё. Смотрел на Грейнджер, не отрываясь. И, действительно, получал особое удовлетворение, осознавая, как она, подружка педика-Поттера на все времена, стояла перед ним, умоляя одолжить ей денег, и питала такие большие и розовые надежды, что Драко мог бы от этого драматично умереть. Малфой практически не верил собственному счастью: долго прячущаяся в тени своего драгоценного Ордена грязнокровка сама привалила к нему домой, в его путы, и сейчас она сама обрекала себя на беспроигрышную для него сделку с ним. Это было даже лучше, чем он мог себе представить. «Глупая, глупая Грейнджер. Стой теперь, смотри и чувствуй, с каким хрустом я разломлю тебя на две части, словно спичку. Ты даже не представляешь, на что саму себя приговариваешь. И ты даже не представляешь, как поможешь возвыситься мне и моей семье в глазах Лорда». Во взгляде Гермионы что-то блеснуло, и Драко понадеялся, что это были слёзы. Почему-то ему хотелось видеть, как она плачет. Рыдает. Захлёбывается слезами. Хотелось доказать самому себе, что он легко может довести её до такого состояния. Что рядом с ним грязнокровка абсолютно беспомощна. Что она — в его власти. Но, к его глубочайшему сожалению, блеск в её глазах не был слезами. Это блестела вспыхнувшая от его слов ярость. Грейнджер смотрела прямо на него. «Ну же, давай, порази меня. Волна смешных до колик в животе протестов — это всё, на что способны твои не такие уж и великолепные мозги. Или, может быть, я не прав?». Словно прочитав его мысли, Гермиона выпрямила сутулые плечи и гордо выпятила грудь, отчего её спина тут же стала прямой, как игла. Нижняя губа всё же выдавала её страх и отчаяние, предательски дрожа, но Гермиона предпринимала все возможные усилия, чтобы это скрыть. — Иди к чёрту, Малфой, — нижняя челюсть Гермионы затряслась в такт губе, и Грейнджер обессилено сжала ладони в кулаки так, что ногти стали больно впиваться в кожу, оставляя на ней следы-полумесяцы. Драко презрительно усмехнулся и скучающе отвёл в сторону глаза. «Салазар, до чего предсказуемо…». — Я в отчаянии. Я в глубоком отчаянии! Я больше не та Грейнджер, которую ты когда-то знал. В последнее время судьба только и делала, что с крайней жестокостью издевалась над Гермионой. Прошло вот уже полтора месяца с момента прихода к власти Волан-де-Морта. За этот период в волшебном мире успел восторжествовать настоящий ад. Почти каждый день Тёмный Лорд давал своим преданным овчаркам команду «фас», и те не заставляли себя долго ждать: одна за другой сыпались смерти. Умирали друзья, близкие и знакомые Гермионы, выжигая на сердце самые уродливые рубцы. В плен попадали «грязнокровки», многие из которых превратились в слуг и эскорт, подвергались пыткам и обычные магглы. В Ордене одной из главных функций Гермионы было ведение тетрадей умерших и убитых. Это делалось для того, чтобы задокументировать причину и дату их смерти, её обстоятельства, отобразить данные об их семьях… За сорок семь дней, не считая дня Битвы за Хогвартс, Гермиона задокументировала почти четыреста человек, в число которых вошли лишь те волшебники и магглы, о которых Орден смог узнать лично или о которых стало что-то известно из других правдивых источников. Волшебников в этом списке было гораздо больше, чем обычных магглов, поскольку сейчас Волан-де-Морт и его ПС-ы делали упор именно на очищение магического мира от грязнокровок, предателей крови, а также от яро бунтующих сопротивленцев против нынешней системы власти. Самые большие потери Орден Феникса, а также вся «светлая» сторона в целом понесла двадцать четвертого мая, когда на спланированной Роном операции в Коукворте на стороне Волан-де-Морта помимо Пожирателей Смерти появились великаны, дементоры, гоблины и инферналы. В тот день всё, что только можно себе представить, пошло не по плану. Жизнь Гермионы была спасена в тот день лишь потому, что она осталась оказывать помощь раненым на площади Гриммо в качестве «правой руки» мадам Помфри. По опыту прошлых сражений Рон и Кингсли заметили, что главная целительница Ордена Феникса самостоятельно уже не справляется, а потому они приняли решение на время битвы закрепить за ней в качестве медицинских сестёр — Гермиону и Полумну. Волан-де-Морт и его преданные слуги были очень изобретательны в плане