Галеон "Желтый Демон"

Лето одна тысяча семьсот двенадцатого года выдалось в Париже особенно холодным. Никто не желал мириться с этим, оттого многие болели и умирали в тот год. Прогулки для знати становились редкостью с каждым днем, даже балы отменялись, чтобы можно было наслаждаться холодным, таким ненужным страданием в глубоком одиночестве. Когда на календаре показалось двадцать шестое июля, стало тепло, так, как должно было быть и ранее. Все начало возвращаться в привычное состояние. Шестого августа, после рождения нежеланного ребенка, стареющая в, как она считала, одиночестве - без мужа, но с многочисленными любовниками - графиня Эдит Гроссо страдала от плача младенца в гостиной. Женщина не брала ребенка на руки, не желала смотреть на него. Она все смотрела на часы да теребила ленты на платье, ожидая гостя. Ее близкая подруга могла бы разделить с ней горе в тот же день, как родился ребенок, но смогла вырваться только на следующий день, после его рождения, чтобы помочь решить, что с ним делать. Лицо графини все еще было красно от налившейся крови, пятнами все это сходило. Она ненавидела себя, что была осквернена каким-то бродягой, назвавшим ей только свою фамилию. Ее тело было изуродовано ребенком, которого она ненавидит. Да, ее точно поймут. Маркиза Жаккар должна ее понять, ведь была того же мнения о детях и не желала оставлять после себя наследника. - Я не смогла прибыть раньше! - резко вбежав в гостиную, женщина разрушила тишину и своим звонким уродливым голосом, и шуршанием нового платья. - Эти мужчины... Ты знаешь: они не отстанут, пока не получат все сполна, - она рассмеялась. - Боже, что с тобой сделали? Тебя пытали? - в этот момент наверху снова раздался крик ребенка, а следом плач молодой служанки, что не знала, что нужно делать, потому сквозь слезы она стала звать кого-нибудь из старших. - Господь убережет тебя, друг мой. - Он должен был уберечь меня от этого проклятья! Я молилась, чтобы этого дня не настало! - Полно, не стоит плакать, ты знаешь, как это может изуродовать тебя. - Никто и ничто не могло сделать это больше, чем ребенок! Симонет, душа моя, что мне сделать, чтобы все это закончилось? - Может, попробуешь его вырастить? - Дети? В моем доме? Ты, верно, сошла с ума! Никогда на этом свете здесь не будет детей! - Тогда повесь его на кого-либо другого, в чем проблема? Эдит замерла, чуть приоткрыв ротик, и тут же захлопала нежно-карими, медными, глазами и заправила в прическу выбившуюся бледно-золотую прядку. Ей в голову пришла мысль, от коей теперь она не могла отказаться. - А ведь верно... - Гроссо поднялась со своего места и начала медленно подходить к окну, откуда виднелся недалекий город. - Есть более верные детям люди - кто-то иной позаботится о нем. Пускай носит дрянную фамилию своего отца, а имя ему пусть дарит служанка. Жаккар удовлетворенно хлопала маленькими зелеными крысиными глазками, поджимала тонкие губки, мысленно убеждая себя, что только так можно подарить каждому из них свое подобие свободы. Выбрасывать младенца на улицу казалось безмерно жестоким даже глубокой ненавистнице Эдит, потому она выбрала самую молодую служанку в своем доме, велела ей забрать ребенка и отнести его туда, куда ей захочется. Девушка со страхом отправлялась выполнять приказ: она не имела никаких представлений о том, что нужно сделать с ребенком и куда его отдать. До городского рынка она шла в то время, пока младенец спал, но из-за шума он проснулся и снова закричал. Он бил полотенце, коим девушка накрыла корзинку, попадал служанке по тонкой руке, оттого она пару раз чуть не отбросила корзинку в сторону изо всех сил, что оставались у нее после бессонной ночи. Она ненадолго успокоила его и вскоре уже бежала до собора, где ей могли помочь. Перед святым местом ребенок вновь пустил слезы, ударившись о корзину. - Милая, детей не стоит держать в корзине, и особенно под полотенцем. - Сестра Софи? Господь послал Вас мне. Заберите это дитя, иначе моя хозяйка уничтожит меня. Молю Вас, помогите мне, спасите этого ребенка. - Дети посланы Богом, мы должны их защищать. Отчего же его мать не желает быть матерью? Это великий дар. - Сестра, молю Вас. Она дала шанс ему на спасение, дала шанс быть живым. Это великая благодать, кою она могла сделать ему. Прошу Вас, только Вы можете помочь ему жить, быть счастливым. Церковь залечивает раны души и сердца, так почему она не может занять главенствующее место в его жизни? Сестра, прошу Вас, только Вы можете помочь. - Как зовут это дитя? - сердце женщины разрывалось от плача младенца, и она все-таки сдалась. Монахиня видела страдание юной девушки и приняла в руки младенца. - Его зовут... - служанка не могла знать имени, ведь хозяйка сказала только его фамилию. Все остальное было в ее руках. - Биллигант. Биллигант Жан Себастиан Сайфер. Сестра, да благословит Вас Господь за Ваше благородие. Служанка плакала: то ли от счастия, то ли усталости. Она и сама не знала. Главным было для нее сейчас то, что она больше не услышит имени ребенка, чью жизнь она только что обрекла на службу Богу. Шли годы. Мальчик рос для каждого смышленым и честным. Сестра Софи растила его как родного сына, давая ему верные уроки и наставления. Собор Парижской Богоматери в одна тысяча семьсот девятнадцатом году имел при себе пятерых воспитанников, и каждый из них был примерным учеником, как рассказывал святой отец, говоря о брошенный