Целующиеся в буллпене

Миюки обожает готовить, но вот убирать за собой не любит. — И не стыдно тебе говорить такое, когда ещё мой завтрак доесть не успел? Казуя смеётся и убирает остатки риса, прилипшие у уголка губ Эйджуна. — Ты совсем не боишься меня потерять, да? — Савамура хмурится недовольно, совсем не хотя переводить тему. Конечно же, потом он горько пожалеет об этой фразе, он сам знает, предчувствует, что пожалеет. Но в этот момент ему так хочется сказать что-нибудь колкое, так, чтобы Миюки стало хотя бы чуть-чуть не всё равно. Он всегда относится к подобным мелочам, как к полной ерунде, но такими темпами из-за этой ерунды скоро их квартира обязательно станет похожей на мусорную яму. Его слова смахивают с лица Казуи улыбку, словно пыль, он смотрит поверх очков, немного нахмурившись, и переспрашивает вполголоса: — Ты серьёзно сейчас? Савамура, как самый упрямый ребёнок, дует губы, отводит взгляд и упорно молчит. Миюки долго буравит его взглядом, и хорошее утреннее настроение мало-помалу начинает испаряться. Он громко вздыхает, раздражённо цедит: — Ладно, — после чего одним ловким движением собирает все грязные тарелки и смахивает их в раковину. Те, которые были на дне, такого падения не пережили, жалобно треснув. — Идём на работу. Савамура ходит довольный почти весь день. Миюки его не достаёт, не подшучивает, объясняет всё без лишних едких комментариев, другими словами, ведёт себя, как образцовый кетчер! Но уже к вечеру Савамура понимает: манипулировать манипулятором — плохая идея. Правда, от осознания он как-то спокойнее не становится, скорее даже наоборот, ещё больше начинает злиться. Наверное, просто давно они с Казуей не ссорились, давно не играли «в молчалки», давно не спорили по мелочам. Наверное, начали скучать от монотонной, спокойной, полной любви и понимания жизни. И ведь даже не скажешь со стороны, что он злится. Разговаривает, не игнорирует, делает вид, что всё в порядке. Вот только уж слишком серьёзный. Эйджун уже давно научился улавливать это неприятное состояние духа. Казуя не улыбается, не шутит, всё время сидит и что-нибудь читает или ещё каким-нибудь способом усиленно делает вид, что очень занят. А на деле — упрямо дуется. Даже на ночь не поцеловал, и всё из-за каких-то грязных тарелок! Савамура почти хочет поцеловать его сам, но какое-то внутреннее раздражение не даёт ему этого сделать. На следующее утро это незаметное проявление равнодушия буквально начинает изводить его. Это Казуя может держать обиду сколько угодно, а Эйджуну куда проще их отпускать, чем держать при себе. Ему уже безумно хочется обнять его, поцеловать в уголок плеча и прошептать что-нибудь утреннее-нежное, но Миюки мрачно пьёт свой кофе и на нежности явно не настроен. На тренировке он ведёт себя точно так же (как образцовый кетчер), но что-то Савамуру это уже совсем не радует. Ему бы вот хоть одним глазком увидеть, как приподнимаются уголки губ Миюки, когда он усмехается. Или тех адских чёртиков в глазах, когда у него на уме что-то очень неприятное, и он вот-вот готов это «что-то» произнести вслух. Но ведь не скажешь же: «Давай, начинай уже снова насмехаться надо мной, Миюки Казуя!». Нет, сказать, конечно, можно, но ещё большим дураком выставлять себя почему-то не хочется. Да к тому же, после такой фразы Миюки уж точно будет не остановить, и наверняка, начнётся настоящая катастрофа. Вечером Савамура всё ходит туда-сюда по комнате, бросает на Казую подозрительные взгляды и не знает, как к нему подступиться. — Не веди себя, как ребёнок, Миюки БаКазуя! — наконец взрывается он, взмахивая руками. — О чём ты? — Миюки усиленно делает вид, что очень внимательно читает книгу под названием «Как приручить пришельца». Савамура ещё немного ходит по комнате, бормоча что-то себе под нос, потом садится рядом на пол, точно так же оперевшись спиной о диван. — Так долго дуться из-за ерунды — это глупо, — заявляет он так, будто всё знает о жизни. Будто знает всё, но всё-таки немного не уверен в том, что знает. — Я не обижаюсь, — отвечает Казуя монотонно. — Тебе же надоело, что я постоянно над тобой подшучиваю, вот я и перестал. На Эйджуна этот ответ производит неизгладимый эффект. Он вот-вот готов взорваться, но Миюки смотрит на него спокойно и уточняет: — Тебя что-то не