Такая чистая, первая любовь

Сегодня черная краска капает с неба, словно оно плачет. Небо пятнистое, темно-оранжевый, цвет немытой моркови, и черный. А еще идет легкий снег, но на мое удивление он не белый, а какой-то серо-черный. А небо так низко-низко… Я вижу это из окна поезда, поджав к груди ноги. В моей голове перемешались события предыдущих дней, а надоедливый сосед постоянно что-то говорит и говорит. Наверное, он обращается ко мне. - … А вы как думаете? – я вздрагиваю. Вежливая форма режет мне уши. «К подростку на «вы»… наверное, он очень старается завести разговор». - Я полностью разделяю вашу точку зрения, - я улыбаюсь уголком губ, но глаза сами собой закрываются от усталости. Я едва соображаю, где я. - Должно быть, я Вас уже затюкал. Старость не в радость, девушка, ой как не в радость, - продолжает жаловаться он. – А вы знаете, я же приехал из места, где дети разучились улыбаться… «Надо же, я еду из такого же места». Его слова проскальзывают мимо меня, как вода сквозь пальцы. Я на секунду закрываю глаза и прислоняюсь к холодному, слегка запотевшему стеклу. - … моя внучка, Машенька, сейчас все еще там… - продолжает дундеть сосед. Это полный мужчина c широким «сытым» лицом и низким лбом, совсем не свидетельствовавшем о его больших умственных способностях. Я не удивляюсь, когда, в процессе разговора, он упоминает, что пятнадцать лет работал учителем. Как правило, именно такие люди и работают. Я тихо улыбаюсь своим мыслям и продолжаю смотреть на небо. Оно висит так невысоко, что кажется, стоит только вытянуть руку, и пальцы увязнут в его тягучей патоке. Удивительно, что звезд совсем нет. Раздается оглушительно громкий хохот. Возможно, «оглушительный» он только для меня. Но сейчас мне кажется, что он перекрыл даже стук колес. Мои одноклассники. Лишь сейчас я вспоминаю о том, где я. Поезд. Москва-Казань. Первый час ночи. - Прошу простить меня, - я неловко улыбаюсь своему «собеседнику» и встаю. - Конечно-конечно, что Вы, - закудахтал старик. Он похож на курицу-наседку, которая печется о птенца. И от мысли, что птенец это я, меня передергивает. Ноги изрядно затекли и, чтобы поймать равновесие, мне приходится напрячь все свои силы. Запах висит отвратительный. Смесь мужских потных ног, перегара, отголоска рыбы и хачапури. Меня подташнивает. Никогда не переносила резких запахов, а тут их такое количество. - Маша? – удивленный шепот моей классной. - Все в порядке, Севиль Хабибовна, все в порядке, - быстро замечаю я и немного ускоряю темп. Почти подхожу к очагу хохота. Там сидят девочки, мальчики, которые играют в карты и пьют газировку, а рядом, у самой стеночки, притаилась маленькая худенькая женщина, зажав уши подушкой и повязав шарф на глаза. Видно, что ей неприятна компания веселящихся беспардонных подростков, еще и так нагло не дающих ей спать. - Она же спать пытается! – тихо замечаю я так, чтобы только моя подруга услышала. - А ты что, такая правильная? – стреляет глазами девочка, говоря это усиленно громко. – Ну и проваливай, - губы поднимаются, обнажая ряд мелких зубов. Кучка заливается смехом. Краем глаза я вижу, что не смеется только один человек. Рослый парень, сидящий в углу. Его пронзительные острые глаза слишком неприятно и откровенно внимательно рассматривают меня. - Что-то не так? – я поворачиваю голову в его сторону. - Да нет, просто у тебя лямка торчит, - заливается смехом он, а вместе с ним и остальные. Я неприятно ежусь. Его слова довольно сильно задели меня. Я посылаю в его сторону короткий злобный взгляд и оправляю майку. Женщина в углу протяжно вздыхает. - Господи, вы дебилы или да? – на этот раз я говорю так, чтобы меня точно услышали. Еще один приступ смеха. И опять он не смеется, лишь пристально смотрит на меня. Я чувствую, как щекипокрываются