используемых ими заклинаний. Некоторые Пожиратели использовали кислотные заклинания, расщепляющие кожу; другие — заклинания кровоточащих язв и лишения глазных яблок; третьи — заклинания взрывной волны и мгновенного поедания тела личинками. Лечить от подобных проклятий в большинстве случаев было всё равно, что водить вилами по воде, однако мадам Помфри, Гермиона и Луна не сдавались. Каждые полчаса кто-то аппарировал на площадь Гриммо, и Гермиона с Полумной, по скорым указаниям мадам Помфри, оказывали раненым волшебникам медицинскую помощь, сохраняя последние крохи самообладания и едва узнавая в изрезанных или окровавленных чертах лица того или иного человека. В тот день умерло слишком много волшебников из отряда сопротивления, в число которых вошли Билл, Перси и Джинни Уизли; Хагрид; Симус Финниган; Аберфорт Дамблдор; профессор Макгонагалл; Падма и Парвати Патил; Сьюзен Боунс; Анджелина Джонсон; Ромильда Вейн, а также ещё бесчисленных множество других магов. Многие были взяты в плен. Кого-то на площадь Гриммо аппарировали уже мёртвым, а кто-то в муках умер уже в больничной палате, которая была оборудована на площади Гриммо специально для размещения в ней больных и раненых. Рон сражался до последнего, пока в Коукворте в него не наслал смертельное проклятье Эйвери-старший. Увидев, как наземь падает бездыханное тело Рона, Артур Уизли тут же сорвался со своего места и поспешил к сыну, однако Эйвери-старший среагировал быстрее, призвав к себе тело Рона манящими чарами и мгновенно аппарировав с ним с поля битвы. Через два дня после случившегося Волан-де-Морт, используя чары всеоповещения, известил весь магический мир, что лучший друг Гарри Поттера, Рон Уизли, был зверски убит Эйвери-старшим, а после его тело было съедено Нагайной. Услышав это, Гермиона упала без сознания и сильно приложилась головой о пол. Полумна и Флёр, глотая слёзы, аппарировали с Гермионой в «Нору» и приводили её там в чувства пару дней. Всё это время Молли навзрыд рыдала, оплакивая своих умерших детей, а Джордж не выходил из своей комнаты и почти ничего не ел. Артур каждый вечер становился на колени и молил святого Джерома, чтобы тот уберёг его оставшихся членов семьи от любых других несчастий. Гермиона пробыла в «Норе» четыре дня, а после — покинула её. Всё в этом доме — от самих жителей до настенных часов — напоминало об её возлюбленном, который сделал ей предложение прямо накануне своей смерти, но с коим обручиться ей так и не удалось. Тогда Гермиона перебралась в дом к Невиллу, который предложил на правах друга пожить у него столько, сколько она захочет. Бабушку Невилла убили неделей раньше, и потому большой дом с многочисленными комнатами теперь пустовал, а Лонгботтом, пребывая в одиночестве, постепенно начинал сходить с ума, потому что каждый пустяк вроде вазы с лилиями или кастрюли с бабочками напоминал ему о драгоценной родственнице, когда-то заменившей маму. Гермиона редко разговаривала с Невиллом — только если он сам проявлял инициативу. Она понимала: Невилл надеялся, что с её приездом что-то может измениться в его жизни, и мысли смогут уйти в другое русло. Но ничего не менялось. На разговоры не хватало абсолютно никаких сил, поскольку все они были, в основном, болезненные — напоминающие о положении, что восторжествовало в их мире с недавних пор. И позавчера вечером в сердце Гермионы вонзили ещё один ледяной, ядовитый клинок: она узнала, что её родителей, которых она лишила воспоминаний о самой себе, понадеявшись, что этого будет достаточно, отыскали и взяли в плен егеря, потребовав выкуп в тысячу галлеонов. Это стало для неё таким шоком, что она не могла поверить в случившееся ещё несколько часов. За всю жизнь у неё в кошельке никогда не имелось такой огромной суммы денег, а потому собрать её за два дня, что егеря предоставили для выплаты, было просто невозможно. Богатых друзей Гермиона не имела, а даже если бы имела — вряд ли бы они смогли так легко распрощаться с такими деньгами, ведь кого-то из членов их семьи также могли захватить в плен в любой момент. Больше суток Грейнджер не ела и не смыкала глаз, ломая голову над тем, каким образом она может спасти своих родителей, которые теперь даже не помнили, что у них на самом деле есть дочь. В голову то и дело лезли