По своим местам...

Представшая перед моим взглядом картинка, умиляет и нагоняет ностальгию. Прямо перед нашим домом огненноволосая девушка виснет на темноволосом парне. Вспоминаю то время, когда волосы моей жены были примерно такого же оттенка, полностью соответствуя ее характеру. Яркая шевелюра как бы предупреждала: «Не подходи — убьет», не даром ведь яркий окрас в дикой природе является предостерегающим. Так же и с Мариссой, волосы были ее предупреждением, ярким, провокационным, которое она носила с гордостью. Прямо как эта девушка, которая все время встряхивает свою огненную шевелюру, а руки парня так и тянутся дотронутся до красного шелка. Так же и я, когда-то любил играть с волосами своей…мое внимание отвлекает резкий поворот головы той самой девушки, воздуха не хватает. Сердце, кажется, сделало тысячу ударов за последнюю минуту, а теперь остановилось вовсе. Пытаюсь проморгать то что вижу, но картинка упрямо не меняется. Это она… Это Марисса. Моя Марисса. Улыбается, смеется, светится. Они не случайные знакомые, не столкнулись пять минут назад. Это видно по тому, как она ведет себя с ним, как непринужденно держится. Я и сам давно не видел собственную жену такой спокойной, свободной, живой. Понятия не имею, что делать, поэтому просто стою и смотрю на разыгрывающуюся перед моими глазами сцену. Если сейчас они поднимутся к нам в квартиру, клянусь я тут же рухну замертво. Странное ощущение, я думал, что после всего того дерьма, что между нами было, я стал равнодушным как камень, что больше не могу чувствовать, не умею, но нет. Чувство давит на грудь, маленьким червячком грызет изнутри, бьется пульсом в висках, и я наконец понимаю и принимаю его. Я ревную. Ревную до такой степени, что прямо сейчас хочу пойти и набить морду этому мудаку, который в эту минуту по-медвежьи обхватывает мою жену. Или до такой степени, чтобы прямо сейчас подойти и встряхнуть Мариссу за плечи, чтобы она очнулась, чтобы все колесики в ее голове стали на место и механизм заработал в нужном направлении. Из двух вариантов я выбираю первый и уже делаю пару шагов, когда парень разворачивается, направляясь к своему байку. И я узнаю в нем своего одноклассника Диего, черт бы его побрал, Урколлу. Он тоже замечает меня, но вопреки ожиданиям не замирает, не сникает, глаза не бегают, как в колледже. Парень стоит и уверенно смотрит на меня, сложив руки на груди. От такой самоуверенности я даже слегка теряюсь, но вовремя напоминаю себе, что это он только что лапал мою жену и подхожу к нему. Ни один мускул на самодовольной роже Урколла не дрогнет, он ухмыляется и еще больше выводит меня из себя. Я смотрю на него не мигая и злость кажется точится из всех моих пор. — Ну-ну супермен, не кипятись так, — насмешка и это школьное прозвище, звучащее в его устах, так издевательски сносит мне крышу. Только Марисса! Только она! Может. Меня. Так. Называть. Рука сама заносится и размашисто заезжает Диего куда-то в район челюсти. Его голова немного дергается и он начинает заливисто смеяться, вытирая струйку крови в уголке рта и сплевывая. — Ну и дурак, — бросает он мне сквозь смех, — пошел бы лучше сам головой ударился, может мозги на место встали бы! — его взгляд меняется и теперь он смотрит на меня с презрением. Я не знаю, что наговорила ему Марисса, насколько глубоко он просвещен в подробности нашей семейной жизни, но это дико раздражает меня. Этот упырь явно что-то знает и считает, что в праве судить или давать мне советы. Какого черта? Какого черта она посвящает посторонних в семейные дела? В святая святых, в храм нашей души, в семейный очаг? Чтобы он топтался своими огромными безобразными ботинками по оголенным струнам наших душ? Злость закипает во мне, но теперь я даже не знаю на кого злюсь больше. На Урколлу, который смотрит на меня так, будто знает все тайны мира и является самым просвещенным человеком на Земле, или на Мариссу, которая в очередной раз предала нашу семью, добавила еще одну трещину в и так достаточно надщербнутую семейную чашу. Я хочу спросить, что он вообще знает о нашей жизни? Кто он такой, чтобы что-то мне предъявлять? И представляет ли он вообще, что я пережил за свои несчастные двадцать три? Но осекаюсь и молчу, потому что вижу в его глазах, в позе, в надменной усмешке, что он знает. Он все знает. — Пошли выпьем! — как снег в июле, его слова доходят до моего восприятия, но я не верю своим ушам. — Что, прости? — Я говорю хватит себя жалеть, возьми себя в руки Бустаманте, будь мужиком и пошли выпьем! Я разом выдыхаю все раздирающие меня чувства. Удивление, неверие, абсурдность, злость на Мариссу вместе с потоком воздуха из моих легких растворяются в воздухе. Я принимаю чуть ли не Соломоново решение, что подумаю об этом потом. И молча киваю Урколле. В полной тишине мы плетемся в ближайшее питейное заведение. Кажется, я был здесь совсем недавно. Точно, так и есть. Тайно надеюсь, что сегодня другая смена и я не застану свою новую «знакомую» на рабочем месте. Но моим мечтам похоже не суждено сбыться, «не в этой жизни, чувак» — как будто иронически произносит мне Бог, подмигивая, когда я замечаю татуированную брюнетку за барной стойкой. Я почти не помню ее лица, глаз и фигуры. Татуировки и темные волосы — это