Цветет весна

С утра они оба были изрядно встрепанными. Ивайзуми клятвенно заверял Ойкаву, что он в состоянии сам добраться до аэропорта, но тот упрямился и заявлял, что проводит его. Уже перед самым выходом, когда Хаджиме задумчиво хлопал себя по карманам, Тоору вдруг крепко его обнял. - Ойкава? - Зови меня по имени... - Ойкава почти что сказал "Хаджиме", но вовремя спохватился. Их все еще ничего не связывало. - Ива-чан. - Тоору? - Просто я не думаю, что у меня получится обнять тебя вот так в аэропорту. Хаджиме обнял его в ответ, и Тоору был почти что счастлив. *** Было много людей, Ойкава боялся потерять Ивайзуми из виду, но взять его за руку боялся еще больше. Хаджиме решил это за него: крепко схватил его за рукав рубашки и потащил за собой. "Эй, Ива-чан, - хотелось сказать Тоору, - плюнь на все это. Останься со мной. Нам вместе будет хорошо. Пожалуйста, Ива-чан". Ивайзуми упрямо шел вперед. - Я думаю, мне пора, - сказал он уже перед самым аэропортом. - Постой, - дождавшись, когда Ивайзуми повернулся к нему, Ойкава заговорил: - Эти две недели. Хаджиме, - Ивайзуми приподнял брови, но он не остановился, - Хаджиме, они были самыми замечательными в моей жизни. Эти вечерние прогулки, перекусы в кафе, мой шарф на твоей шее. Те часы, которые ты проводил со мной, пока я писал. Все это было восхитительно. Правда, я бы многое отдал, чтобы ты сейчас не улетел. Я знаю, что это невозможно, а потому... хочу поблагодарить тебя. Спасибо. Спасибо тебе за все, Ивайзуми Хаджиме. - Ты спокойно назвал меня по фамилии, засранец, - рассмеялся Хаджиме, но Ойкава видел, как он смутился. - Ты так прощаешься, словно я сейчас на тот свет улетаю. В самом-то деле, Ойкава... Тоору... ты мог бы навестить меня. И никаких страданий. То, что мы живем в разных странах, ничего не значит. - У нас чумовая разница во времени, Ива-чан. - Да плевать мне, плевать! - вскипел Хаджиме. - Я был бы рад увидеть тебя снова, понял? Иди сюда, я тебя обниму и полечу в свою Японию! Ойкава не плакал, ни капли не плакал. Но когда Ивайзуми прижал его к себе, сжимая так крепко, что захватывало дух, сентиментальность одержала верх. Тоору хотел было вытереть накатившие слезы, но это значило бы отпустить Ивайзуми. - В Японии сейчас сакуры цветут. Приедешь - увидишь, - пробормотал ему на ухо Хаджиме. - У меня нет твоего адреса, Ива-чан. - Тогда быстрее записывай, идиот. *** Ханамаки встретил его ехидным: "Как отдохнул, Ивайзуми?" - и Хаджиме понял, что он дома. Дружеское рукопожатие с боссом, Матсукавой, Киндаичи и даже с Кьетани (пусть последний и попытался сломать ему все пальцы) - все это возвращало его к прежней жизни, где все было спокойно и устойчиво. Но когда Ивайзуми остался один у себя в квартире, он остро ощутил это самое "один". Он бы сейчас был не против выпить кофе с Ойкавой, обсудить сюжет его нового рассказа, устроиться в кислотно-лазурном кресле и послушать его болтовню. Однако в его квартире только оглушительно тикали настенные часы. "Я дома". Они условились, что Ивайзуми напишет о своем прибытии, и теперь он ждал ответа. Однако сухое "рад за тебя" пришло только на следующий день, и с тех пор Ойкава замолчал. Хаджиме не сумел начать диалог первый. Не имея возможности увидеть глаза Ойкавы, он не мог понять его настроения. Он чувствовал себя неловко, словно навязывался. Ивайзуми подумал, что, возможно, Тоору просто играл до конца роль дружелюбного француза. И он погрузился в работу, забыв о вечерних прогулках и шелесте печатной машинки на долгие три месяца. *** У Ивайзуми все из рук валилось. Он с утра хандрил, а в обед пролил на свою рубашку чай. Ханамаки неодобрительно покачал головой: "Ивайзуми, ты сегодня сам не свой", - и отправил его домой под предлогом смены одежды, однако