Любовь, зомби и чуток странного юмора

Ночью нет даже обманчивого спокойствия. Если с закатом солнца окажешься на улице, считай, ты труп. Если встретишь закат в лесу, то ты труп вдвойне. Зомби будто видят в темноте лучше, чем днем, и становятся более агрессивными. Поэтому лучше всего ночь проводить в четырех стенах и как можно тише. Кёртис с лязгом вскрывает дверь одной из квартир высоченной многоэтажки. За спиной недовольно ворчит Мэтт, переминаясь с ноги на ногу, но уже не кидается на него каждую минуту, в попытках отожрать кусок — и это прогресс. — Давай, заходи, — Кёртис тянет его за цепь, заставляя переступить порог. Затхлый запах никого из них не смущает. Главное, что нет сладковато-гнилостного — разложения, значит, что трупов в квартире тоже нет. Кёртис проверяет все три комнаты, кухню, чулан и ванну с туалетом, и только после этого запирает входную дверь, подперев ее тяжелым комодом. Потом скидывает вещи на кухне, куда незамедлительно приходит и Мэтт. Явно соображает и чует, что в сумке все самое вкусное. Кёртис ласково треплет его по волосам, стянув капюшон толстовки. В свете закатного солнца через незаштореные окна отлично видно покрасневшие мутные глаза, следы крови и несколько царапин от ногтей на щеке и лбу, криво заклеенные разноцветными пластырями. Мэтт лениво тянется запечатанным ртом к запястью Кёртиса, но только трется грубой кожей кляпа о кожу. — Ну-ну, — Кёртис невесело улыбается. Приготовления занимают без малого двадцать минут. Мэтт как человек сидит на стуле, правда, привязан к нему за руки и ноги пушистыми наручниками из секс-шопа, но иллюзия цивилизованности есть. Кухонный стол залит кровью, виднеются осколки костей, а в большой кастрюле свалены в кучу освежеванные куски мяса. Кёртис вытирает испачканные ладони о найденное кухонное полотенце и аккуратно расстегивает кляп. Отпечатки розовато-серыми полосами повторяют очертания кляпа, Мэтт разминает челюсть и с хриплым выдохом сразу же тянется к столу. — Стой, — Кёртис сжимает его за шею, не давая слизать кровь. Чувствует ладонью, как в горле клокочет тихое рычание, а глаза неотрывно смотрят на красные разводы. — Потерпи, Мэтти, давай, вдох-выдох. Ну? Взгляд перемещается на Кёртиса, узкие точки зрачков готовы дыру просверлить. В них нет нежности, тепла или какого-либо узнавания. Только жадное стремление сожрать. Но вибрация в горле прекращается, и Мэтт сглатывает — кадык скользит под кожей вверх-вниз. Все-таки глубоко под личиной монстра Мэтт все еще помнит, кто такой этот рыжий грязный парень прямо напротив — Кёртис очень хочет в это верить. — Умница. Кёртис достает из кастрюли первый кусок. Мэтт растягивает бледные губы и раскрывает рот. Крепкие зубы сжимают мясо, тянут из пальцев и размалывают в кровавую кашу. После глотка Кёртис отпускает его шею, тянется за следующим куском, и все повторяется заново. «Этот мудак-снайпер оказался хоть чем-то полезен», — почти счастливо думает Кёртис, когда дело доходит до пальцев. После ужина Кёртис может заняться собой. Окровавленный свитер с оленями и дырками в груди и спине отправляется в утиль. Потрепаные джинсы тоже заляпаны потеками крови, но их выкидывать еще рано. Стирает влажными салфетками засохшую кровь, а потом в полумраке комнаты осматривает уже зажившую рану: вместо нее теперь белый рваный шрам, стянувший кожу. Щупает его пальцами, чувствуя еще не огрубевшую поверхность. Кёртис невольно вспоминает Уоррена и его излюбленную манеру «выбивать из него дурь» голыми кулаками, а потом подключать к этому делу своих быков. Вот тогда в ход шло все, что попадалось на глаза: кишки скручивает от одних только воспоминаний. И что бы с ним не делали, на