1 глава
22 июля 2016 г. в 01:07
– Картрайт? Снова? И что на этот раз? – доктор Джон Уотсон строго поднял глаза на не вошедшего, а, скорее, вхромавшего в кабинет пациента.
Генри Картрайт, молодой лейтенант, переведенный на их базу всего несколько месяцев назад, покраснел и смущенно опустил глаза. Джон всегда удивлялся, как его вообще угораздило попасть в армию. Подобный типаж – романтичный, увлеченный и восторженный, естественнее было бы представить перед мольбертом на берегу реки где-нибудь в Италии или Индии, или за роялем на сцене лондонской филармонии, чем в военной казарме их ни чем не примечательной маленькой пограничной базы на севере страны. И у Джона создалось стойкое ощущение, что здесь Картрайт пытался что-то доказать, себе и остальным, но вот что именно, сам еще толком не знал, хаотично лавируя между характеристиками исполнительного подчиненного и неловкого растяпы. Зато, не найдя пока себя в армейской иерархии, он мог считаться практически постоянным пациентом в их лазарете – вероятно, чтобы разбавлять пустующую медицинскую отчетность и не дать Джону окончательно свихнуться от скуки.
– Как только тебя угораздило? Вывих стопы и весь в царапинах! Чтобы получить такие травмы в наших условиях, нужно очень постараться. Или ты специально, чтобы поваляться в лазарете? Соскучился? – стараясь шуткой отвлечь имеющего почти предсмертный вид больного, спросил Джон.
– Нет, доктор Уотсон. Не нарочно, – подрагивающим голосом ответил Генри. – Просто несчастный случай.
– Ну, надеюсь, больше ничего серьезного? Проходи, сейчас вправим. Заодно расскажешь, что же с тобой на этот раз произошло.
Картрайт с явным удовлетворением от внимания к собственной персоне аккуратно расположился на смотровой кушетке, со страдальческой гримасой вытягивая поврежденную ногу:
– Не поверите, но я еще легко отделался. Там на скалах такое опасное место – думал, уже и не выберусь, – начал лейтенант.
Джон уже вовсю готовил инструменты для обеззараживания и фиксации и только молча кивал головой в такт истории об опасном падении и чудесном спасении с нужной степенью удивления и сочувствия.
– Ну а зачем ты вообще туда полез? – все же задал он не дающий покоя с самого начала леденящего кровь повествования вопрос.
– А помните, мы говорили с вами о горной толокнянке? Ну той, которая с зубчатыми листочками? – Генри самозабвенно предоставлял ногу для врачебных манипуляций, при этом ни на секунду не прерывая свой рассказ. – Вы сожалели, что ее не хватает для полноты вашего гербария.
Джон слегка наморщил лоб, припоминая (попутно на автомате набирая шприц с обезболивающим и готовясь вправить вывих). Чем он только не занимался, чтобы заполнить свободное время. И засушивание и зарисовывание растений было далеко не самым ужасным делом. Ведь еще он участвовал в периодических матчах по регби, читал новобранцами научно-популярные лекции по английской литературе (всего лишь потому, что когда-то выбрал в университете такой факультатив) и играл в любительском оркестре (прознав о детских занятиях доктора музыкой, полковник почти силой заставил его, как он выразился, «поддержать культурные основы нашей пограничной части»). А кроме того Джон вел дневник в кожаном коричневом блокноте с обязательными ежедневными записями скудных происшествий (хотя сегодняшний вывих, несомненно, стал бы важнейшим в этом месяце). Еще немного, и он дошел бы до писания туда стихов о природе и погоде, но пока усилием воли держался.
– Да, у меня как раз ее не хватало в коллекции, сейчас же период цветения! – наконец-то вспомнил Джон. Несколько дней назад они с Картрайтом как раз беседовали на тему особенностей климата Северной Шотландии, и Уотсон в порыве какого-то первооткрывательского тщеславия показал тому пару своих ботанических альбомов.
– Ну вот, – радостно подтвердил Картрайт, взволнованно поерзывая на месте, и вдруг достал из кармана куртки сложенный пополам лист картона. Раскрыв импровизированный конверт, он вытащил оттуда бережно уложенный кустик с нежными розовыми цветами:
– Я ее достал! Пришлось поискать, повозиться и даже сорваться – но вот он – недостающий экземпляр! – и Генри порывисто протянул Джону цветок, как некое подношение со скрытым тайным смыслом.