устраивает? Эйджун мрачнеет. — Нет, — бурчит он. И, скрестив руки на груди, отворачивается. Казуя тем временем возвращается к чтению. Перед сном Савамура целует его, но Миюки реагирует холодно. Ему так и хочется ответить: «Ну, и не ври, раз и в правду продолжаешь дуться, как ребёнок!», но он снова сдерживается. На следующий день у них выходной. С утра мрачное небо обливает город дождём, света нет, а Савамура с полдня мечется по квартире, всё пытаясь выглядеть весёлым, но на деле только мельтешит, настойчиво, почти гневно пытаясь обратить на себя внимание. В конце концов, садится напротив Миюки на пол, поддев под себя ноги, и заявляет серьёзно: — Миюки-сан! Пожалуйста, подшутите надо мной! Казуя чуть щурится, а Эйджун не может понять, он злится или пытается сдержать смех. Хотя, судя по тому, как он прячет лицо за раскрытой книгой и отводит взгляд, всё-таки пытается не рассмеяться. — Эйджун, ты дурак? — и в вопросе мелькают смешливые нотки. — Ты же сам знаешь, что да! — недовольно отвечает Эйджун. — Ну… Правда. Можешь. Я даже не обижусь. Миюки откладывает книгу и долго и пристально смотрит на него. Потом снова открывает её, объявляя: — Нет, что-то мне совсем не хочется сейчас. В этот раз Савамура на сто процентов уверен, что этот гад прячет за книгой злорадную усмешку. Он начинает злиться, но всё ещё держит себя в руках. — Хотя… — продолжает Казуя многообещающе, — если ты ещё раз назовёшь меня «Миюки-сан»… Нет, «Миюки-сама». — Ты Богом себя возомнил, что ли, Миюки БаКазуя?! — восклицает Эйджун. Миюки смеётся где-то там, за обложкой книги «Как приручить пришельца». Лица не видно, но голос ехидный. — Нет, — отвечает он, — скорее ангелом. Савамура убирает с глаз долой мешающую книгу — уж очень хочется сказать ему это в лицо. — Вот на ангела ты совсем не похож. Миюки улыбается уже открыто, не скрывая ни губ, ни огоньков в глазах. — Так и знал, что ты это скажешь, — целует Эйджуна в кончик носа, прижимает к груди и добавляет негромко: — Поверь мне, ты тоже. Савамура не совсем согласен, но спорить не решается. Что-то совсем не хочется разрушать наконец-то наладившуюся идиллию. Вместо этого он залезает руками к Миюки под кофту и произносит вполголоса: — Казуя. Потом поправляет сам себя. — БаКазуя. — Это ещё почему? — хмурится тот. — Так больше подходит, нам обоим. И проводит ладонью по животу вниз, заставляя Миюки вспомнить кое-что очень важное: последние три дня он не удостоил Эйджуна ни одного поцелуя или прикосновения. Он останавливает его руку и нежно и наискосок целует Савамуру в губы. Потом какое-то время молча смотрит ему в глаза. — Всё равно выходной, — бормочет Эйджун, чувствуя себя под этим спокойным взглядом некомфортно, — сегодня можно. Миюки слабо улыбается. — Я не говорил, что имею, что-то против. Просто хочу растянуть удовольствие. Обычно сдерживаться довольно сложно. Сегодня — как обычно. Особенно, когда Савамура сам такой инициативный, особенно, когда света нет, а за стенами квартиры — лишь стены дождя. Так и хочется нежно вжать его в постель всем телом и не отпускать, пока небо не посветлеет. Не отпускать, пока на его теле не останется не зацелованных мест, не отпускать, пока слетающее с его губ имя не перейдёт с шёпота на стон и со стона — снова на шёпот. Когда они добираются до кровати, лампочка мигает и освещает комнату. — Отлично! — смеётся Миюки. — Так я лучше буду тебя видеть. — Миюки Казуя, ты извращенец! — восклицает Эйджун, весь краснея, и очень ловко и быстро снимает с него очки. Казуя с хохотом падает на него, прижимаясь куда-то в бок. — Люблю тебя, четыре года прошло, а ты… Дыхания становится недостаточно для следующих слов, когда до него доходит смысл предыдущих. Эйджун запускает в его волосы дрожащие пальцы. — Знаешь, можешь не убирать посуду. И готовить что угодно. Я больше не буду доставать тебя по этому поводу. Миюки беззвучно и почти безнадёжно смеётся, не поднимая лица. — Такого ответа я точно не ожидал. — Ты застал меня врасплох! — защищается Эйджун. — Ну, то есть… Я имел в виду… Даже то, что меня в тебе больше всего раздражает, …я люблю. Не важно, какой холодный за окном дождь, если в комнате тепло. И дело тут не в обогревателях. Не во времени года и даже не в том, сколько грязных тарелок осталось на дне раковины.