следующий день он снова был цел, на память оставались только шрамы и легкая фантомная боль в заживших пальцах и ногтях. Они особенно любили развлекаться с его руками: прямо хлебом не корми, дай или косточки перещелкать, или плоскогубцами поработать. Но сейчас все не так. Неизвестно, где Уоррен, может, доедает кого-нибудь. Или кто-нибудь доедает его. Какая разница? Давнишние отметины уже сошли, он больше не груша для битья, и вспоминать об этом нет смысла. В рюкзаке теперь красуется дырка от пули. Кёртис бездумно ковыряет ее пальцем, поддевая оборванные толстые нитки. «А если бы снайпер решил стрелять сразу в обоих? Или в Мэтта?» Поспешно отгоняет от себя эти мысли. Случиться могло все, что угодно, но произошло то, что произошло, и нужно думать только о том, что делать дальше. Выкладывает вещи на диван, проверяя, все ли целы. Выуживает еще один свитер темно-бирюзового цвета, расправляет, глядя на полустертый рисунок Микки Мауса, а затем надевает, затянув потуже завязки на вороте. Пострадавшей оказывается только смятая футболка и одна из пачек разводной лапши, все остальное — пара кофт и толстовка, две банки консервов, ополовиненная бутылка воды, три упаковки сладкого печенья и много чая — цело. Кёртис не знает, когда он сможет выпить горячего чая, но не теряет надежды. Самое последнее — это портативный радиоприемник, едва помещающийся на ладони. Его он вытаскивает с особой осторожностью, потом — вставляет батарейки, вытягивает телескопическую антенну и, выдохнув, включает. Как обычно — помехи, шум и отсутствие голосов. Кёртис откручивает бегунок до самого первого деления, а потом медленно-медленно прокручивает его в другую сторону, прислушиваясь к каждому новому звуку, улавливая изменения в бессмысленном шуме и двигая антенну по кругу. На это уходит пятнадцать минут каждый день. Кёртис старается не тратить больше времени, потому что это его единственные батарейки, а где искать новые после налета саранчи в виде ополоумевших людей на магазины, он не знает. И когда он выключает приемник, то слышит, как тихо воет в соседней комнате Мэтт. На Кёртиса накатывает: он едва может вдохнуть, чувствуя ком в горле и желание безудержно и беспомощно орать в пустоту. Пусть их обнаружат, ему плевать — в эту секунду он понимает, что все бесполезно, что нет смысла пытаться, что лучше остановиться сейчас. Он опускается на колени посреди комнаты, упирается руками и лбом в пол, словно хочет помолиться никому ненужному божку, и раз за разом бьет кулаком в пол до того, что выступает кровь и смещаются кости. Боль отрезвляет, и Кёртис постепенно выравнивает дыхание и выпрямляется. В свете алого солнца видит неровные смазанные пятна крови на паркете. Не может выпрямить кисть полностью, глядя, как темная капля стекает по тыльной стороне ладони к запястью. Кости регенерируют — видно, как они двигаются под кожей, вставая на место, а потом затягиваются и мелкие ссадины на костяшках, оставляя после себя крохотные светлые шрамы. Кёртис не имеет права ныть. Мэтт вытащил его из ада, и теперь он ему должен. Он найдет лекарство, пусть даже придется вручить ученым на растерзание свое бесполезное сейчас тело с последующей передачей прав. Он обеспечит Мэтту долгую жизнь и не даст сгнить как обычному зомби. А слезы и истерики можно оставить на потом. Он вытряхивает из рюкзака мусор в виде обломанных кусочков лапши и приправы, сгружает все вещи обратно и идет к Мэтту, прихватив по пути бутылку перекиси и пачку новых пластырей. Позднее он с трудом, но почистит ему зубы, стараясь не дать ему шанса переломать челюстями зубную щетку, — пока что Кёртис может заботиться о нем только так, но все обязательно станет лучше.