Колесо судьбы

Люциус выдернул меня в министерство как раз на середине эксперимента. Он никогда не тревожил по пустякам, поэтому, очистив котел, я отправился туда. Зал суда был почти пустой, а в середине, на ужасном и хорошо знакомом мне стуле, весь обмотанный цепями, сидел Поттер и невидящим от ужаса взглядом обводил помещение. Мы стояли за барьером, за который он не мог заглянуть, а если бы и заглянул, то, скорее всего, поседел бы от ужаса. Весь выживший внутренний круг собрался посмотреть на суд над мальчишкой. Взрослые маги, которые, по сути, должны быть ему благодарны, с каким-то болезненным нетерпением вслушивались в слова приговора. Рабство! Эти судьи приговорили его к рабству! Но кто станет хозяином? Теперь я понял и причину, по которой Люц выдернул меня из мэнора, и с какой радости вся наша шайка здесь собралась. Лестрейнджи, Руквуд, МакНейр, Долохов, Малфой и я. Мы были претендентами на сомнительной радости звание Хозяина Золотого мальчика. Но он станет моим! Я костьми лягу, но не отдам его никому! Мой! Он — мой! Пусть не для любви, пусть для ненависти, но он — мой! Долохов, словно почувствовав мой настрой, отступил, опуская голову и выходя из зала, безмолвно признавая за мной права на Поттера. Лестрейнджи, ухмыляясь, доставали палочки, Поттер был им нужен, — не уверен точно, зачем — и отдавать его без боя они были не намерены. Люциус встал со мной плечом к плечу и холодно улыбнулся. Нас не зря называли Левой и Правой рукой — в паре мы были непобедимы. Рабастан, как более адекватный из них, присмотрелся и, слегка поклонившись, вытащил брата из зала. Руквуд подпирал стену и делал вид, что просто смотрит, а вот МакНейр… МакНейр достал из-за спины топор. — До смерти, — бросил он и кинулся на меня, я только и успел вытащить из-за голенища кинжал. Бой продолжался недолго. Закуток, в котором мы стояли, был небольшим, и МакНейру с его топором не хватало места для маневра, но зацепить меня он все равно умудрился, разрубив мне мышцу на бицепсе левой руки. Боль подстегнула меня, и я, извернувшись, всадил свой нож ему в спину по самую рукоятку. — Мой! — рыкнул я и обернулся к Руквуду, но того и след простыл. Люциус уже трансфигурировал бинт, и, залив рану зельем и туго замотав ее, я пошел забирать своего раба. Ненависть, полыхнувшая в зеленых глазах, затмила мой разум, но обреченность в хрупкой фигурке заставила взять себя в руки. Поттер не шевелился, пока я подписывал документы и знакомился с правилами, правами и обязанностями. Да, нас ждут веселенькие пять лет. *** По правилам договора я был должен «показать рабу его место», выпоров его, причем это нужно было делать ежедневно в течение недели. Кто бы знал, как я мечтал в Хогвартсе это сделать?! Но сейчас… сейчас я, глядя на пристегнутого к столбу Поттера, намеренно искал в себе злость, с трудом разжигал пламя былой ненависти, шевелил рукой с зажатой рукоятью кнута и вспоминал. Я же его ненавижу! Ненавижу за то, что он Поттер; за то, что он так похож на своего отца; за дурацкие очки, скрывающие от меня зеленые глаза Лили; за вечно лохматые волосы; за свет, за радость, за любовь, что он так щедро раздаривал, обходя меня стороной!!! Мои мысли неслись вперед, разжигая во мне пожар ненависти, я и не заметил, как располосовал его спину, ошметками содрав кожу. Гарри повис в оковах, видимо, потеряв сознание. Кляня себя на все лады, я подхватил заклинанием его безвольное тело и отлевитировал в приготовленную для него каморку. Домовики привели его в относительный порядок, пока я ходил за мазью. На следующий вечер, когда подошло время экзекуции, я, заглянув в глаза Поттеру, не увидел в них ничего. Таким взглядом смотрят на мир жертвы поцелуя дементора — пустым, холодным, без проблеска личности. Я попытался проникнуть в его сознание, но наткнулся на непроницаемый барьер, бетонной стеной стоящий на моем пути. Цепочка-артефакт, что нацепили на его шею, отлично справлялась со своим предназначением — скрывала мысли Поттера, позволяя тому сохранить секреты и хоть мысленно иметь возможность противостоять