самые ужасные картины, где уродливые Пожиратели Смерти в своих чёрных как ночь одеяниях врываются в дом Гермионы, вытаскивают её мирно спящих родителей прямо из постели, грубо тянут по полу за ноги… А бедные мама и папа, благодаря действию Обливиэйта совсем ничего не знающие о реальном волшебстве, не понимают, кто эти странные люди, и что они им сделали… Только сегодняшним днём Гермиона, окончательно опустив руки, решила обратиться за помощью к Драко Малфою, её школьному врагу, который на протяжении всего обучения в Хогвартсе постоянно сыпал ругательствами и обидными колкостями в сторону Гермионы и её друзей при любом удобном случае. Так уж повелось, что Малфои в любое время и при любом положении вещей всегда были и оставались самыми влиятельными и богатыми волшебниками во всём волшебном мире. Так было и сейчас. Но с того момента, как Люциус оформил документы по наследованию всех их семейных богатств на своего единственного сына, самым богатым человеком можно было считать Драко Малфоя. По крайней мере, документально. Однако, пока Люциус был жив, семейное наследство всё ещё делилось между отцом и сыном. Нарцисса же касалась всех богатств лишь косвенно, и что при Люциусе, что при Драко не имела полного доступа ко всем семейным ценностям. Именно поэтому Гермиона посчитала, что с Малфоя совсем не убудет, если он одолжит ей некоторую сумму денег. В конце концов, как она постоянно себе повторяла, он был её последним шансом. Надежда, что бывший слизеринец сможет закрыть глаза на все школьные обиды и помочь грязнокровке, не угасала. Таким образом, вопрос стоял ребром: если Малфой не даст денег для выкупа её мамы и папы — не даст никто. Одна мысль о том, что Грейнджер может потерять родителей, больно била по щекам, заставляя глаза увлажняться, а сердце болезненно сжиматься. И даже несмотря на то, что Малфой являлся Пожирателем Смерти, который в любой момент может сдать с потрохами Гермиону Волан-де-Морту, она всё равно твёрдо решила прийти к нему. Ей нужно позаботиться о своих родителях. Обеспечить им спасение. А после — будь что будет. Волшебный мир теперь полностью принадлежал Волан-де-Морту, а всё потому, что главный спаситель Гарри Поттер внезапно исчез с поля боя, когда все так нуждались в нём. Гарри исчез в день Битвы за Хогвартс, после того, как увидел воспоминания Снейпа и отправился в Запретный лес. Волан-де-Морт так и не дождался там Гарри, а затем обрушил весь свой гнев на всех вокруг. В магическом мире начался ад. И никто не знал, куда аппарировал Мальчик-который-выжил в самый ответственный момент битвы. Никто не понимал, почему он так поступил. Никто, кроме… Малфой раздражённо кашлянул, вырывая Гермиону из омута её воспоминаний. Он всё так же смотрел на неё, не отрываясь, как будто наблюдал за экспериментальным препарированием. Затем несколько раз перекатился с пятки на носок, держа ладони за спиной, прежде чем опустить взгляд к своему карману на брюках. — Хочешь сказать, — размеренно начал Малфой и потянулся в карман за пачкой сигарет, — что изменилась, грязнокровка? — в его голосе отчётливо слышалось недоверие. И… что-то ещё. Что-то пугающее. Настораживающее. Заставляющее вздрогнуть. Гермиона не стала отвечать сразу. Закусив нижнюю губу, она ненадолго прикрыла глаза, борясь со слезами. Изменилась ли она? Вопрос на миллион, не иначе. Наверное, скорее нет, чем да. Потому что слово «изменилась» — это слишком мягко сказано. Это слово предполагало какую-либо перемену во внешнем облике или внутреннем мире человека. А то, что произошло с Гермионой… было явно не изменением. Это было истреблением. Уничтожением. Размазыванием по стене. Ликвидацией. Прошлую Гермиону словно одним движением чьей-то руки вычеркнули из этой жизни. Резко, не спрашивая. Будто просто раздавили, как таракана, не оставив от неё практически ничего. — Той Гермионы больше нет, Малфой, — холодные слова Гермионы внезапно прорезали тишину большого зала молнией. — Она мертва. В её тоне злость, раздражение. А во взгляде — боль и изнеможение. — Если бы я до сих пор была той, которую ты знал когда-то в прошлом, я бы ни за какие коврижки не обратилась к тебе за помощью. Я бы лучше поела драконьего дерьма, чем по собственной воле вернулась в это поместье ещё раз, — сказала она, и