– О! Кх-м… Спасибо, это немного неожиданно, – слегка озадаченно поблагодарил Джон. Душу царапнула бескорыстная, в чем-то даже детская радость Картрайта от сделанного подарка и в то же время будто все же ожидание им какой-то награды.
Джон хорошо усвоил главное армейское правило: не спрашивай – не говори. Поэтому он не скрывал с параноидальным усердием свою бисексуальность, но и романов на службе никогда себе заводить не позволял. Возможно, трудности с доверием, определенные ему на курсе посттравматической реабилитации после ранения не были только научным понятием штатного больничного психолога. Взять на себя ответственность за другого человека, впустить его в личную жизнь, в строго охраняемое пространство было сложно. Во всяком случае, пока. Когда-нибудь, после отставки, Джон не исключал возможности завести семью с хорошей женщиной, а может, даже, попробовать и окунуться в непривычность продолжительных отношений с мужчиной. Но все это потом, когда уляжется застилающий глаза и душу белый песок афганских пустынь из ночных кошмаров.
Сейчас же наивное восхищение и интерес Генри льстили его самолюбию, но о чем-то более серьезном он и не помышлял. Отношения типа «отец-сын» никогда его не привлекали, Джон всегда предпочитал равных по силе характера партнеров. К счастью, нерешительный и застенчивый Картрайт лишь ходил по краю, не переходя тонкую черту, после которой откровенный разговор стал бы неизбежен.
– Спасибо, Генри! – честно поблагодарил Джон, стараясь при этом быть максимально сдержанным. Параллельно он туго и основательно перематывал бинтом вправленную лодыжку. – Но в следующий раз лучше не рисковать. Никакая трава не стоит травм и переломов.
– Для вашей коллекции я готов потерпеть! – с энтузиазмом возразил Генри. – Мы могли бы потом вместе…
– Генри, не воспринимай все это слишком серьезно, а то я начинаю чувствовать себя чокнутым ботаником. Может, тебе лучше найти увлечение на свой вкус? Я и сам подумываю заняться чем-нибудь другим.
Джон достал из кармана блокнот и быстро засунул экземпляр для коллекции между его листами.
В Афганистане он считал этот тоненький дневник своим талисманом. Он вряд ли мог защитить от взрыва или снайперской пули, но ощущение его объема в кармане на груди придавало уверенности и связи с домом. Блокнот в кожаном переплете и с металлической эмблемой чаши со змеей и его инициалами – подарок Гарри перед его отъездом. Она, когда хотела, могла проявить чудеса внимательности и изобретательности. Наверняка, сделала где-то на заказ. «Будешь свои идиотские подвиги записывать, ты же без них никуда», – так она грубовато сказала тогда на вокзале, незаметно потирая уголки заблестевших глаз. Поначалу никаких подвигов не было, а потом стало не до того. Да и не бывает в жизни однозначных оценок, четкого деления на белое и черное – это Джон понял довольно быстро. На войне как-то нет времени долго взрослеть или философствовать. И слишком много такого, о чем даже в мыслях вспоминать не хочется, не то что поверять бумаге. Превращать блокнот в сентиментальное хранилище неважных дат или пафосных цитат из чужих мыслей тоже не хотелось. Так и пропутешествовала полупустая книжица от Запада до Востока и обратно, изредка теряя страницы, когда: «Ой, нет ли у кого листочка под рукой?»…
Любопытный Картрайт тут же уставился на глубокую борозду, пересекавшую обложку.
– О! А это не от пули? – испытующе спросил он. – Вы же были в Афганистане.
– Да, от осколка, которым плечо задело, – спокойно пояснил Джон. – Но никакой мистики. От смерти и ранения блокнот меня не спас, а для памяти отметины и на теле остались. Не забудешь.
Глаза Генри загорелись. Он протянул руку, завороженно поглаживая темную шершавую кожу.
– Доктор Уотсон, Джон… Я давно хотел сказать, что…
Уотсон напрягся, шестым чувством ощущая возникшую рядом чужую, такую ненужную сейчас, решимость. Мгновенно оценив обстановку, он чуть сдвинулся, незаметно нащупывал пальцами на стоящем рядом низком столике металлический пинцет и осторожно подтолкнул его к краю. Иногда вовремя произошедшая «случайность» проще и удобнее долгих неловких отказов или объяснений.
– Так, что у нас тут? Лазарет? Страждущие? – неожиданно раздалось откуда-то сбоку. – Неплохо работаете, доктор. Однако, уверен, с огнестрельным ранением навылет вы бы справились не только быстрее, но и с большим энтузиазмом. А пара выстрелов по мишени – желательно живой – вообще бы разнообразила здешнюю унылую атмосферу.