детях. Но все было не столь гладко, ведь всегда найдется печальное в самом прекрасном... - Ты должен быть осторожнее. Как можно вести себя так безрассудно? - Будь спокойнее, Шарлотта. Это все-лишь стража, они меня даже не тронули. - Ты прямо Дьяволенок, Сайфер, не иначе. - Не говори так, Ренард. Особенно в святом месте. В проеме двери появилась самая старшая из детей, Энн, и злостно оглядела своими очаровательными карими глазами присутствующих в комнате. За ее спиной, крепко сжимая ее юбку, стоял трехлетний мальчик Гуарин. Он был боязлив, но всегда защищал всех, кто бы как себя не повел. Его называли Гуарин Благородный, словно он был средневековым рыцарем, служившим королю. - Биллигант, я сколько раз предупреждала тебя, чтобы ты не совался ко дворцу? Ты слишком юн, чтобы позволять себе подобные выходки. Сестра Софи волнуется за тебя, ты должен сохранять и ценить ее сердце, что любит тебя так сильно. Почему ты так позволяешь себе разбрасываться чужой любовью и заботой? Сайфер молчал, отведя взгляд в сторону. Ему не было стыдно за свое любопытство. Сестра Софи иногда рассказывала ему о нынешнем короле Франции, заставляя его интерес к личности Филиппа II пробуждаться. Теперь же он был виновен, что стража прогнала его от ворот дворца, угрожая смертью. Он все еще не мог понять, зачем была нужна такая скрытность. В молитвах он спрашивал об этом Деву Марию, считая ее своей покровительницей, при возможности пытался узнать об этом у сестры Софи, вырастившую его как мать, но ответа он так и не получал. Оттого он стал бродить по городу чаще, связался с дворовыми мальчишками, не имеющими покровительства церкви над ними. Это были свободные ребята, живущие под звездным небом, скрывающимися от закона и религии. Они учили Сайфера всему тому, чему научила их жизнь без крова и семьи. Все чаще Биллигант стал приходить поздно в собор, под покровом ночи исчезать, уходить или приходить под утро. Он часто исповедовался, умалчивая о новой и новой грязи в своей жизни, думая, что его тайные молитвы смогут уберечь его душу от кары небесной. Так он жил полтора года и стал лучшим мальчишкой-беспризорником Парижа: он воровал и лгал, бегал, словно стрела, прятался так, что его было невозможно найти. - Юбера поймали, бежим! Сайфер тут же хватает хлеб и вырывается вперед, скрываясь в толпе людей на рынке. Каждый из них знает, куда им следует убежать и где спрятаться, пока преследователи не отстанут. Только от них отстают, и мальчишки остаются одни, рыжий мальчуган начинает смеяться, зажимая рубашку так сильно, чтобы яблоки не упали на грязную землю. - Что смешного, Тибо? Юбера поймали! Кто знает, что с ним теперь будет?! - Расслабься, Фернан! Ты видел, что сделал Биллигант? Настоящий Демон в человеческой шкуре! Желтый Демон! - видит Бог, я не вру! - Не называй меня Желтым Демоном! Ты меня понял, Тибо? - Что же ты! Право, прекрати злиться! Если ты не Желтый Демон, то кто же? - мальчик продолжил смеяться и, потерев яблоко о рукав, откусил его. Через пару месяцев после этого был пойман и Тибо: его схватили за руку, когда он вытаскивал кошелек из вещей какого-то джентльмена. Это было четвертое сентября одна тысяча семьсот двадцать первого, Фернан решился на отважный шаг, связанный со стражей. Он всегда горел желанием покинуть Париж, найти сторонников английского короля на берегу Ла-Манша и остаться с ними. Но для этого им были нужны лучшие лошади, кои были только у стражи короля. Он решился оставить приманкой Сайфера и обещался вернуться за ним на коне, когда все будет готово. В тот день Биллигант попрощался с сестрой Софи в последний раз. План был готов к исполнению около полудни. Блондин на свой страх и риск последовал к страже и завел с ними разговор. Через некоторое время Фернан был пойман, и пришлось бежать. Дыхание стражи мальчик чувствовал затылком, слышал, как они кричали ему в след. Он знал, что за подобное воровство его повесят на главной площади города, на глазах у всего города. На глазах у сестры Софи... Сайфер бежал изо всех сил, чтобы избежать наказания. За его спиной послышался топот лошадиных копыт, и он приближался столь стремительно, что в голове у мальчика появилась мысль, что это конец. Но всадник не повалил его на землю, не подстрелил, а резко схватил за ворот и закинул на лошадь, приказав держаться крепче до тех пор, пока они не смогут остановиться. Когда город остался позади, Биллигант смог сесть ровно и слушать своего спасителя. Теперь и его дорога лежала в лагерь сторонников Георга I. За пару дней пути Сайфер видел, как менялось все вокруг него, понимал, как мало он знал и видел до этого. Этот мир был так велик, а он - так мал, но Аим, его спаситель, говорил, что это лишь малая часть того, что принадлежит людям. Это захватывало дух, заставляло желать намного большего, чем имелось. Недалеко от лагеря был город Кале, долгое время бывший величественной крепостью на берегу. Здесь все говорили на непонятном мальчику языке, но Аим обещал, что вскоре он начнет понимать их, станет говорить на этом прекрасном языке и однажды пойдет за ними к берегам Англии. - Это еще что, мальчишка? - первое, что услышали они, войдя в жилище Аима. Их встретила миловидная шатенка, но она была настолько худа, что ее красота превращалась в безобразие. Растрепанные волосы торчали во все стороны, но она пыталась пригладить их гребнем, чтобы собрать в подобие прически. - Это - наш новый последователь. Это Элиан, познакомься. - Здравствуйте, - еле выговаривая, сказал Сайфер. - Ты его откуда вытащил? Из монастыря? На улице так не воспитают, - фыркнула она на Аима и присела рядом с мальчиком, рассматривая. Элиан была явно не очень довольна, что ей на шею скинут еще и ребенка. Она рассматривала его со всех сторон, поджимая блеклые губы, и часто фыркала носом, словно дикая лошадь, не желающая подчиняться. Женщина дергала мальчика за одежду, думая увидеть изменения в лице, иногда щипала, ожидая услышать протест, крутила, как ей того хотелось, желая разглядеть нежелание подчиниться, но все было так послушно и молчаливо, что она будто нехотя сжалилась над ним. - Здесь ты можешь говорить со всеми свободно, не нужно великого обращения "Вы" - мы здесь все равны, как велел нам то Господь. Как твое имя? - Биллигант Сайфер. - Чудесно. Я же могу называть тебя... к примеру... Билл? Да, верно! Так ты сможешь стать ближе к нашей мечте - Англии. Думаю, так могут звать только преемника короля или герцога, не иначе! - Элиан рассмеялась звонко и приятно уху, словно зазвонил маленький колокольчик. В ее голове все вдруг перевернулось, показалось родным и знакомым. - Аим, только послушай: Билл Сайфер. Словно графа или какого-нибудь капитана зовут! - она улыбалась ему, пытаясь сдерживать смех. - Добро пожаловать, Билл. Будь уверен, тебе здесь каждый будет рад. Так и было. Он был самым младшим в лагере, потому с ним пытались каждый день возиться абсолютно все. Он жил с Аимом и Элиан как с родителями; строгий учитель Север давал ему уроки английского и испанского, да так, что он быстро заговорил на этих языках, словно на родных, научил изяществу родного языка, заставляя выводить приятные глазу буквы; Лу, старый волк, посадил его на лошадь и часто выезжал с ним на прогулки по близлежащим территориям; Луиза вложила в его руку оружие, заставляла практиковаться в бою каждое утро; Гаелл учил его манерам, как быть желанным, но далеким и недоступным. Его учили быть тем, кем он мог не стать, но от этих уроков только росло желание стать тем, к чему его готовили. Незаметно прошли пять лет. И однажды, проснувшись с утра, Билл услышал разговор Аима и Элиан и застыл, запоминая каждое слово. - Этот день, милая, он настал! Понимаешь? Наконец-то, вот он! - Ты не можешь быть так уверен, что он сегодня. Мне пожар снился, не к добру все это. Вдруг потонем? - Даже не смей об этом думать! - А как же Билл? Мы не можем оставить его здесь одного. - Почему ты решила, что он останется? Да и если останется, то почему один? Лу, Гаелл и Луиза остаются, они еще не готовы уходить. А Биллигант сам решит свою судьбу. А вот и он. Как спалось, парень? - Ничего, - он поднял светло-карие глаза на Аима и чуть свел брови. - Что я должен решить? - он сказал это так, словно и не понимал, о чем шла речь до этого. - Мы отбываем на рассвете в Англию, - сказала Элиан печальным голосом, словно не хотела покидать свой дом на берегу Ла-Манша. - Ты хочешь отправиться с нами или останешься? Я пойму, если ты откажешься. Если захочешь, я останусь с тобой. - Элиан, постой. Я не собираюсь оставаться во Франции. Ты сама мне говорила, что Англия откроет нам новую жизнь, что она станет нашим счастливым миром, где мы, наконец-то, найдем самих себя. Мы не можем сдаться. Если так нужно, то никогда нельзя отступаться. - Просто ты еще так мал, и я подумала... - Погоди? Мал? Не ты ли говорила, что четырнадцать - отличный возраст, чтобы начать себя понимать? - Да, это так... Но... - Элиан, он настал. И возраст, и время - самое то, чтобы найти свое место. Не переубеждай ни меня, ни себя - завтра на рассвете мы отправимся в новую жизнь. Весь день женщина носилась, собирая нужные вещи, и ворчала. По ее представлениям, они должны были переждать еще одну зиму и только потом начать перебираться, все вместе, без потерь и новых приобретений. Теперь Элиан и представить не могла, что будет дальше: смогут ли они воссоединиться в Англии, останутся ли навсегда порознь или однажды просто встретятся далекими взглядами в толпе, не найдя возможности даже поздороваться. Ее особенно тревожили Биллигант и Север. Строгий учитель и наставник каждого в этом лагере был болен и мог не пережить это даже недолгое плаванье. Сайфер казался ей еще молодым - она считала, что могла бы дорастить его хотя бы до шестнадцати, чтобы тогда и отпустить в жизнь, отпустить в Англию. Ей было страшно представить, что с ними сможет произойти, если старинный английский друг Севера не появится вовремя: их возьмут прямо на границе и повесят в ближайшие дни на главной площади Лондона на забаву их возлюбленному королю. Сначала на маленький корабль зашли лошади, гонимые родным Аимом, следом закинули вещи. Перед отплытием оставшиеся во Франции старались не прощаться, повторяя из раза в раз, что это не навсегда, что однажды они встретятся в лучшем месте, где будут лучшие люди и лучший мир для каждого из них. На Биллиганта даже не смотрели, словно про него решили все забыть. Заметив это, он просто взошел на корабль и скрылся с глаз, чтобы его просто не заметили. Одиноко? Нет. Нужно ли было все это? Никогда. Вскоре корабль отплыл. Сайфер сидел на носу какое-то время и насвистывал полюбившуюся его с далекого детства церковную мелодию. Редко он молча говорил с Девой Марией, напоминая ей, что он здесь, внизу, куда она, возможно, не любит