в голове Драко тут же всплыла картина истязания гриффиндорки Беллатрисой. — Но теперь жизни моих родителей находятся под угрозой, и потому я готова абсолютно на всё что угодно, Малфой. Даже на сделку с тобой. Грязнокровка говорила на редкость спокойно, что очень удивило Малфоя. Наверное, поэтому он даже не стал каким-либо образом комментировать её красочные сравнения. В голосе Грейнджер не было слышно привычных ноток дешёвого превосходства или выводящей из себя уверенности, которые он помнил в её тоне ещё со школы и которые всегда так бесили его. И теперь… Странно было слышать всё это. Плюс десять очков Гриффиндору. — «Готова абсолютна на всё», — повторил вслух слова Гермионы Драко, и она снова посмотрела на него. Свободной рукой Малфой немного оттянул воротник своей рубашки, который внезапно начал душить, и Грейнджер заметно вздрогнула. Драко хохотнул: его это очень позабавило. — Естественно, грязнокровка, я смогу помочь тебе, — неторопливо, на французский манер вдруг протянул он, доставая из картонной пачки одну длинную сигарету и прокручивая её между своих худых, бледных пальцев. — Но уверена ли ты, что сможешь после расплатиться? Так уж вышло, что я в курсе твоей… ситуации, — хмыкнув, Драко повёл бровью. — Яксли рассказал мне, что егеря вытащат твоих родителей из плена только в том случае, если ты заплатишь им херову гору галлеонов. Очень… забавно, — Малфой снова хохотнул, а затем выудил из заднего кармана брюк серебряную зажигалку в форме змеи, по кругу обволакивающую скипетр — подарок Забини на семнадцатый день рождения. Драко вставил сигарету в зубы и — ших — тут же поднёс к её кончику яркий огонёк. От его взгляда не ускользнуло то, как Гермиона скривилась, когда до неё начал доходить специфический запах дыма. Так же всегда поступал и его отец. Малфой едва сдержался, чтобы не фыркнуть. «Что, грязнокровка, запах не нравится? Какая жалость. А что же было с твоими обонятельными рецепторами, когда ты общалась с Уизли? Они были заблокированы? Он же вонял похлеще протухшего мяса. Как ты, блять, могла этого не замечать?». «Хорошо, что он уже сдох, не оставив после себя ничего, кроме как вшивой памяти. Нагайна славно отужинала месяц назад, когда довольный Эйвери принёс его Тёмному Лорду. Жаль, что я не смог пожелать ей в тот момент приятного аппетита». — Так к чему я клоню, Грейнджер, — хладнокровно продолжил говорить Малфой, отвлекаясь от мыслей и стряхивая пепел с сигареты прямо на пол. Похер, домовики всё за ним уберут. — За всю свою ничтожную жизнь, работая не покладая рук, ты не сможешь расплатиться со мной, если здесь и сейчас попросишь у меня в долг, — спокойно констатировал он, грациозно раскуривая сигарету. Он знал, что был прав. Он не понаслышке знал, что сумма, которую просили егеря за долбаных родителей грязнокровки, была до охерения круглая. Малфой моргнул, а затем одним изящным движением руки убрал нависшие на лицо платиновые пряди, заметно отросшие за последние два месяца. Вновь затянувшись, Драко выдохнул через нос. Затянулся. Выдохнул. А на лице по-прежнему написано целое ничего. Гермиона же стояла и не шевелилась, словно была под действием Петрификус Тоталуса. Её голова до краёв была переполнена различными мыслями, поспеть за которыми было просто невозможно. Тысяча вопросов, голосов, воспоминаний — от всего этого начинало неприятно покалывать в висках, и Гермиона вновь прикрыла глаза. — У меня нет другого выхода, — негромко произнесла она, не открывая глаз. Слегка закинув голову назад, Гермиона переступила с ноги на ногу и почувствовала, как ноют от накопившейся усталости её конечности. Всё-таки за последнюю половину суток, она не смогла ни то, что отдохнуть, а даже присесть, чего сделать ей в этом зале Малфой, естественно, даже не предложил. «Чёрствый урод». Драко же пожал плечами, в последний раз затягиваясь и медленно выдыхая дым, а затем бесцеремонно выкинул тлеющий окурок на блестящий даже в темноте паркет. После этого, достав из кармана волшебную палочку, Малфой использовал невербальное заклинание, и на кончике его древка зажглось светло-голубое свечение, озарившее, по крайней мере, четверть комнаты. Гермиона тут же сощурилась от яркой вспышки света, стрельнувшей ей в глаза, и отвернула голову. — Выход есть