Целующиеся в буллпене

Широкий жилистый ствол распадался на множество тонких ветвей, которые образовывали крону. В летние дни, когда вся эта масса была покрыта листьями, она закрывала больше половины неба, поэтому, находясь под этим деревом, даже в полдень можно было перепутать его с вечером. Сейчас же, в конце ноября, его ветви, все больше истончаясь, тянулись по серому, пасмурному небу, как засохшие артерии давно умершего существа. Этот дуб действительно был большим. За то время, что Савамура провел в Токио, он и забыл, насколько он на самом деле огромен. Раньше его размеры поражали, но сейчас этот масштаб вызывал только скуку и беспричинную тоску. Подул холодный осенний ветер, и питчер повел плечами. Он стоял здесь давно и давно промерз до костей, но уходить все еще не собирался. Когда Эйджун жил здесь постоянно, в самые грустные и тяжелые дни он приходил сюда, чтобы собраться с мыслями. Это огромное дерево — символ чего-то великого, эталон стойкости — внушало ему мысль, что все наладится, если продолжать двигаться вперед. Сейчас оно ничего ему не внушало. Это было просто огромное, старое дерево. Измученное сотнями лет жизни, оно выглядело немощным стариком, ждущим, когда к нему придет смерть. Где-то серое небо пробилось более светлым пятном — проглядывало солнце. Савамура стоял здесь с самого утра. Он ушел сразу же после завтрака, и никто из родных не стал спрашивать, что случилось. Впрочем, им хватило и вечерних вопросов, на которые Эйджун ответил, что все в порядке. Таким тихим и безжизненным его видели редко, что заставляло его близких беспокоиться еще больше. Савамура чувствовал себя немного виноватым из-за этого, но ничего не мог с собой поделать. Он громко выдохнул. Когда-нибудь это щемящее чувство пройдет, и он сможет двигаться дальше. Он бросил взгляд на узкую речку, вид на которую открывался с этого места, и скептически усмехнулся. Придет ли когда-нибудь это время? Пройдут ли когда-нибудь эти чувства? Из головы все никак не выходило вчерашнее утро. Треск разбившейся об стену рамки все еще гудел в ушах. Полутона комнаты перемежались с резкими, торопливыми движениями чужих рук — Миюки складывал вещи в сумку. Перед зимой тренер разрешил всем уехать ненадолго, повидаться с семьей. Даже Фуруя в этот раз улетел на Хоккайдо, и в то утро в общежитии почти никого не осталось. Наверное, это одна из причин, по которым резкий, раздраженный голос кетчера так ярко врезался в память. Не имело никакого значения, с чего все это началось. Как обычно, с какого-то пустяка, который разразился до размеров ядерной катастрофы. Безобидная шутка, обычная бурная реакция, а потом слово за слово, и вот уже по комнате летят хрупкие предметы, то и дело разбиваясь, а атмосфера далеко за пределами повседневной. Савамура хмурится, кривится в лице, эти воспоминания заставляют его снова злиться, а он хочет наконец успокоиться и смириться с тем, что произошло. Раз за разом в мыслях повторяется последняя фраза, которую сказал ему Миюки: — Я такой, какой есть. Если тебя что-то не устраивает, можешь валить на все четыре стороны, никто тебя не держит! Что-то внутри него сжимается, и питчер с грустью осознает, что не может с таким смириться. Холодный воздух пропитал одежду, осел на кончике носа и в уголках губ. Савамура поднял взгляд над собой, посмотрев через паутину черных веток на небо. Стоя здесь уже столько времени, он пришел лишь к одному выводу. Любовь Миюки ему осточертела. Она точно такая же, как этот огромный, бесполезный дуб. Каких бы он ни был размеров, он все равно не защищает от ледяного осеннего ветра. Зимой здесь не спрячешься от снегопада, а летом эти ветви прячут саму суть этого времени года — солнце. Савамура подошел и пнул дерево. Бросил еще один взгляд на речку на склоне, а потом опустил глаза. Ему совсем не хотелось об этом думать, но ему приходилось признавать, что когда-нибудь он этого не выдержит. Конечно, если они не расстанутся сейчас. Если это не произойдет сейчас, то в любом случае произойдет когда-нибудь потом. Он не хотел думать об этом, потому что в действительности у него не было никакого желания расставаться с Миюки. И тем не менее, он знал, что однажды сам станет инициатором разрыва этих отношений. В этот момент, здесь и теперь, он все еще любил Миюки, но понимал, что если так продолжится, наступит день, когда в нем не останется ничего, кроме злости и презрения. Он вытащил руки из карманов и провел по воздуху ладонью. Кончики пальцев покалывало от холода, но Савамура не обращал на это внимания. Лишь безразлично заключил про себя, что пора возвращаться. Вдруг где-то хрустнула ветка, и Эйджун увидел рядом с собой кетчера. Надо же. Миюки Кадзуя приехал. Собственной персоной. Какая радость. В глубине души Савамура действительно обрадовался, но из упрямства никогда себе в этом не признается. Они долго стояли молча. Миюки боролся с собой, чтобы заговорить, все еще надеясь, что Эйджун был на эмоциях, и все не так серьезно. Савамура молчал из принципа. Он не собирался разговаривать с Кадзуей, пока тот не извинится. — Твоя мама сказала, что ты здесь, — проговорил Миюки. — Ты похож на нее… Питчер промолчал. Он спрятал губы за