смотреть, что он нуждается в ней, нуждается в ее помощи. Он желал ее благословления на лучшую жизнь, желал скорее знать свой путь. Погода становилась лучше, ветер помогал им плыть скорее. Дорога от берега до берега была скорой и легкой, словно бы все в этом мире должно было им помочь. Север был осторожен как никогда, оттого даже его болезнь ненадолго отступила. И как только берег показался, его осторожность только увеличилась. Он шипел на Биллиганта, чтобы тот не свистел, фыркал на Аима и Элиан, чтобы они замерли где-нибудь. Их взял страх, когда были замечены небольшая лодка и королевская охрана около нее. Север выдохнул, когда увидел знакомого джентльмена, и спокойно прибил лодку к берегу. Он помог всем сойти на берег до того, как на них обратили внимание, но, когда то произошло, коротко кивнул хозяину небольшой лодки и замер, толкнув Сайфера в сторону. Мальчик, чуть не упав на мокрый песок, устоял и медленно выровнялся, застыв с остро колющим выражением медных глаз. Стражники границы накинулись с вопросами на Аима и Севера, когда же мужчина, пахнущий морем, схватив за плечи блондина задал ему вопрос по-английски: "Как тебя зовут?" - Биллигант Сайфер, - быстро шептал мальчишка, растерявшись, что следовало сказать "Билл". - Граф, позвольте узнать, кто это? - Ах, господа! - мужчина резко повернулся на них и прижал мальчика к себе за плечо. - Это мой племянник, граф Билл Сайфер, французский беглец. Он предал свою родину, чтобы стать одним из нас. Его мать - моя бедная глупая младшая сестра! - совсем выжила из ума после смерти своего жестокого мужа. Я забираю его к себе на воспитание. А это часть его личной прислуги: конюх, горничная и гувернер. Извольте отпустить, господа. Долгие споры закончились выкупом: оставив коня Билла, их отпустили. Мальчик чувствовал, что его лишили чего-то ценного для него, и оттого в его глазах отразилась великая злоба. Он чувствовал себя обманутым, думал, что он зря покинул Францию, поставив на ней крест. Отчего-то появилось желание вернуться в собор под крыло сестры Софи, научившей его верить, что Дева Мария наставит и поведет по верному пути, если оставаться ей верным и быть пред ней честным. - Джордж, - Север пожал мужчине руку и откашлялся: его болезнь снова нашла свое. - Морсо, черт тебя дери, совсем ты состарился на берегах Франции! - он рассмеялся. - Чем же я могу служить тебе? Но стой! - прежде чем ты озвучишь свою волю, я хотел бы сказать, что желал бы забрать от тебя мальчишку. - Я знал, что ты пожелаешь это, - француз посмотрел на пинающего камушки в море Сайфера, искусно ругающегося по-испански. - Я думал, чтобы дать тебе воспитать его как следует. Только глянь на него: он даже не похож на француза, и он явно не достоин участи прислуги. Почему ты сказал, что он твой племянник, друг мой? - Ты сам сказал, что он не заслуживает участи прислуги. Да посмотри теперь на него ты: он явно похож на какого-нибудь графа. Не просто же так у него имя Билл Сайфер. - Или, быть может, на капитана королевского судна. Ты бы смог с ним это сотворить, капитан Мойл. - Черт бы побрал тебя, Север, но ты прав. Ты бываешь прав так часто, что иногда я чувствую себя никчемным, совершенным глупцом! - Мне казалось, ты ценишь это во мне, - Морсо рассмеялся, глянув на Аима, что рассказывал что-то Элиан, указывая ей на далекие волны. - Исполни еще одну вещь: устрой Аима и Элиан в какой-нибудь светский дом, где им были бы рады, где их не сумели бы разлучить, а меня забрось куда-нибудь подальше, чтобы я спокойно дожил свои годы. Мне не так долго осталось, как хотелось бы. Новым домом Билла стала небогато обставленная квартира на краю Лондона, принадлежащая семейству Мойл. Комнаты пустовали, в них давно никого не было. За окном ходили незнакомые лица, говорящие на неродном языке. Все было совсем другим и не желало становиться близким, не хотело породниться. Но к этому все должно было прийти в конечном счете. Сначала Сайфер дичился графа, не отзывался на имя, отказывался выходить на улицу, желая остаться взаперти незнакомой квартиры. Его тянуло обратно к воде, где пахло свободой и не было преград. Ему не нравилось быть в городе, где был ненавистный запах, напоминающий о заточении в Париже, и множество лиц, желающих показать свое превосходство перед друг другом. Но вскоре за окном стали все чаще мелькать знакомые лица, да и голос графа Мойла уже не казался таким отторгающим. Парнишка шел на контакт, стал пускать в ход знания, кои достались ему от Гаелла. В конце августа одна тысяча семьсот двадцать шестого года пришло письмо от королевского двора с одобрением поступления юного графа на службу и с согласием на опекунство над ним графа Джорджа Мойла. В начале сентября Билл уже имел своего коня и числился в строю странноватого на вид и поведение адмирала. Все сторонились Сайфера, кроме самого адмирала, нашедшего в нем отличного солдата, способного защитить свою страну. Мужчина часто хвалил юнца, оставляя на его лице капли липкой слюны и жирные отпечатки на высохшей белой ладони. Он был влюблен в этого француза, насколько можно быть влюбленным в любимую игрушку. Но даже его сомнительная любовь никогда не оберегала юнца от ненужной и безрассудной агрессии адмирала. Он мог быть легким, простым в общении, но через минуту становился злобным, словно голодная ободранная собака на цепи, что безмерно раздражало Билла, чего он, право, и не