всегда, — наконец отрезал Драко. — И глупец тот, кто считает иначе. Он действительно считал так, как сказал. Только слабаки и нытики в тяжёлых, испытывающих ситуациях опускают руки и ссылаются на то, что другого выхода не существует. Сам же Драко был далеко не из робкого десятка. И он всегда придерживался этого мнения, поскольку так гласил их семейный кодекс. Несмотря на то, что последние годы его жизни были, так сказать, несладкими, они закалили его по максимуму. Научили никогда не ныть и не опускать руки. Гермиона проглотила вязкую слюну, возвращая взгляд к лицу Драко, которое в этом свете стало выглядеть ещё более бледным и болезненным, чем раньше. Теперь, при достаточном освещении, Гермиона могла рассмотреть каждую чёрточку его лица. Несколько выбившихся из идеально уложенной чёлки Драко белесых прядок слегка нависали над его бровями, чуть темнее тона волос. Его глаза отталкивающего металлического цвета были такими холодными и стальными, что от них будто веяло угрюмой зимой. Нос — прямой и ровный, со слегка широкими крыльями. Скулы — выразительные и высокие, а губы — бледные и тонкие. И, наконец, острый отцовский подбородок. Малфой выглядел старше своих лет: об этом кричали следы усталости и результаты истязаний на его лице. Однако, это не делало Драко уродливее внешне ни на йоту. Более того, внешне он стал даже ещё более мужественным и оттого наиболее привлекательным. Чёртов красивый Малфой. Если не обращать внимания на то, каким взглядом он всегда смотрел на Гермиону и как всегда кривились его губы при их встречах, нельзя было не отметить, что он обладал какими-то особыми вейловскими чарами, которые так привлекали внимание многих девчонок в Хогвартсе. Они бы всё отдали тогда за то, чтобы связать свою жизнь с его. Даже чтобы он просто на них взглянул. Но только не Гермиона. Грейнджер всегда знала, что скрывается за этой симпатичной обёрткой. И, в отличии от тех девушек, Гермиона в первую очередь обращала внимание на внутренний мир человека. Внутренний, а не внешний. А внутренний мир Малфоя был уродлив. До ужаса мрачен, тёмен и гадок, как… — И что же ты предлагаешь? — перебивая собственный поток совершенно ненужных и неправильных мыслей в её голове, несколько заносчиво спросила Гермиона, так что её голос прозвучал как-то слишком жёстко. Брови Драко даже на миг взметнулись вверх, после чего его лицо вновь приняло его обычное выражение. Скрестив на груди руки, Малфой свысока осмотрел Грейнджер своим долгим и изучающим взглядом, который ей немедленно захотелось убрать от своего лица. — Выходи за меня, — вдруг спокойным тоном произнёс Драко, с интересом наблюдая за её реакцией. — Выходи за меня замуж. Ба-бах — в Грейнджер будто ударила молния. Она замерла, не в силах поверить в то, что он сейчас сказал. «Выйти за него? Что?.. Это же просто бред какой-то. Такого просто не может быть». «Гермиона, ты совсем с катушек слетела что ли, если тебе слышится такое?». — Что? — ошарашенно спросила Грейнджер, глядя на Драко так, словно он вдруг превратился в кентавра. — Выйти за… что ты сказал? — слова сорвались на одном рваном выдохе. Тонкие брови Гермионы испуганно приподнялись вверх, глаза слегка округлились. А затем… с её губ сорвался нервный, совершенно неожиданный смешок. — Годрик, — смеясь, вдруг сказала она, — кажется, на нервной почве я совсем выжила из ума. Представляешь, Малфой, мне послышалось, будто ты только что позвал меня замуж, ха-ха-ха… Гермиона в голос засмеялась, и её несколько сумасшедший, неконтролируемый, нервный смех начал эхом отражаться от стен большого зала. Малфой задумался, молча наблюдая за развитием ситуации. «Что ж, этого стоило ожидать». Питаясь реакциями Грейнджер, Драко упивался удовлетворением, которое порождалось у него в груди, ведь всё шло по его заранее продуманному плану абсолютно безо всяких эксцессов. Было приятно ощущать себя тем самым, вершившим судьбы. «Чёртов Драко-Мерлин. Уже можно себя так называть?». Постукивая пальцами по подбородку, Малфой во всю обдумывал и обсасывал в голове происходящее. Отрешённо вёл диалог с собственным «я», взвешивая все «за» и «против» сложившейся ситуации. В какой-то момент внимание Драко сконцентрировалось на том, как забавно содрогаются плечи грязнокровки, и как по ним аккуратно