после этого Такахиро недвусмысленно намекнул, что лучше было бы Ивайзуми остаться дома до завтрашнего дня. От бед подальше. "Да к черту все это, - злился Хаджиме, пока ехал в метро, - ничего не получается. Еще и чертовщина какая-то снится, сил моих нет!". Во сне его преследовали яркие огни ночной Тулузы и запах мужского одеколона от темно-синего шарфа, тепло чужой ладони. Это было невыносимо. В доме он по привычке проверил свой почтовый ящик и обнаружил там посылку. Не потрудившись посмотреть, Ивайзуми сунул ее подмышку и вплоть до того момента, когда он переоделся и сел на кровать, не вспоминал о ней. Прямоугольная и увесистая посылка была упакована в несколько слоев, будто там было что-то очень хрупкое. Но когда Ивайзуми добрался до содержимого, он увидел книгу. От нее пахло клеем, новой бумагой и немного краской. По твердому переплету шел золотой узор, а на самой темно-синей обложке по-японски было написано: "Восход". Автор - Ойкава Тоору. "Посвящается Ивайзуми Хаджиме, человеку, ставшему для меня опорой", - было написано на первой странице. У Ивайзуми от удивления перехватило дыхание. "Ты помнишь меня, пятилетнего мальчишку, который всех сторонился?" - так начинался пролог, и Хаджиме, забравшись в кровать с ногами, провел весь вечер за чтением. Повесть была небольшой, но Ивайзуми специально читал ее медленно, вчитываясь в каждое слово, потому что он знал, как оно было написано. Посреди одной главы была иллюстрация, и Хаджиме не поверил своим глазам, увидев спящего себя. Под иллюстрацией скромно виднелось: "Авторская работа". "Вот же засранец", - только и подумал он и поскорее вернулся к чтению. *** Под утро Ивайзуми ощущал себя совершенно разбитым. Он перечитал "Восход" три раза, и каждый раз сердце его болело. Повесть заканчивалась так: "Он шел вперед, восходящее солнце грело его спину, а во Франции цвела весна". Пусть сентиментально. Пусть. Так и должно было быть. Хаджиме даже плакал над этими словами, потому что они заставляли его вновь вспомнить все их разговоры, каждую мелочь. Он не сразу заметил, что в посылке была не только книга. Под ней лежал конверт. "Хаджиме! Последние три месяца я был настоящим засранцем и прошу за это прощения. Я писал "Восход" все это время (полагаю, что ты уже прочтешь повесть, когда заметишь письмо). Клянусь, это лучшее, что я когда-либо писал. Надеюсь, ты оценишь. Это единственный экземпляр, я договаривался обо всем с типографией, спорил с редактором и не спал ночами; и все ради того, чтобы послать "Восход" тебе. Верю, что ты там не сильно на меня злишься. Знаешь, мой отец француз. Был в Японии по работе, а моя мама без памяти в него влюбилась. Ее родители были категорически против, но что они могли сделать? И мама с папой поженились, родился я. Притеснения со стороны родственников с каждым годом становились все сильнее, и вопрос о переезде был решен. Мать всегда мечтала о Франции, и вот мы собрались и уехали. Я не сильно скучал по Японии, потому что друзей у меня не было. С мальчишками почему-то было не очень интересно, и единственный мальчик, которого я боялся забыть, - это мальчик, который бросал своих товарищей по игре и шел ко мне, чтобы полежать на траве и посмотреть на облака. Я помнил все это, Хаджиме, эти воспоминания мне безумно дороги. У меня осталась пара карточек с детства, нашел я их несколько месяцев назад. Посылаю их тебе, чтобы ты все понял. Мы знали друг друга еще с детства, Хаджиме. Забавно, правда? Ну, что ж, не скучай там без меня! Твой Тоору". Помимо письма в конверте была пара фотокарточек. На одной был маленький Ойкава, радостно улыбавшийся в камеру. На щеке у него был пластырь, но мальчишка был невероятно счастлив. На второй Ивайзуми увидел Тоору и... себя. Пятилетний