смел скрывать. Только Сайферу удалось хорошо устроиться - в конце ноября двадцать шестого, - граф Мойл просил вольной юноши, чтобы воспитывать свое наследие. Днем он заставлял его спать, ночью вытаскивал к воде и затаскивал в лодку. Джордж учил его истинному морскому делу и с каждым разом замечал, что и без него юноша справляется сам. Билл маскировал свои заметки незнакомым Мойлу языком - французским, - рисовал тонкими линиями точные карты от руки, рассчитывал время пути и передвижение звезд при смене курса. Он горел этим делом, как никогда не горел сам капитан. Билл спал по два-три часа на протяжении полугода, он болел и страдал от недосыпа и слабости, но успевал и в морском деле, и службе под началом адмирала, что щадил его с каждым месяцем все больше и больше. В мае Георг I собрался вновь посетить излюбленную им Германию, и вся Англия замерла в ожидании его смерти до отъезда. Оттого Мойл снова просил свободы от службы своего воспитанника и стал готовить его к светским мероприятиям. Сначала Сайферу давалось это непросто, ведь всеми мыслями он был в море, картах и звездах. К июню он все-таки втянулся и стал все больше походить на человека высшего света. К отъезду короля в Германию Мойл уже был уверен, что его преемник готов вступить в высшее общество и никак не сумеет опозорить себя - и его в том числе. Уроки Гаелла не прошли даром, что сказывалось на речи и поведении. Впрочем, и по своей природе юноша был очень хорош: и собой, и манерами, что были словно у него в крови. Так и не доехав до Ганновера, Георг I скончался, и место короля занял его старший сын. Двадцать второго июня одна тысяча семьсот двадцать седьмого года была коронация, и многие приближенные к бывшему королю были безмерно против немецкой фигуры на престоле Великой Великобритании, но, к большому сожалению, они всегда забывали, что и бывший их король не был англичанином. И уже двадцать восьмого числа был дан бал в честь нового короля, на коем были лишь высшие светские фигуры английского общества. Граф Мойл был в предвкушении этого бала из-за того, что впервые за многие дни смог бы увидеть свою семью. В отличие от многих светских людей, он желал лишь одну дочь и получил ее тут же. Больше не было у него сил мучить свою любимую жену, чувствуя всю ее боль. Он только и говорил о своей жене и дочери, желая познакомить их со своим воспитанником, показать им, что теперь у них есть и названный сын, коего ни у кого никогда не будет. До самого бала Билл не разделял радости капитана. Но только услышав прелестную музыку, он почувствовал незнакомые ощущения, учуял неизведанный запах, коего никогда не найти в море. Миловидная госпожа Засберг, окруженная большой заботой, была ему приятна в компании. Вокруг него таскалась графиня Нортвест, таща за руку близкую подругу, графиню Пайнс, и вечно указывала на их юных дочерей, совсем не понимая, что они еще маловаты для замужества и для того, чтобы понравиться молодому, красивому и загадочному французскому графу. Ласковой беседой увлекли их мужья, муж госпожи Засберг и герцог Эринз, окруженный многочисленными детьми. Близким оказался маркиз Коулер, уже нашедший свой титул от смерти отца. Граф Мойл никак не мог вырвать Сайфера из этих вечных разговоров, чтобы наконец познакомить его со своей семьей. Да и сам юноша не спешил уходить из этой компании, вслушиваясь в породнившийся язык, засматриваясь на приятных дам, коих не найти на Франции. - Очень жаль было вырывать тебя из беседы. - Вы довольно мило обошлись с ними, я удивлен. Из этих разговоров совершенно не вырваться, - он продолжал оглядывать других молодых дам и их братьев, натыкаясь вечно на юного любопытного сына графа Пайнс и безмерно увлекаясь им. - Вроде бы, Вы желали мне что-то показать. - Приятно, что ты хоть что-то да помнишь, кроме карты звезд, что рисуешь сам. Холодно юноша рассмеялся, прикрыв медные глаза. Его вели за локоть, крепко его сжимая, чтобы точно верить в невозможность потерять прыткого юнца. С высокомерной улыбкой он зыркал по сторонам, оглядывая некоторые незнакомые лица, но стоило Джорджу произнести простое "Ну, вот и все", улыбка стала сползать и почти тут же сошла на нет. На него с небольшим испугом и крайней неожиданностью смотрели яркие темные глаза, безмерно выделявшиеся на белесой коже. - Это тот юноша, о коем ты писал мне, друг мой? - женщина улыбнулась, чуть склонив набок голову. - Да. Истинный преемник. Милая, признаться честно, это тот сын, о коем я и думать не желал все это время. Билл, - он резко переключил внимание юноши на себя, от чего тот немного дернулся, мгновенно уставившись на графа. - Это моя милая жена, Мариа, и прелестная дочь - Элизабет. Дорогие, Билл Сайфер, мой преемник и лучший - даже единственный! - ученик. - Как приятно узнать Вас, - ласковым голосом проговорила девушка и чуть слышно, мелодично выдохнула, ведь у нее перехватывало дыхание от одного леденящего душу медного взгляда. - Вы прекрасны... Элизабет, опустив глаза, усмехается, словно не веря, что с ней говорят. Она даже не смела думать, что говорят то обеим - ей показалось, что сказано было только для нее одной. Весь вечер она сама стремилась найти компанию Сайфера: она звала его танцевать, говорила следовать беспричинно через зал, иногда даже вела его между танцующих пар. Леди Элизабет вела себя довольно скромно, хотя и старалась преодолеть это чувство. Ее излюбленным занятием