теплым шарфом и снова посмотрел на узкую полоску реки. Гладь воды рябила из-за порывов ветра, создавая блики. — Так здесь ты и жил до этого? — продолжил Кадзуя. — Нагано такой маленький по сравнению с Токио. Наверное, летом здесь круто: море и столько зелени… Савамура продолжает молчать, и это вызывает в кетчере злость и раздражение. Он вспоминает вчерашнюю ссору и думает, что дуться из-за такого пустяка, как минимум, глупо. — Ну ладно, извини, — раздраженно бросает он, посмотрев на первогодку. — Как искренне, — рот Эйджуна кривится в усмешке. — Прямо сразу видно, что ты раскаиваешься, Миюки Кадзуя. Глаза кетчера загораются негодованием; он хмурится и тут же отворачивается, не желая больше смотреть на Савамуру ни секунды. — Уж прости, как есть, — проговаривает сквозь зубы он. Эйджун хмыкает и отворачивается, уперевшись взглядом в огромную трещину в стволе дуба. — Да блин, успокойся уже, — раздраженно продолжает кетчер. — Давай помиримся и забудем. Я что, зря сюда приперся? — Тебе, наверное, кажется, что это так просто: взять и забыть, — язвит Савамура. — Может, для тебя это и просто. Конечно! Ты же с самого начала и не вдумывался, просто пропустил все мимо ушей… В интонации его голоса звучит столько невысказанных обвинений, что Миюки начинает казаться, будто они разговаривают о разных вещах. — Ты серьезно? — негодует он. — Савамура, я все прекрасно понял и вчера, когда хлопнул дверью. Я не стану другим. Тебе надо бы уже привыкнуть и перестать принимать все так близко к сердцу. Я не пытаюсь тебя задеть, когда подшучиваю над тобой, так что давай закроем эту тему. — «Тебе надо»… — с презрением повторил Эйджун. — Я не могу не принимать это близко к сердцу. — Не думаю, что это так сложно! — на этот раз Кадзуя не выдержал, и разговор перешел на повышенные тона. — Меня задевает все, что ты говоришь! — выдает питчер. — От серьезных вещей до самых глупых шуток, неужели так сложно это понять?! — Да, твою мать, сложно! Только такой идиот, как ты, может так серьезно относиться к глупостям! — Прошу прощения за свою тупость, Миюки Кадзуя! — огрызается Савамура. — Уж извини, что ты для меня настолько важен, что я ни единого твоего слова не могу мимо ушей пропустить! И, фыркнув, он развернулся и направился вниз по склону, к дорожке, по которой сюда пришел. — Да подожди ты! — Миюки пошел следом и через какое-то время нагнал питчера. — Постой же ты… Савамура! — он схватил его за руку и внезапно застыл, удивленно смотря на Эйджуна, но потом удивление в его глазах снова сменилось злостью. — Ты сколько здесь простоял, тупица?! — Сколько надо, столько и стоял, — пробурчал, отвернувшись, тот. Миюки взял в свои ладони и вторую руку Эйджуна и начал их греть дыханием. Потом достал из карманов перчатки и заставил Савамуру их надеть. — Пошли быстрее, ты же совсем ледяной! — воскликнул Кадзуя, таща за собой питчера. Около пяти минут до дома они шли молча. Лишь иногда Миюки бормотал что-то о безответственности. Савамура игнорировал эти поучения из искреннего упрямства. Он все еще был обижен и не собирался мириться только из-за того, что замерз. Тем не менее, до самого дома они шли, взявшись за руки. Семья Савамура, узнав положение вещей, сразу же занялась отогреванием Эйджуна. От деда тот получил пару оплеух, от мамы — плед и горячий какао, Миюки сидел рядом, кутал потеплее его ноги и все еще что-то недовольно бормотал себе под нос. — Не так уж мне и холодно, — отмахнулся питчер от очередного вопроса мамы, прижав к губам чашку с какао. — Ага! Подхватишь сейчас какую-нибудь ангину, и что с тобой делать? — раздраженно поинтересовался Кадзуя. — Больные питчеры никому не нужны! Мать Савамуры добродушно улыбнулась и ушла на кухню, где оставила приготовление обеда на полпути. — Опять ты о бейсболе… — негромко проговорил первогодка, отвернувшись. Миюки вздохнул, присел рядом на диван, какое-то время смотрел на Эйджуна задумчивым, немного печальным взглядом, потом провел тыльной стороной ладони по щеке питчера, кончиками пальцев касаясь волос, и негромко произнес: — Думаешь, я бы приехал, если бы мне было дело только до бейсбола? Уже утром нужно было возвращаться в Сейдо, поэтому Кадзуя остался с ночевкой. Ему любезно предоставили футон, но спать на полу в это время года было уже довольно холодно. Поэтому через десять минут бесполезного ерзания Савамура без особого энтузиазма проговорил, приподняв одеяло: — Да иди уже сюда. Оказавшись с Эйджуном в одной кровати, Миюки прижал его к себе и несколько раз провел по спине ладонями вверх-вниз. — Мне уже давно не холодно, — объявил, вздохнув, питчер. — Точно? — Точно. Они помолчали. Потом Кадзуя провел рукой по щеке Савамуры, заставив его поднять глаза. — Прости. Савамура, я постараюсь быть помягче. — Ага, — Эйджун опустил взгляд, потом закрыл глаза, прижавшись лбом к груди кетчера. Ему хотелось сказать: «Нет, ты не станешь. Ведь это ты». Он прекрасно понимал, что Миюки прав, что он не изменится. Это ему самому нужно переходить через себя и менять свое отношение, если он по-настоящему дорожит этими чувствами. Дуб простоит веками, а люди под ним будут приходить и уходить. Но Савамура совсем не хотел быть всего лишь прохожим.