Принадлежать

Созданная, чтобы принадлежать, но слишком строптивая, чтобы остаться господской жемчужинкой на усталом «подай-принеси»; ах, жутко упрямая, адски сильная, нездорово, всепоглощающе преданная — кто знал, что такой она может стать, однако такой её сделали, и она была слишком счастлива с этим, чтобы заметить, что роет себе могилу вещью, которой рыть не привыкли — не руками, не тонкими пальцами без ногтей, куда попала бы чёртова грязь, прилипшая к каждому из людей и чуждая ей, до сих пор остающейся безупречной; не палками, не грубыми неотёсанными лопатами. Она была ослеплённой и восхищающейся, до того уставшей от королевской выматывающей беготни, что даже не замечающей, как её очень ловко опутывают — ненавязчиво, тихо, кутая в тёплых объятьях и мягких губах (она их и целовать-то ни разу не смела первой, потому что жемчуг всегда остаётся жемчугом — безропотной, хилой пташкой с фарфоровыми плечами, которые можно ломать. Выкручивать. Подминать под себя, будто какой-то чуть твёрдый шёлк). Жемчуг всегда остаётся жемчугом, даже если она настолько близка к командиру восстания, что каждое утро под ней выгибается, как раскалённый железный прут, и после всё время до вылазки слушает о важности каждого акра земли, выстраданного сотней таких, как она, — глупышек с оленьими глазками. Жемчуг всегда остаётся жемчугом, даже если все думают, что она лучший боец всей армии, холодный и беспощадный (и сама она думает точно так же), и её отправляют в опаснейшие закутки операций, откуда вероятность выйти целой куда меньше одной сотой; даже если её рапиры острее её слова или цепкого взгляда, острее её ключиц, даже если она — нет, ни разу за эту вечность! — не уходила, изранившись, в свой кристалл, — она остается жемчугом. Она остаётся жемчугом, и это значит, что ею нужно всегда командовать — не показывать, что так есть, но не дать рассуждать самой. Что она каждый вечер собакой растянется где-то у ног, как бы сильно её ни били, уставшая, чуть живая, светящаяся от радости быть твоей, выполнять только то, что велено (может быть, сверхурочно — лишь бы, господи, угодить, лишь бы видеть, как улыбается госпожа). Она остаётся жемчугом. Это значит, что до самой последней крошки она будет защищать ту, кого так безнадёжно любит, и если пройдёт хоть ей отмеренное бессмертие — всё равно будет помнить, любить её так же болезненно, отчаянно, безнадёжно, как раньше. Она остаётся жемчугом, по сути своей бесполезным камнем, не слишком изощрённым, самовлюблённым, ревностно выполняющим предписания, не замечающим, как перешла из одних рук в другие, потому-то свобода ей значила только смену условий на чуть замыленные. Чуть рассветные. Благоприятные. Настолько приятные, что так хорошо рыть могилу себе щитом исчезающей Роуз. И мечом, и своими копьями, и всем, что под руку попадётся, лишь бы не видеть, лишь бы не оставаться одной, лишь бы зарыться всем телом в охапку её ещё тёплых и терпких роз, умереть куда раньше судьбой отведённого, потому что жемчуг всегда остаётся жемчугом, даже если ей некому больше принадлежать.