стало стоять под руку с юным графом, когда того отвлекали на разговор другие люди - ей казалось, что так она говорит всем, кто именно есть и будет с этим человеком рядом этим вечером. Девушка даже не уступала ему танцы с другими. Это было ее первое увлечение, и ей уже желалось, чтобы оно было последним. Ей было всего-то почти двенадцать, но уже будто прожита жизнь, и надо было ее разделить хоть с кем-то. Оттого она стала часто писать отцу из фамильного поместья, чтобы тот возил в своей компании Билла на балы, давал тому отвечать на письма самому. Иногда ей встречались в ответах французские слова и выражения, но это только раззадоривало ее сердце и душу: ей так нравилась загадочность французского графа, что никого рядом просто не существовало боле. На одном из балов, что был после ее приезда в лондонскую квартиру, она увела Сайфера на балкон, чтобы показать звезды, что всегда были ее страстью. Она влюбленно вздыхала вглядываясь в их сияние, быстро хлопала глазами, чтобы на нее обращали еще больше внимания. - Ночь сегодня прекрасная, - в темных глазах отражался свет блестящей луны, на губах будто вечно лежали лепестки нежной розы. - Как Вы думаете? - Да, она чудесна, - Билл вглядывается в ее аккуратные черты, в сотый раз замечая, как она похожа на своего отца. Луна и звезды на небе совершенно ни к чему, они меркнут перед тем идеалом, что находится рядом. Элизабет влюблена в звезды, что так далеко, и не видит ничего, кроме них. Ей неведомо, какими глазами на нее смотрят каждый день, вдыхая в себя, пронизывая ею все свое существо. - Вы словно приведение, - рассмеялась девушка, указывая на даже болезненную бледность ее оппонента. - Лунный свет будто проходит сквозь Вашу кожу. Солнце никогда не победит в этой схватке, и Вы так и останетесь бледным на всю свою жизнь. Сайфер улыбается ее невинности и непонятливости, но она права. Солнце еще ни разу не победило и оставляло болезненную бледность. - Говорят, это не проклятье. Это благородно. Леди Элизабет звонко смеется и отмахивается рукой в тонкой голубой перчатке. Да, это благородный цвет лица, но большим благородством удостоен только истинный герой, да не на словах, а на деле. Но ей нравится слушать эти речи, флиртуя, по сути, всей своей душой, потому что ей так хотелось, потому что было ощущение влюбленности. Элизабет позволяла говорить с собой после того вечера на "ты", вела себя, словно была обвенчана во своим вечным верным спутником. Она смело целовала юного французского графа, находила время избавить его от любимых занятий, не давала заниматься морским делом и службой. Девушка часто отправлялась с Биллом на конные прогулки, устраивала тихие любовные чаепития, играла для него на скрипке и собирала с саду белоснежные розы. Пару месяцев они провели почти не расставаясь, но в сентябре двадцать седьмого, когда король из милости своей подарил капитану Мойлу корабль, коий был назван "Бледная Элизабет" в честь белесой дочери графа, Биллу пришлось покинуть Лондон на некоторое время, чтобы сплавать с малым количеством людей на небольшую разведку, как называл ее Джордж. Мужчина обещал познакомить его с прелестной молодой колдуньей, что указала бы ему путь. - Она способна сделать из обычного моряка героя. - Например, сэр? Полагаю, Вы сумели бы привлечь себя к этому числу. - Я никогда не был героем. Но у тебя, сынок, все только начинается. - И долгий это путь? - Кто знает, что преподнесет тебе судьба. Билл точно знал, что путь был тот не близкий. Но та дорога, что вела их к пустынному темному острову, была короткой, если об этом не думать вечно. Да и сами сказки, что рассказывали о колдунье опытные моряки, только ускоряли судно. Образ юной ведьмы был в голове Сайфера не таким красочным, как все вокруг представляли его. Все вечно добавляли, что она ищет заблудшего путника, в коего сумеет влюбиться, коего поведет по Судьбе. Эти истории были немного скучны - но скучны они были для всех, кто никогда не видел милой колдуньи. Только шхуна встала у берега, отворилась дверь дома, и оттуда вышла девушка. Ее темный силуэт был немного страшен и совершенно не внушал доверия, но все уверенно улыбались ему, словно увидели ясный свет. Джордж повел в дом Билла, чтобы тот познакомился с колдуньей, думая, что однажды он займет его место капитана на шхуне. Только темный силуэт коснулся света в доме, он разлетелся пеплом. - Ты чего шутишь над нами? Эй, Пирилона, где тебя ветер носит? - Я занята, уж извините! - донесся приятный голос из глубин дома. - Не мешайте мне, прошу вас, господа! Проходите, но не мешайте. Минуту мне, минуту! Вскоре она появилась на пороге одной из комнат и, судорожно выдохнув, отбросила назад запутавшиеся пряди темных волос. Большие зеленые глазища смотрелись неестественными на бледном лице. Она молча взяла в руки карты и, сев за стол в окружении двух моряков, начала раскладывать их на столе, даже не помешав. - Джордж, не ожидала, - она улыбнулась, переведя нежный взгляд на мужчину. - Нынче снова в путешествие? - Да нет, корабль прогулял. - Ах, да, карты говорили что-то об этом. "Бледная Элизабет"? Ох, кто же тебя просил! Нет, не скажу, на что ты обрекаешь Судьбу свою. Будущее мне не подвластно, ведь рано еще считаться с ним. А ты? Чего сидишь просто так? - колдунья великой лаской посмотрела на блондина. - Так-так, Биллигант Сайфер. Приятно видеть тебя сейчас здесь. Молодец, что не остался во Франции. Ой, только не надо этих расспросов, молодой человек! Мне все подвластно в этом мире. Пирилона подождала, пока ее о чем-нибудь спросят, но быстро отчаялась и выгнала за дверь капитана Мойла. Оглядев блондина еще раз, она все-таки достала свою любимую стекляшку, шар, и решила долго не затягивать. - Море твой путь, Билл. На суше ничего не ждет тебя прекрасного. - Даже о любви говорить не будешь? - На что замахнулся сразу! - фыркнула колдунья, но немного рассмеялась после. - Рано для цветения кипариса. Море заставит его зацвести. Но будет это не так скоро, как тебе бы хотелось. И сколько смерти... Что за Демон живет в тебе?.. - ...