струятся вниз мягкие и блестящие каштановые кудри. Лицо Грейнджер было слегка вытянутое, с небольшой россыпью веснушек у носа и немного — у подбородка. Глаза — слегка раскосые, насыщенного медового цвета, с пушистыми чёрными ресницами. Под нижними веками залегли мешки, видимо, от усталости и недосыпа. Взгляд Драко опустился ещё ниже, к её губам. Малфой быстро сошёлся на том, что они были совершенно невыразительными. Отталкивающими и некрасивыми. Затем его взгляд приковали обнажённые в нервном смехе идеально ровные зубы Гермионы. Белые, нормального размера. В памяти вдруг вспыхнула сцена из далёкого прошлого, когда заклинание Драко, обращённое отвратительному Поттеру, вдруг попало в Грейнджер, и её передние зубы начали расти с такой невероятной скоростью, что за пару минут увеличились на несколько дюймов. В тот раз Грейнджер была похожа на бобра. А сейчас… Малфою стало спокойно от осознания, что даже спустя столько лет он видел в ней того же самого бобра, только заметно повзрослевшего и утомлённого пережитыми тяготами. А потом он вдруг резко зашагал вперёд, двигаясь прямо в сторону Гермионы. Свет от его палочки, зажатой в кулаке, постепенно начал приближаться к Гермионе, и Драко заметил, как уголки губ Грейнджер стремительно потянулись вниз. Она насторожилась и тут же вытащила из кармана свою волшебную палочку, в мгновение направляя её на Малфоя. Драко остановился и, оглядев Гермиону с головы до ног, усмехнулся. — Я сказал, грязнокровка, — терпеливо, но громко и твёрдо сказал Малфой, — выходи за меня. Ты не ослышалась и не поехала крышей, хотя уже на грани. Я действительно зову тебя замуж. От счастья бы только не умереть, правда? Их разделял всего какой-то метр, и Драко почти упивался страхом, исходящим от Гермионы. Сердце Грейнджер, казалось, остановилось. Она приоткрыла рот, но не смогла выдавить из себя ни слова. Внезапно захотелось ущипнуть себя за руку, чтобы точно понять, что она не спит, и что Драко Малфой не стоит к ней так близко, что сделай пару шагов, и она легко коснётся его плеча. «Годрик… Что он говорит?.. Он что, бредит?». Жадно глотая пересохшими губами воздух, внезапно ставший горячим, Грейнджер смотрела на битый хрусталь в его глазах, волнующе поблёскивающий, пытаясь найти грань между реальностью и каким-то страшным сном. — Малфой, ты нездоров, — наконец, прошептала Грейнджер, осознанно делая шаг назад. — Ты бредишь… — на одном выдохе. — Может, стоит позвать кого-то из твоих домовых эльфов?.. Голову будто начали сдавливать в железные тиски. По телу пробежала холодная волна мурашек, и Гермиона вздрогнула. Вытянутая с палочкой рука уже начинала ныть, но Гермиона не опускала её ни на секунду. От всевидящих глаз Драко это не скрылось, и на секунду его взгляд упал на её плечи, а затем снова вернулся к её лицу. Он сжал свою палочку в кулаке сильнее, ощущая безмерное море власти в своих руках. — Боишься меня, Грейнджер? — почти загадочно спросил он её, и уголок его рта стремительно потянулся вверх, формируя пакостную усмешку. Он знает. Знает правильный ответ. Не дурак, всё видит. Всё понимает. Интересно лишь одно: способна ли Гермиона на честный ответ? — Нет, — ответила девушка почти сразу, и её голос предательски задрожал. «Не способна», — тут же ехидно прошептал голос в малфоевской голове, заранее знавший ответ наперёд. «Маленькая лгунья». — Боишься, — удовлетворённо подтвердил Драко, и его серые глаза, цветом отдалённо напоминающие дым, начали блестеть ещё сильнее. — Ты знаешь… — прошептал он, — всё твоё тело сейчас говорит об этом. Воздух вокруг потяжелел, словно наполняя комнату отравляющим газом, отчего дышать становилось практически болезненно. Малфой сделал ещё несколько шагов в сторону Гермионы, совершенно игнорируя факт того, что её палочка сейчас была направлена прямо на его сердце. Когда обрамлённое светлыми волосами молодое лицо Драко приблизилось к Гермионе непозволительно близко, на лбу девушки проступил холодный пот. — Ты больной, — прошептала Гермиона и сделала ещё один шаг назад. — Зря я пришла, — оглядываясь, добавила она и тут же почувствовала, как холодеют руки. — Я пойду. У меня совершенно нет времени на твои бредни, потому что… — Возможность выкупить твоих родителей исчезает через полтора часа, — зло