Кванты тепла

Над Манхеттеном висят низкие серые тучи. Они приползли с востока – с залива – на рассвете, и теперь растекаются туманным пятном, зубами цепляясь за кромки небоскребов. Густой смог мегаполиса стелется вдоль ущелий-улиц, пятнает дымными полосами пейзаж за окном. Их квартирка совсем маленькая, однокомнатная, со старой скрипучей кроватью и покосившимся громадным шкафом без одной из створок. Оттуда сиротливо выглядывает угол чемодана – они еще толком не разложили вещи. Кухонька еще меньше, чем этот старый шкаф. Ей богу, Намджун поражается иногда, как помимо гарнитура сюда упихнули еще и стол с парой стульев. Впрочем, мимо этого самого стола он ходит боком. Сегодня мерзкое октябрьское утро пророчит игольчато-острый, холодный моросящий дождь, а значит, их поход в парк накрылся. Остается только устроиться на широченной скрипучей кровати с ноутбуком и смотреть тупые американские фильмы. Намджун так всегда делает: выбирает наиболее абсурдный фильм – лучше фантастику – и устраивает голову на чужом плече, прижавшись сзади, чтобы можно было шептать в аккуратное ушко едкие комментарии насчет тупости сценаристов. Впрочем, не так плохо, если не учитывать постоянную ругань за стеной. По соседству живет большая семья: супружеская пара и их четверо детей. Жена вкалывает на трех работах, и Намджун иногда помогает донести ей сумки от магазина до дома, лишь бы в ее усталых тусклых глазах увидеть огонек жизни – искру благодарности. Муж пьет напропалую, появляясь разве что раз в неделю, и тогда разражается жуткий скандал. А по будням замученная хрупкая женщина матом орет на своих четырех отпрысков, старшенький из которых уже начал баловаться марихуаной. Вот и сегодня с утра пораньше за стеной крик – дети вчера снова прогуляли школу. Намджун сидит на кухне, отстраненно глядя в окно, и морщится. Эти стены что, из картона, черт возьми? Не то чтобы Намджун не любил Нью-Йорк. Город ему вроде даже нравится: большой, вечно живой, брутальный в своем стеклобетонном одеянии, живущий по своим законам и принципам. Намджуну такое по душе, только вот… Только вот это не по душе Джину. Такой домашний и теплый, по-детски трогательный по утрам, он кажется здесь лишним. Ему претит камень, сковавший природу, претит вечная дымка, претит даже их крохотная квартирка. Хотя, скоро Намджун найдет им жилье получше. Они переехали в Штаты три месяца назад. С собой у них был только один чемодан с вещами на двоих, два новеньких смартфона и две тысячи долларов наличными. Впрочем, смартфоны Намджун тут же продал, чтобы хоть как-то увеличить капитал. Казалось очевидным, что с такими вводными два пять-минут-назад-студента должны сгинуть на панели громадного мегаполиса. Но Джин умел делать уютный быт из ничего, а у Намджуна билась в голове сильная практическая жилка. Так что теперь Намджун работает в одной из крупных корпораций, довольно успешно толкаясь локтями на карьерной лестнице, а Джин устроился в магазинчик неподалеку. У них есть эта квартира, стабильный доход и перспективы. В Сеуле у них обоих было намного больше. Один – восходящая звезда эстрады, будущий король сцены, который за несколько месяцев после дебюта уже собрал армию преданных фанатов. Второй – наследник крупной компании, властитель рынка, золотой мальчик, имеющий все, что только можно пожелать. В Сеуле у них были семьи, друзья, устоявшиеся жизни и блистательное будущее. Но в Сеуле не было их. А потому в один из прекрасных дней середины лета они, выслушав длинные отповеди от родителей-агентов-знакомых (нужное подчеркнуть), взяли то, что было под рукой, – и порвали с прошлым. Просто потому что здесь, в дымном и душном Нью-Йорке, у них теперь есть они. А остальное они добудут. Намджун знает, что Джину здесь не по душе. А еще он знает, что Джин ни за что его не оставит. Так что дело за малым: сделать так, чтобы Джину здесь нравилось. Намджун довольно хмыкает и отпивает из большой кружки крепкий кофе. Напиток уже остыл, так что обжигает горечью еще сильнее, но Намджун не обращает на это внимания. У него это в порядке вещей: надолго задумываться с кружкой кофе в руке. На кухню входит Джин, растрепанный, сонный, в растянутой намджуновской рубашке – весь такой домашний и трогательный. Он улыбается Намджуну, и вместе с губами улыбаются его глаза. И Намджуну в это стылое октябрьское утро становится невероятно тепло. Он встает и подходит к Джину, который роется в маленьком холодильнике в поисках яиц – для глазуньи на завтрак. Сильные руки ложатся Джину на плечи, прокатываются вниз до локтей, вызывая следом табун мурашек. Руки смыкаются на животе, поглаживая сквозь ткань точеные мышцы пресса, а горячие губы касаются шеи, невесомо прокладывая дорожку поцелуев вдоль позвонков. Джин шумно выдыхает и откидывает голову назад, на крепкое плечо, а влажное тепло перемещается на открывшийся изгиб. Намджун вдруг целует бьющуюся жилку жадно, с напором, почти кусая, а потом нежно проводит по наливающемуся пятну языком – извиняется. «Будет засос», – лениво думает Джин и запускает руку в чужие волосы, жесткие только на вид. В крохотной кухне тишина, только редкие вздохи и шорох одежды. Из-за стены все еще доносятся крики, там что-то падает и разбивается, а Намджун резко разворачивает Джина и меняетс я с ним местами. Они теперь зажаты между плитой и столом, места нет совсем, в комнатке становится душновато. Джин откидывается назад, на стол, за шею притягивая Намджуна и целует его в губы, медленно, только пробуя их на вкус. Намджун позволяет ему понежничать чуть меньше минуты, а потом перехватывает инициативу, углубляет, растворяет в себе. Джин совсем не против. Намджун берет его прямо на столе, медленно, глубоко, давая ощутить каждое движение. И Джин тонет в ощущениях, словно в Гудзоне, в том Гудзоне, который еще чист и сладок. Он любит их жаркие лихорадочные ночи, но утренний секс, неторопливый и до дрожи нежный, он любит еще больше. У них есть они. И плевать, что Нью-Йорк – город не для них.