Желтый Демон..? - Тебе нужно верно направить этого Демона, иначе он разрушит и тебя, и одну вечно преданную тебе душу. Душу, что влюбится в твое демоническое начало. И... тебе нельзя больше возвращаться в собор: он не желает видеть тебя. Но тебя все еще охраняют откуда-то сверху, потому-то море и есть твой путь. Оно всегда будет на твоей стороне, будет охранять тебя, не давать тебе в нем погибнуть. Ты убьешь, а тебя - никогда. Пирилона старалась не отвечать на вопросы о будущем и прошлом Сайфера. Нет, не потому, что она не видела ответов, а потому, что не желала отвечать на них. Ей не хотелось говорить, что тех уличных мальчишек повесили, что Лу, Луиза и Гаелл никогда не достигнут Англии и не будут верны английской короне, что Севера уже настигла его участь, что Аима и Элиан все-таки разлучили. Она не хотела говорить о будущем, ссылаясь, что не видит его, хотя ее душа чувствовала множество душевных смертей. На балу в апреле одна тысяча семьсот двадцать восьмом году за леди Элизабет начал ухаживать граф Гилберт, что в ближайшие месяцы ожидал стать маркизом. Он ловил моменты, когда Билла просто не могло быть рядом, и нагло этим пользовался. Он легко находил общий язык с любой дамой, потому довольно скоро расположил девушку к себе и даже добился от нее некоторой симпатии. В июне граф Мойл пропал вместе со шхуной и командой, оставив Сайфера на суше одного. Тут же разлетелся слух, что все, кто был на судне, мертвы. В то же время уже маркиз Гилберт сделал предложение леди Элизабет, о чем сразу начал гудеть весь Лондон. Билл вновь стал частым гостем поместья семьи Мойл и часто в нем встречался с ожидающим ответа маркизом, коего часто желал застрелить прямо на месте, но вечно останавливал себя. В один момент, когда он остался с леди Элизабет наедине, он старался узнать от нее ее решение, но не добился ничего. Девушка заговорила о своем отце, и тогда язык Сайфера развязался. - Элизабет, он предал корону. Он покинул страну и больше не вернется в нее. - Что? Нет, он вечно был верен ей, клялся, что того не случится, а теперь? Боже, не смей говорить так! Он умер... - Он предал корону! Послушай меня, молю! - Он никогда не предаст Его Величество. - Джордж никогда не станет служить кому-то отличному от Георга I, он сам говорил мне об этом! - Не повышай на меня голос в моем же доме. - Элизабет, послушай... - Вон. Иди вон. Я не собираюсь слушать это! Он умер, Билл, умер вместе со своим проклятым кораблем. Смирись. И иди вон, лжец. Юношу выставили за дверь и выгнали из стойла лошадь. Озлобленный он вернулся в Лондон. Из одного из пабов доносились морские рассказы, и Сайфер зашел, не долго раздумывая, туда, чтобы услышать о своем грядущем пути. Множество моряков создавали отвратительный шум и не отвлекались от пьянства и разговоров ни на кого вокруг. В глубине паба сидел одинокий моряк и медленно осушал свою пивную кружку. На вид, он был чуть старше Сайфера. Билл тут же решился составить ему компанию, сам не понимая зачем. Разговор о море не сходился, но сошелся на жизни и женщинах. Не зная имен друг друга, они спокойно рассказывали свое чертовски плохое положение, хотя было оно не так уж и плохо в самом обществе. - Джон Смит, я в море случайно. Возможно, вернусь туда однажды, - он протянул руку, чтобы ее пожали. - Билл Сайфер, я в море по призванию. Я туда наверняка вернусь. Даже знаю, как, - пожал руку, а затем крепко сложил руки на груди. - Какой план? - спросил Джон, готовый хоть сегодня разбавить свою жизнь чем-то новым. - Король сделал себе исключительный подарок: испанский галеон. Это лучший корабль, коий только мог существовать. Собери мне малую, но надежную команду здесь, в Лондоне, и завтра ночью мы уже уведем "Георга Второго" прямо из лап королевской стражи, - он тут же встал с места, не желая слушать, если его раскритикуют. - Ты безумец! - выкрикнул ему в след Смит. - Это поможет нам в плаванье. Если ты готов к этому, завтра ночью, на пристани, где нашел свой приют наш новый корабль. Джон сомневался, что сам Билл явится, но нет, он пришел. В ту самую ночь они увели галеон "Георг Второй", превратив его в "Желтого Демона" по желанию нового капитана. До августа одна тысяча семьсот тридцатого года они не возвращались больше в Лондон. Они пару раз посещали Пирилону, что с каждым разом душой влюблялась в хорошевшего капитана. Сайфер собрал за то время прекрасную команду и успел прославиться Черным Морским Дьяволом, разрушавшим спокойствие и на суше, и в море. Лондон встретил его подросшими новыми лицами, отсылавшими его к белому каменному Ангелу. На могиле лежали белые розы, на камне было греющее имя Элизабет, что так и осталась Мойл - она не приняла предложения маркиза Гилберт. Под ее именем было высечено: "Я