Ранние годы

В завершение данной работы хочется выразить мнение (ни в коем случае не критику, на это учатся) о наиболее любимом отрывке из Дневника Писателя 1876 г. Ф.М. Достоевского. На фоне остальных тематик эта, на мой вкус, – самая интересная, посему привожу главу целиком. «Кстати, вот одно рассуждение одного самоубийцы от скуки, разумеется матерьялиста. "...В самом деле - какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов? Я создан с сознанием и эту природу сознал; какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть, страдающего, но я не хочу страдать - ибо для чего бы я согласился страдать? Природа, чрез сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. Человеческое сознание наделало из этого возвещения религий. Она говорит мне, что я, - хоть и знаю вполне, что в "гармонии целого" участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму ее вовсе, что она такое значит, - но что я все-таки должен подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание в виду гармонии в целом и согласиться жить. Но если выбирать сознательно, то, уж разумеется, я скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь, - останется ли это целое с гармонией на свете после меня или уничтожится сейчас же вместе со мною. И для чего бы я должен был так заботиться о его сохранении после меня - вот вопрос? Пусть уж лучше я был бы создан как все животные, то есть живущим, но не сознающим себя разумно; сознание же мое есть именно не гармония, а, напротив, дисгармония, потому что я с ним несчастлив. Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить охотно, но именно под условием жить как животные, то есть есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей. Есть, пить и спать по-человеческому значит наживаться и грабить, а устраивать гнездо значит по преимуществу грабить. Возразят мне, пожалуй, что можно устроиться и устроить гнездо на основаниях разумных, на научно верных социальных началах, а не грабежом, как было доныне. Пусть, а я спрошу для чего? Для чего устраиваться и употреблять столько стараний устроиться в обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно? На это, уж конечно, никто не сможет мне дать ответа. Все, что мне могли бы ответить, это: "чтоб получить наслаждение". Да, если б я был цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество - обратимся в ничто, в прежний хаос. А под таким условием я ни за что не могу принять никакого счастья, - не от нежелания согласиться принять его, не от упрямства какого из-за принципа, а просто потому, что не буду и не могу быть счастлив под условием грозящего завтра нуля. Это - чувство, это непосредственное чувство, и я не могу побороть его. Ну, пусть бы я умер, а только человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может быть, я все же был бы утешен. Но ведь планета наша невечна, и человечеству срок - такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество, - все это тоже приравняется завтра к тому же нулю. И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого. И наконец, если б даже предположить эту сказку об устроенном наконец-то на земле человеке на разумных и научных основаниях - возможною и поверить ей, поверить грядущему наконец-то счастью людей, - то уж одна мысль о том, что природе необходимо было, по каким-то там косным законам ее, истязать человека тысячелетия, прежде чем довести его до этого счастья, одна мысль об этом уже невыносимо возмутительна. Теперь прибавьте к тому, что той же природе, допустившей человека наконец-то до счастья, почему-то необходимо обратить все это завтра в нуль, несмотря на все страдание, которым заплатило человечество за это счастье, и, главное, нисколько не скрывая этого от меня и моего сознанья, как скрыла она от коровы, - то невольно приходит в голову одна чрезвычайно забавная, но невыносимо грустная мысль: "ну что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб только посмотреть: уживется ли подобное существо на земле или нет?" Грусть этой мысли, главное - в том, что опять-таки нет виноватого, никто пробы не делал, некого проклясть, а просто все произошло по мертвым законам природы, мне совсем непонятным, с которыми сознанию моему никак нельзя согласиться. Так как на вопросы мои о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что могу быть счастлив не иначе, как в гармонии целого, которой я не понимаю, и очевидно для меня, и понять никогда не в силах - Так как природа не только не признает за мной права спрашивать у нее отчета, но даже и не отвечает мне вовсе - и не потому, что не хочет, а потому, что и не может ответить - Так как я убедился, что природа, чтоб отвечать мне на мои вопросы, предназначила мне (бессознательно) меня же самого и отвечает мне моим же сознанием (потому что я сам это все говорю себе) - Так как, наконец, при таком порядке, я принимаю на себя в одно и то же время роль истца и ответчика, подсудимого и судьи и нахожу эту комедию, со стороны природы, совершенно глупою, а переносить эту комедию, с моей стороны, считаю даже унизительным - То, в моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдание, - вместе со мною к уничтожению... А так как природу я истребить не могу, то и истребляю себя одного, единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого". N. N.» Очень