все, что осталось у меня в памяти о ней. Но когда я украдкой обвожу помещение и натыкаюсь на скептический взгляд, точно знаю, что именно эту девушку я чуть не трахнул в туалете данного заведения. Ситуация становится все глупее, напоминая мне театр абсурда. Я пришел, возможно, с любовником моей жены, в бар к своей несостоявшейся любовнице. Более нелепую ситуацию сложно себе представить. Хотя нет, для полноты картинки нам не хватает Мариссы. Опережая Диего, явно нацелившегося на барную стойку, быстро прыгаю за ближайший стол и Урколла следует моему примеру. Практически в полной тишине мы ждем пока нам принесут заказанную бутылку виски. Я похоже вообще пребываю в некой прострации, все происходящее кажется никак не относится ко мне, проносясь как-то мимо моего сознания. Мимо суетятся люди, мимо Уркола изучающе разглядывает меня, мимо девчонка за баром сверлит дырку в моем затылке, все мимо, все невпопад и все не про меня. Столько всего свалилось на меня за последние несколько дней, что единственное мое желание — это лежать на матрасе где-то посреди Атлантического океана и чтобы волны покачивали мое бренное тело и печальная музыка на фоне. Нет, серьезно, я устал от всего, как будто мир в одну секунду высосал из меня все силы. Такое вообще бывает? Нет сил бороться со всеми свалившимися на меня разом проблемами. Есть вообще у Бога какой-то дозомер? Как он распределяет наши жизненные неурядицы? Как определяет уровень боли для каждого человека? Уровень нашей сопротивляемости всему? Потому что похоже, Отче, у тебя там что-то сломалось. Может хватит уже с меня? Я, конечно, слышал про то, что у каждого свой крест, и про то, что нам не дают больше того, что мы можем вынести и бла-бла-бла…, но зачем же эти бесконечные утяжелители на моей ноше? От мрачных мыслей отвлекает стакан, который Урколла бахнул прямо перед моим носом. Я и не заметил как принесли выпивку и как он успел налить. В полной тишине мы один за одним осушаем бокалы, я все жду когда же наступит желанное расслабление, но оно почему-то не торопится. Мы сверлим друг друга глазами, которые полны обоюдных претензий и упреков, но не произносим их вслух. По капле, наполняем чашу своего терпения молчанием и все ждем кто же не выдержит первым. Урколла как-то издевательски смотрит на меня, а я по-прежнему пытаюсь убить его взглядом, пока не получается, возможно после второй бутылки. — Я хочу выпить за одну прекрасную рыжую красавицу, — разливает он последнюю янтарную жидкость и поднимает свой бокал, — всегда, сколько я ее знал, она была сильной и смелой, отважной и не подавляемой, могла в одиночку сражаться со всеми чудовищами мира, пока одно чудовище в итоге не победило ее, — он смотрит на меня в упор, улыбаясь, как-будто и не прошелся только что по моей семье, как будто это действительно дружеский тост. — Так давай же, Паблито, выпьем с тобой за то, чтобы она все-таки смогла выстоять, чтобы вернула себя и укротила чудовище раз и навсегда. Иначе один знакомый принц в конце концов сделает это за нее! — злость начинает подниматься во мне сквозь пелену безразличия, которой я пытался накрыться с головой, как любимым одеялом в детстве, все это время. Руки до такой степени сжимают стакан, что я боюсь еще немного и он лопнет прямо в моей ладони. Но я лишь криво усмехаюсь и залпом опрокидываю в себя коричневатый напиток. И только потом приблизившись почти вплотную шиплю этому кретину, прямо в лицо. — Так что, принц уже трахнул красавицу? А принц? Чего молчишь? — внутри все кричит, но мой голос не громче шелеста. А затем даже не осознаю, а скорее чувствую, что лечу через наш стол, опрокидываю пару стульев и наконец ощущаю под собой твердую опору. Затылок больно бьется о деревянный пол, мне кажется, что на какие-то доли секунды я даже отключаюсь. А потом прихожу в себя и, не смотря на звездочки мелькающие у меня перед глазами, сознание мое яснее этих самых звездочек. Мысли, опережая одна другую, складываются в одно простое откровение: Я люблю Мариссу. Люблю и никому ее не отдам. Сейчас я встану, протрезвею и буду бороться за нашу семью. Раз и навсегда. Я думал, что все прошло, остыло, разлетелось у меня в душе по отношению к этой женщине. Что она сама убила все то светлое, что было между нами…но сейчас я яснее ясного понимаю — нет! Не прошло, не стерлось, не забылось, не изменилось, понимаю, что чиркни сейчас искорка и все закрутилось и завертелось бы с новой силой. И я отчаянно хочу чтобы она чиркнула, не во мне, в ней. Для себя я кажется все уже решил. Пусть она невыносимая, сложная, мозговыносящая, но она такая…моя. Никакие бытовые ссоры, никакие недопонимания, призраки прошлого не заставят меня от нее отказаться. Почему я вообще решил, что смогу или захочу жить без нее? Я люблю ее рыжей и русой, в шикарных платьях и в моей футболке на кухне, спокойной и дикой. Неужели, чтобы вновь понять это все мне стоило почти потерять ее? Или кому-то просто стоило врезать мне пораньше? Для меня наконец-то все так просто и ясно, что накатывает почти истерический смех. Я лежу посреди чертова бара и смеюсь как сумасшедший, люди скорей всего смотрят на меня как на идиота. А мне давным-давно не было так хорошо. Я осознал простые истины и это так прекрасно, ведь правда?