Хаджиме смотрел серьезно (фотографироваться он никогда не любил), но неудовольствия своего прямо не высказывал. Рядом Ойкава приветливо махал рукой, а второй держал Ивайзуми за ладошку. С Ойкавой он тогда играл. Ойкава был тем странным мальчишкой. Все сводилось к Ойкаве. Это было просто невероятно. Хаджиме внимательно изучал фотокарточки, и изнутри его затапливала волна нежности. Отвлек его звонок в дверь. "Пять утра, - недовольно подумал Ивайзуми, - кого могло принести так рано?". Звонок повторился, и мужчина с ворчанием поднялся. - Да чтоб вы там все... - слова застряли в горле, когда он увидел на пороге сиявшего от счастья Ойкаву. - Ты... - Сюрпри-и-из! - Ты... - Ах, я так долго летел, Ива-чан! - причитал Тоору. - Так устал! Совсем не могу спать в самолетах, вот совсем-совсем. У тебя есть чем перекусить? - В холодильнике, - все еще не отойдя от шока, проговорил Ивайзуми. - Здорово, спасибо. Ойкава бросил в прихожей свои чемоданы, переобулся и поспешил на кухню. - Да подожди... - Да-а? - протянул Ойкава, застыв у дверцы холодильника. - Ты здесь. Серьезно? - Нет, просто ты не спал всю ночь, идиот, вот у тебя и начались галлюцинации, - фыркнул Тоору. - Конечно, я здесь. Приехал вот в гости. Ты же сам мне адрес дал. - И не предупредил. - Сюрприз хотел сделать, Ива-чан! - Пять утра, Ойкава. - Ранний сюрприз! Ивайзуми покачал головой и рассмеялся. Происходящее не поддавалось пониманию. Он только-только сидел на постели и погружался в какое-то болезненно-сладкое отчаяние, а тут причина всей его сердечной боли объявилась на пороге квартиры, заявляя свои права на его еду и кров. - Посылку получил? - Получил. - Прочитал? - затаив дыхание, спросил Тоору. - Прочитал. - И? Хаджиме молчал. Когда дело доходило до чего-то важного, думал он долго, а сейчас все так внезапно на него свалилось, что мыслительный процесс тормозил сильнее обычного. В конечном итоге, вместо ответа Ивайзуми подошел к Ойкаве и крепко его обнял. - Я скучал по тебе. Тоору что-то прошептал в ответ и прижался к нему, и вот теперь Хаджиме почувствовал, что все встало на свои места. - Что? - Люблю тебя, - Ойкава коснулся носом его щеки, и теплый шепот согрел кожу, - очень сильно люблю, Ива-чан. В груди таял огромный айсберг нежности, и вода топила Ивайзуми. Судорожно вздохнув, он наугад попал губами в щеку Ойкавы. Над ухом раздался тихий смешок. - Ива-ча... - Я тоже тебя люблю. Хаджиме провел ладонью по волосам Тоору, погладил кожу за ухом, обнял за шею. Ойкава под его прикосновениями одобрительно урчал и хитро смотрел в ответ. Дождавшись мгновения, когда пальцы Ивайзуми достигли его щеки, Ойкава наклонил голову и крепко поцеловал Хаджиме. И к великой его радости Ивайзуми ответил, раскрыл рот и мстительно укусил его за губу. - За неожиданный визит, - прошептал он, но Тоору поспешно притянул его обратно. *** Ближе к семи утра Ивайзуми позвонил Ханамаки и попросил отгул. - Не могу представить, что заставило тебя это сделать, но надеюсь, что у тебя там все хорошо. Свободен, - пробормотал полусонный Такахиро. Ойкава тем временем размещал свои вещи в шкафу и метался от одного чемодана к другому. В квартире сразу стало шумно, в ней появилась жизнь. Ивайзуми с наслаждением наблюдал за суетой, а когда Тоору закончил, то он поймал его раньше, чем тот нашел себе новое занятие. - Спать, Тоору. - Ива-чан, еще столько... - Тоору, - с упреком проговорил Ивайзуми, и Ойкава страдальчески простонал. - Тоору, - повторил мужчина с такой обидой, что перечить не было сил. - Но ты ложишься со мной, - заявил он. - Назови меня по имени. - Хаджиме, устройся в чертовой постели поудобнее, поцелуй меня покрепче и обними! И они, тесно прижавшись друг к другу, спали до самого обеда. В молодых сердцах цвела весна.