мне и не быть за это наказанным. Пороть его я был обязан до слез, но Поттер, с ослиным упрямством терпел, стискивал зубы, а потом впадал в прострацию, и я продолжал до тех пор, пока тело его не предавало. Единственное, что меня утешало во всем этом кошмаре — раз Поттер терпит, значит, он еще есть и просто закрылся от мира и от меня. А потом я слетел с катушек. По-другому собственное поведение я объяснить не могу даже себе. Неделя, положенная для наказаний прошла, а я все равно каждый вечер привязывал его к столбу и истязал. С каждым днем мне хотелось все больше и больше. Мне уже было недостаточно его слез от физической боли, мне нужны стали его моральные страдания. И я изнасиловал его… он стоял обнаженный у столба, а я не видел его истерзанную спину, не слышал стонов боли, не обращал ни на что внимания. Член стоял колом, и я его трахнул, понимая, что раню его, что тонкие стеночки не выдерживают грубого вторжения и кровь служит мне смазкой. Впервые он рыдал, а я с удовольствием маньяка впитывал его боль, его эмоции, его слезы и крики. Потом это стало нашей привычной вечерней программой — я его сек и трахал. Он, поначалу, плакал, а потом успокоился и ушел в себя еще глубже. Моя одержимость им цвела буйным цветом. Отказаться от него? Я смог бы отказаться, только умерев… понимая, что таким отношением я могу довести и себя и Поттера до могилы, вызвал Люца. Только он мог сдержать меня, что потом с успехом и делал следующие пять лет. Не обошлось, конечно, без скандалов, запретов и прочего. Люц не терпел физических наказаний, он предпочитал давить на психику, но Поттер! Это же Поттер! Он так закрылся от нас обоих, что задеть его не было никакой возможности. Очень редко его эмоции прорывались наружу, и это были до того незначительные всплески, что заметить их я смог только потому, что очень хорошо его изучил. Очень редко я позволял себе расслабиться, потому что знал, что не сдержусь и пойду к Гарри. Впрочем это каждый раз и происходило. Стоило мне выпить немного лишнего, и мой контроль летел к чертям. В эти дни я рыдал на коленях перед Гарри, вымаливая прощение, говорил о своей любви, о том, как сожалею… Я готов был сдохнуть по первому его слову, но он оставался холодным и отстраненным. Потом я ласкал его, седлал бедра и насаживался на его член, доводя себя до оргазма. Каждый раз я думал, что проснувшись утром все изменю, стану относиться к нему хорошо, уговорю выйти из той раковины, где он прятался от меня… Но… наступало утро, и я с удвоенной ненавистью вымещал на нем свою злость. *** Как же я боялся того дня, когда Гарри обретет свободу! Боялся и ждал… я так хотел, чтобы он освободил меня от себя, потому что сам от него я отказаться никогда бы не смог. Я сразу почувствовал тот момент, когда Поттер обрел свободу. Словно легкий ветерок пронесся по спальне. Он встал на дрожащие ноги, — этим вечером что я, что Люц словно с цепи сорвались и едва не затрахали его — и медленно пошел в сторону ванной комнаты. По его бедрам стекала сперма, а все тело было покрыто засосами и укусами. Напоследок я хотел пометить его собой, оставляя синяки на коже. — Поттер, быстро в кровать! Тебе никто не позволял вставать. Гарри обернулся и ожег меня ненавидящим взглядом, а я радовался что не смог сломать, что он если и не остался самим собой (это было невозможно после кошмарных пяти лет), то, по крайней мере, не потерял личность. Он что-то язвительно отвечал, а я наслаждался звуками его голоса, не обращая внимания на его слова. Магия взметнулась вокруг него и мой Гарри исчез в вихре аппарации. — Теперь держись, Сев, — только и успел сказать Люц. Мы оба понимали, что Поттер уйдет. Наивных здесь не было. Поэтому мы подготовились к любым неожиданностям. Выставив самые мощные щиты, на какие были способны, из последних сил сдерживали силу, что Поттер напоследок вложил в проклятие. Щиты трещали и искрились, родовые артефакты, что каждый уважающий себя глава рода носит не снимая, нагрелись и обжигали кожу. Несколько долгих минут мы боролись с давящей силой, а потом все кончилось.