передразнил её голос Малфой, снова делая шаг вперёд. — Я знаю это, идиотка, — раздражение стало закипать в его жилах, и он злобно сощурился. Он говорил громко, с вызовом, будто стараясь вбить эти слова на подкорку её сознания. — Не нужно называть меня больным, дура, — выплюнул он, глядя на неё в упор, — я здоров как бык. Грейнджер кашлянула, чтобы прочистить горло. Ей впору было покрутить пальцем у виска, потому что его слова и действия сейчас казались ей просто сумасшедшими, а почва под ногами уже не была такой твёрдой. — Малфой, я всего лишь пришла занять у тебя денег, — повторила Грейнджер в который раз, почувствовав, как хватка страха на горле стала крепче. — Я отдам их тебе. Честное слово, отдам! Помоги мне или скажи прямо, что не сделаешь этого. Я больше не намерена ждать и пытаться найти разумное объяснение твоим действиям. Она и так провела в этом гадюшнике с этим гадом слишком много своего драгоценного времени. Пора было, наконец, расставить все точки над «i». Последний шаг назад — и возникшая храбрость внутри Гермионы внезапно рухнула вниз, точно карточный домик, поскольку она вдруг почувствовала холод стены за своей спиной. Отступать было больше некуда. Малфой остановился только тогда, когда их стала разделять лишь вытянутая Гермионой рука, в которой была зажата её палочка. Хотя он и так не стал бы подходить к ней ближе, чтобы не вдыхать выдыхаемый ей воздух. Драко был спокоен, находясь рядом с грязнокровкой, потому что знал: он всё равно добьётся того, чего пожелал. Грейнджер согласится на его предложение, став долгожданным ключом на пути к милосердию для его семьи. За окном внезапно раздался громкий раскат грома, от которого окна в зале тут же задрожали. Гермиона пугливо зажмурилась, стискивая губы, а затем крепче обхватила волшебную палочку в своей руке. Страх. Снова страх. Его было так опьяняюще много, что Малфой не мог отказать себе в удовольствии вдохнуть его чуточку глубже. Когда ничего не выражающий взгляд Драко вдруг остановился на её тонкой переносице, он вздёрнул подбородок. — Хорошо, Грейнджер. Я одолжу тебе деньги. Он мог поспорить: не прошло и секунды, как глаза Гермионы уже загорелись от радости, а на губах расцвела глупая улыбка. — Но не радуйся, грязнокровка! — тут же рявкнул Малфой, обрубая на корню всю ту радость, которую Гермиона позволила себе испытать в этот самый момент. — Я сделаю это только с одним условием. С условием, Грейнджер. «Усло…что?!». Последнее предложение подействовало на Гермиону как удар электрического тока, и улыбка в мгновение соскользнула с её лица. — С условием? — разочарованно переспросила она. — Мерлин… — сердце зашлось ударами, заработав, кажется, с тройной силой. — С каким ещё условием? Что ты задумал, Малфой? Может, можно обойтись без него?! — Конечно, нельзя, — тут же фыркнул Драко, посмотрев на Гермиону, как на умалишенную, — ты же не думала, что я, как якобы благородный человек, смогу дать первой встречной деньги просто так? Гермиона поменялась в лице почти сразу же. Закусив нижнюю губу, она выдала себя с потрохами. Ведь… она действительно надеялась на это. Надеялась, что Малфой перерос период, когда был настоящей свиньёй, и в нём появилась хоть толика понимания того, как дороги человеку его родители. — Салазар, какая ты наивная! — из глотки Драко вырвался громкий, раскатистый смех, от которого у Гермионы едва ли не задрожали коленки. — Запомни, грязнокровка. Я никогда ничего не делаю, если это не приносит мне личной выгоды. Тебе явно стоит присмотреться ко мне получше. — Малфой… — Не смей перебивать меня, Грейнджер! — процедил он так, словно желал выжечь раскалённой кочергой каждое слово в её сознании. — Итак, мое предложение таково, — устав церемониться, он быстро облизнул кончиком языка нижнюю губу. — Либо я действительно отвалю тебе хренов мешок галлеонов, прямо здесь и сейчас, и тут же отпущу тебя к егерям, выкупать своих дорогих магглов, но уже завтра в девять часов утра я жду тебя здесь, в Малфой-мэноре, с возвратом долга. Либо ты, как я уже и сказал, выйдешь за меня замуж, и тогда, благодаря моим связям, твоих родителей выпустят из плена без выплаты договорённой суммы по одному моему указу. Ну, — и глаза Малфоя заговорщически заблестели, — что выберешь, Грейнджер? Слова, слова, их