пятнами стыда, а в глазах почему-то собираются слезы. Это странно и совсем не похоже на меня. Я всегда думала, что моя кожа стала достаточно слоновой, чтобы мне не было больно от насмешек. Но не в этот раз. Все еще чувствуя пристальный взгляд, я поворачиваюсь и, шатаясь, тащусь на свое место. - Вы правильно сделали, девушка, - говорит сосед, как только я появляюсь в поле его зрения. - Спасибо, - сухо отвечаю я, стараясь, чтобы никто не заметил слез, собравшихся в уголках моих глаз. Я не люблю плакать. Опять свернувшись у себя на койке, я достаю книжку и походный фонарик. Наверное, книги всегда будут чем-то неимоверно интимным для таких, как я. Для детей, которых не приняли. Ты имеешь шикарную возможность переместиться во времени, стать героем, злодеем, тем, кем ты хочешь. Когда ты лишен возможности сделать это в жизни, единственным способом убежать от серой реальности являются книги. - Читать в темноте – вредно, - замечает мой сосед. Сейчас мне хочется сказать ему что-то резкое, как я обычно делаю это дома, но, глубоко вдохнув и посмотрев на него, я лишь тихо отвечаю: - Я знаю, да и курить, тоже, плохо, - улыбаюсь я, указывая пальцем на вывалившиеся из его куртки сигареты. Он хрипло смеется. - Вы похожи на мою внучку. Она тоже очень внимательная, любит читать, - он глубоко сглатывает, и лишь сейчас я начинаю понимать, что человеку просто-напросто больно. Отложив книгу, я поворачиваюсь к нему лицом, принимая сосредоточенный вид, - она тоже, наверное, сейчас читает. Раньше я приходил к ней в комнату, часов эдак в 10 вечеру, говорил: «Маша, ложись спать», а она сидит, читает, и говорит мне в ответ: «Сейчас, деда, пять минуток еще». Интересно, скажет ей кто-нибудь сейчас лечь спать или опять будет читать ночи напролет? - Вы давно ее не видели? – неожиданно даже для себя спрашиваю я. Спрашивать – явно не мой конек. - Да… Сейчас еду в Казань, а потом поеду к ней, заберу ее, - тускло улыбается старик. – Вы… Как вас, кстати говоря, зовут? - Машей, - отвечаю я. Он улыбается. - Так и знал. Вы все, Маши, такие. Думаете, что вы одиноки, что у вас есть только книги, а сами не замечаете совершенно очевидного. Я улыбаюсь, хоть мысленно и опровергаю его слова. У меня нет никого. С моим характером у меня нет никого. - Маша, знаете, Вам ведь пора спать, не правда ли? – говорит он, хотя последние слова опять тонут во взрыве хохота. – Только последний вопрос. Почему вы не с ними? - Они другие. Не такие. Они смеются над вещами, которые я нахожу достойными слез, - я не знаю, почему вдруг так завернула, почему вдруг сказала так сложно. Совершенно не похоже на себя, - они не читают книг, они говорят пошлости чаще, чем уместно. И знаете, что страшно? Что я пытаюсь заставить себя быть похожей на них… - мои слова затухают в еще одном залпе смеха. Он трет свой подбородок, как-то странно ухмыляясь, а опять замечаю про себя, что он похож на наседку. - Не надо, Машенька, - я вздрагиваю при звуке своего собственного уменьшительно-ласкательного имени. Ненавидела его всегда, как ненавижу и сейчас. А из уст этого странного мужчины, оно звучит так ядовито-неправильно, что меня перекашивает, - не надо пытаться измениться. Лучше найти себе нормальных друзей. «Уж лучше ничего не есть, чем кушать что попало»? – он ухмыляется. - В чем-то вы правы, - говорю я. «Вы совершенно не правы», - добавляет мой внутренний голос. - Спокойной вам ночи. Я киваю в ответ, хоть это и не совсем вежливо, и снова отворачиваюсь к окну, откладывая книгу на стол. Небо изменилось. Цвет очистился, словно оно выплакалось. Припухшие сине-серые облака заслонили луну, и ее тусклый странный свет ложится неровными лужицами на стол, одеяло и вагонный пол. Единственное, что осталось неизменным: оно все так же удивительно низко.