Уотсон на секунду замер, а потом резко поднял голову. Облегчение смешалось с раздражением от бесцеремонного вмешательства.
Привалившись к косяку неизвестно почему оказавшейся открытой двери, стоял незнакомец. Небрежно растрепанные темные волосы и ироничный пронзительный взгляд лишали его безусловно красивое лицо изъяна слащавой модельности. Одет он был в строгий синий деловой костюм и блестящие лаковые туфли. Джон не слишком разбирался в брендовых вещах, но даже со стороны полного профана в вопросах моды было видно, что все это должно стоить дорого. Скорее всего, очень дорого.
Сколько времени мужчина находился тут, слушая и наблюдая, было неизвестно.
– Кто вы? – требовательно спросил Джон, стремясь прервать затянувшуюся паузу. – И что здесь делаете?
– Просто проходил мимо, и вот, решил посмотреть, как обстоят дела, – немного насмешливо ответил незнакомец. – Теперь вижу, что за здоровье личного состава беспокоиться не надо. Сообразительность у вас, доктор, несомненно, на высоте, но вот только решительность подкачала.
И стремительно развернулся на поскрипывающих по кафелю каблуках, без дальнейших объяснений закрывая за собой дверь.
– Кто это? – тут же переспросил Генри, недовольно и как-то ревниво. – Пижон какой-то. А, может, вообще шпион? Нам только еще таких здесь не хватало.
– Не знаю… – задумчиво протянул Джон. – Но, думаю, он не мог бы расхаживать по базе без ведома начальства. И желай он на самом деле спрятаться – не стал бы болтать.
– Все равно, не очень я ему доверяю, – упрямо заявил Картрайт. – Вид уж очень подозрительный.
– Ладно, скоро все узнаем. У нас тут ничего не скроешь, – сказал Уотсон, успокаивающе похлопывая пострадавшего по плечу. – А с тобой я закончил, пару дней похромаешь – и все пройдет.
Лейтенант приготовился еще что-то сказать, но Уотсон быстро встал, вежливо, но уверенно направляя его к выходу:
– Завтра зайдешь на перевязку, а пока лучше пару часов полежать. И без возражений!
Спокойствие не было врожденным свойством характера доктора Уотсона, поэтому его, с таким трудом здесь выпестованное и приобретенное, терять он совершенно не хотел.
И ему было необходимо решить, как же разобраться со сложившейся ситуацией, с воспылавшим романтическими чувствами лейтенантом, желательно, без обид, драм и испорченного настроения.
Доктор с усмешкой поймал себя на подобных мыслях. Раньше Джону Уотсону «Три континента» и в голову бы не пришло отказываться от заманчивых предложений, а сейчас он обдумывает, как бы избежать не только отношений, но даже и объяснений… Что это? Апатия, пресыщенность, возраст? Хотя верить в последнее не хотелось категорически. Но в том, что его жизнь в последнее время потеряла яркость, сомневаться не приходилось. И единственным заметным событием последнего года рисковало оказаться это наивное увлечение им молодого новобранца.
Впрочем – Джон встряхнулся – хватит себя жалеть, хоть до пенсии ему еще далеко, но гоняться за острыми ощущениями и всплесками адреналина тоже пора бы прекратить, он уже не мальчишка. А его нынешнее положение его более чем устраивает. Работа по специальности, достойная зарплата, свежий воздух, много свободного времени, приятные сослуживцы – что еще нужно умеющему ценить то, что имеет, человеку для счастливой жизни?
И за всеми этими размышлениями он чуть было не забыл о так бесцеремонно заявившемся в медицинский кабинет типе. Его манеры Джону определенно не понравились. От одного только воспоминания о недавно разыгравшейся здесь сцене Уотсона передернуло. Стоило бы выяснить, кто это такой и что он здесь делает. В разгуливавших по базе иностранных шпионов, Джон, естественно, не поверил, но вот куда более правдоподобная версия нового коллеги с отвратительным наглым характером могла его откровенно испугать. В их устоявшемся замкнутом коллективе любое изменение могло иметь несоразмерные последствия, и даже один чужой человек запросто мог нарушить сложившееся годами равновесие.
«Надо решать проблемы по мере поступления – истина хоть и прописная, но полезная. И вместо того, чтобы теряться в догадках, идти и действовать», – так подумал Уотсон и запер дверь кабинета, оправляясь в центр общественной жизни их военной базы – столовую.