было так много, что Гермиона чувствовала, как у неё вот-вот сорвёт крышу. Они подействовали на неё, точно сильный удар в живот. Хотя, видит Мерлин, даже такой удар она пережила бы легче. В горле пересохло, и из-под ног будто начал исчезать пол. От осознания того, какое давление оказывал на неё этот человек, хотелось зарыться пальцами в волосы и закричать. Закричать так, чтобы от крика захрустело стекло в оконных рамах, а затем развалилось на миллион осколков, одним из которых Гермиона смогла бы перерезать себе горло. Грейнджер открыла рот. Закрыла. Снова открыла: — Зачем тебе это, Малфой? — ошарашенно спросила она тихим голосом. Малфой сощурился: — Тебя это не касается. — Но как же, ведь я… — Выбирай немедленно, грязнокровка! Гермиона вздрогнула, сильнее вжимаясь в стену. Глаза закрылись по инерции. В ушах шумело, а кровь горячими волнами хлестала в мозг. Кажется, Малфой действительно не был болен. Он говорил с ней об этом абсолютно серьёзно и откровенно. Но Гермиона не понимала его мотивов. Подвох, подвох, подвох. Она чувствовала его кожей. Мозг судорожно перебирал разнообразные варианты: для чего Малфой затеял всё это, пока его глаза с каждой секундой чернели и наливались ещё большей злостью. Годрик, выйти замуж за Малфоя! Что за абсурд? Да она никогда не согласится стать его женой. Никогда! Даже под пушечным выстрелом. — Нет, Малфой, нет… Я… Я никогда не смогу пойти на такое условие… Малфой злостно сжал челюсти, закатывая глаза, и раздражённо бросил: — А как же твоё «что угодно», Грейнджер? Как же «я готова абсолютно на всё»? Выходит, твои никчёмные родители для тебя ничего не стоят, если ради них ты даже не способна пойти на подобное условие и при первой же возможности сразу же прячешь голову в нору. Какая жалость. Его взгляд был словно кислотным — настолько он разъедал её кожу. Он брал её «на слабо». Гермиона вспыхнула, ощущая до боли знакомое чувство ненависти в груди, и, решив опустить волшебную палочку, громко произнесла: — Я не прячусь, Малфой. Я пытаюсь понять твои мотивы! Что-то не похоже, что ты мечтал обо мне всю свою жизнь, и теперь с распростёртыми объятиями готов взять меня в законные жёны. Драко тут же злорадно рассмеялся: — О, уж поверь. Ты явно слишком многое о себе возомнила. Я никогда не мечтал о тебе, — твёрдо сказал он. — И даже сейчас ты всё ещё для меня такая же вонючая грязнокровка, какой всегда и была. Гермиона тяжело сглотнула, задирая подбородок выше под стать Малфою. — Как мне быть уверенной в том, что, если я соглашусь, ты полностью выполнишь своё обещание и поможешь моим родителям? — проглатывая очередные колкости в свою сторону, спросила она. — Придётся поверить мне на слово, — снова закатив глаза, ответил Малфой. — Но я же не… Драко скривился от бесконечного потока вопросов, которым его заваливала эта гриффиндорская дрянь. Его терпение было уже на исходе, а потому он выплюнул: — Даю тебе три секунды для ответа, Грейнджер, иначе я прикажу заавадить твоих родителей прямо сейчас. Голос — гром, глаза — молнии. Гермиона открыла рот, готовясь прямо сейчас ответить Малфою отказом на его предложение и добавить, что она вызволит своих родителей из плена чёртовых егерей сама, без чьей-то посторонней помощи. Но вдруг произошло нечто неожиданное. В голове Грейнджер раздался истошный женский крик, от которого всё её тело незамедлительно покрылось гусиной кожей. «Мама». Без сомнений, это кричала её мама. «Она нуждается в спасении, Гермиона. И твой отец тоже. Представляешь, как они сейчас мучаются, извиваясь от боли из-за Круциатуса на холодном, сыром полу?». Мерзкий голос в сознании звучал так громко, что захотелось незамедлительно заткнуть его. — Хорошо… — сдавшись, сухо произнесла Гермиона. — Я… я выбираю второе. Но только если ты гарантируешь полную безопасность и защиту моим родителям от любых возможных посягательств на их здоровье и на их жизнь. Согласен? — Да. Гермиона не успела ужаснуться и осознать, на какие муки она только что подписалась, а Малфой уже растянул рот в самой гадкой и устрашающей усмешке, на которую только был способен. В воздухе, казалось, зазвенели ментальные цепи, на которые Драко только что её посадил. Гермиона тяжело сглотнула. Всё, это был конец. Обратного пути больше не было.