красивое рассуждение. Примечательно, что Фёдор Михайлович оставляет его без комментариев. Я принял это за своеобразную молчаливую победу над атеизмом и материализмом: мол, в Бога не верите – вот результат. И, к сожалению, не ошибся, ибо позже он всё-таки даёт пояснение. Для него записка – естественный путь человека без слепой веры. В случае Фёдора Михайловича – веры в бессмертие души. Только она поддерживает в человеке страсть к земной жизни. По мнению автора, без этого костыля человек обречён на смерть. Разумеется, если хоть сколько-нибудь задумывается о себе и мире. По мне, очень пессимистичный взгляд, взгляд человека, для которого люди остаются детьми, не могущими жить без поддержки кого-то высокого, ими же выдуманного. Что самое интересное, Фёдор Михайлович отчасти прав. Тезис: преодолеть логический вывод о бессмысленности своего существования без веры в бессмертие души очень трудно, практически невозможно. Однако позиция вышеуказанного самоубийцы – позиция взрослого человека, не побоявшегося сомневаться, задавать вопросы, взглянуть на мир настолько объективно, насколько позволяют физические и умственные способности. В моих глазах он герой, не испугавшийся всем естеством почувствовать то, куда остальные даже голову повернуть боятся. Боятся настолько, что и страха, по большому счёту, не чувствуют, настолько блоки организма сильные. Он пробился, осознал, насколько трудно быть совсем одному, насколько природе плевать, насколько ограничены возможности человека. Он осознал свою ничтожность, в своих вопросах натыкаясь на стену, которую (особенно в его время) почти никак не перепрыгнуть, если не прятаться за идеалы (того же Бога). Разумеется, он не выдержал. Мало кто выдержит, когда на вопрос «Почему?» не находишь удовлетворительного ответа, а от него зависит жизнь. Эгоизм отказывается принимать как данность все те условия, в которых ты находишься. Бессилие – вот правильное слово! Человек ненавидит его, и так как сознание несовершенно, а мир сложен, бессилие – агония тех, кто над этим задумывается. Это верный шаг скатиться к цинизму, нигилизму, злобе, но этот человек не такой. Он готов отдать жизнь, если бы это помогло остальному миру обрести счастье! В итоге же умер «от скуки», то есть не желал всю жизнь чувствовать бессильную злобу. Смог бы он спастись? Думаю, да. Заметно, что строить человечество, положить на него жизнь было в его планах. Но из-за того, что он считал и это бесполезным (планета не вечна), то и последняя соломинка обломилась. Тяжело было людям в то время. Сейчас я могу утешаться тем, что люди через каких-нибудь сто лет уже перестанут быть людьми, а возможности наших тел возрастут многократно. Тогда о таком мечтать было трудно. Мне от всей силы обидно за этого человека и ему подобных. Интересно, помогло бы моё лекарство? Наверное, нет. Всё-таки мы с ним разные. Я смог смириться с мыслью, что человек субъективен и слаб. Во-первых, это позволяет гордиться своей индивидуальностью. Во-вторых, позволяет меняться. Чертовски любопытно, что скажу я на эти записи в тридцать лет! А в сорок? Или в сто сорок? В-третьих, мне не нужен ответ природы, зачем я тут. Есть вещи, на которые ты не можешь повлиять (на себя, как пример, хоть и отчасти), но наблюдать за этим крайне интересно. Это - причина, по которой я живу. Меняться и наблюдать за этими изменениями. Линьки, как выражается Юрий Никитин. Воспитание и личные взгляды на жизнь не позволят мне стать закоренелым циником, мизантропом, ненавистником жизни. Люди прекрасны, мир прекрасен, я тоже неплох. Посему – наслаждаться, в том числе и кризисами, ведь они – неотъемлемая часть жизни, а за ними приходят новые мысли. И всё начинается сначала. Что бы мне сказал этот человек? Наверное, поймал бы на мысли, что раз всё непознаваемо, то и за собой наблюдать бессмысленно. Соглашусь. Но чем дальше, тем больше. А разница между нами в том, что я всё-таки надеюсь жить вечно. Кстати, ошибка самоубийцы и в том, что счастье заключается в гармонии с миром. Точнее, не ошибка, но это не единственный вид счастья. Оно индивидуально. Несчастному просто надо было искать. «Всё зря» – вот его бич. Но чтобы было «зря» или «не зря», нужно иметь чёткую цель и стремления. А раз у природы их нет, значит, нельзя говорить, что всё «зря». Лишь человек, как единственный обладающий сознанием, может решать, «зря» или нет. Исключительно в его власти решить эту задачу. Ради страны, детей, себя. Тут уже вопрос мизантропии, нигилизма. Вопрос морали. Если для человека нет ничего святого, чего-то, что радует глаз, то и говорить не о чем, лучше сразу с крыши. Потому что тут ненужность самому себе. Но этот период, период полного отрицания – лишь этап. Человеку вроде него надо просто пройти через это, достигнуть полного дна, как говорит Достоевский, чтобы потом осталось только в гору. Или в могилу. Только в таком состоянии, состоянии полного опустошения, находятся вещи, ради которых стоит жить. У меня это - я, точнее, изменения меня. Может, умерший «страдалец от скуки» тоже бы нашёл что-нибудь своё. Увы, он опустошения не пережил. А мог бы, отринув «зря», послужить человечеству, вбив себе мысль, что дети и внуки найдут способ обмануть природу, овладеть ею и сделать, наконец, так, чтобы было «не зря».