прощаю тебя". Билл пал на колени рядом с могилой: он знал, что эти слова были адресованы именно ему. С того самого момента он только продолжил пиратскую деятельность, стал разыскивать старинные карты, чтобы уводить свою команду в неизвестные людям места. Он засиживался у Пирилоны до и после путешествий, ведь она лечила его сердце своим присутствием, напоминавшем ему о затерянном в памяти тепле. Однажды она случайно осыпала его лицо пыльцой с золотых цветов, отчего его глаза перестали быть медными, а окрасились непроглядным золотом. Из-за ее же неосторожности он позволил вступить на борт галеона Гидеону Глифулу, что пытался взять командование на себя, убив при этом капитана, но обошлось все это лишь попыткой покушения. После этого за связь с ведьмой Глифул оставил на лице Сайфера знак связи его с темнотой - третий глаз, не заживавший очень долгое время. Диппер Пайнс был новым лучшим парнишкой адмирала, потому до Билла быстро донеслись об этом слухи. Он вспомнил его - тот был еще совсем ребенком, когда его привели на бал в честь коронации Георга II. Он был так похож на Элизабет, что не было возможности устоять.

***

Диппер первым делом направился в родительский дом. Его встретила безмерно постаревшая и исхудавшая мать. Его отец был уже почти мертв и не желал бы увидеть его. А если бы желал, то не сумел бы сделать этого. Пожилая графиня Пайнс была рада видеть своего сына, но не могла выразить этого, ведь очень давно не скучала по нему и научилась жить без него. Сестра переменилась не меньше: замужество, коего она ждала, было для нее мукой. Она говорила, даже уговаривала братца, что счастлива знать, что окольцована человеком, коего любит. Маркиза Эринз передала, что Диппера желает видеть маркиз Коулер на балу вечером, и сказала, чтобы он не совался в дом графа Кейси. На вопрос почему, она ответила, что граф и графиня Кейси не желают видеть его. - Графиня Кейси? - Пасифика, Диппер. Прости, мне надо идти. Она закрыла перед его носом дверь. Юноша застыл на пороге. Он понял, о чем Билл говорил в ночь перед отплытием - море расставило все на свои места. Он вдруг оказался никому здесь не нужен. Остались лишь графы и маркизы, а родных... не стало. Диппер решил уважить маркиза Коулер, и вечером явился на его бал. Блудного сына облепили все вокруг, кроме самого Коулера, что вечно стоял у дверей, ожидая увидеть кого-то особенного. - Глазам своим не верю! - мужчина подскочил на месте, сложив руки на губах. - Какая встреча, мой друг! Я столько лет не видел Вас! - Взаимно. Мне безмерно приятно видеть Вас цветущим, друг мой. Как Вы, Морис? - Черт возьми, Билл, еще смеешь спрашивать! Посмотрите, он еще и говорит со мной на "Вы"! Граф, не стоит со мной так, огорчаешь меня! Желаешь вина? Я налью тебе лучшее, что найдется! Сайфер снисходительно улыбнулся. Он совсем забыл, что значит быть в обществе. Это было приятное чувство, словно была восстановлена его частица из далекого прошлого. Маркиз начал вспоминать о былых временах, заставляя французского графа смеяться незнакомым светскому народу смехом. Потерянный во времени француз привлекал внимание большее, чем юноша-моряк, коего тоже притягивало что-то к незнакомцу. Но блондинистые волосы, обсуждаемые золотые глаза, аристократический стан казались ему такими знакомыми, что он медленно приближался, замечая, что уже никто не танцует, даже молодые скапливаются вокруг нового виновника радости. Пожилая дама, кою граф ласково звал Мариа, обнимала его, прижимаясь острым носом к старой одежде, что передал французу еще Джордж, чтобы тот был самым изысканным в обществе. - Все-таки ты необыкновенно смотришься в обществе. Надолго ты вернулся, Билл? Пайнс остановился в толпе и замер, без возможности видеть лицо вдруг ставшего всеми востребованного графа. Он вслушивался в голос, но он был так мало узнаваем, что становилось даже несколько больно. - А почему никто не танцует? Ты опять перетянул на себя все внимание! - Морис, ты знаешь, я даже не стараюсь это сделать. - Ну пригласите же кто-нибудь графа Сайфера на танец! Совсем он уж засиделся! - Диппер? - лживая улыбка с лица Билла сползла вниз, и его глаза уставились в лицо юноши, как однажды они смотрели на могилу Элизабет. - Здравствуй. Рад видеть тебя. - Минутку. Вы знакомы? Мне казалось, ты не стремишься с молодым поколением ладить! - Коулер ткнул француза локтем и рассмеялся. Маркиз стал разгонять всех, приказал начать музыку. Через мгновения все уже забыли, что они засматривались на кого-то долгое время. Французский граф жестом пригласил юношу сесть рядом с ним, но тот отмахнулся, стараясь затеряться в толпе людей. - Подожди, - блондин схватил шатена за локоть, остановив его. - Что? Что ты хочешь услышать? Что я счастлив? Что ты хочешь знать?! Если ты хочешь знать, то да: я просто счастлив! - Почему ты лжешь? - но резко лицо Сайфера изменилось на звериный оскал, и он прошипел: - Глифул. - О мой Бог! У него оружие! - прокричала какая-то дама и тут же упала в обморок. Блондин завел руку за спину, схватил дуло револьвера цепкими пальцами и резким движением одернул оружие от спины, бросив: "Морис, где тут у вас стреляются нынче?". Коулер промолчал, сложив ладони на груди. Дуэлями нынче никто не славился, но он отчего-то выкрикнул, что лишь бы не в доме, а так хоть в саду. Так и было решено. Билл, наконец, сможет применить одну единственную пулю для капитана "Кровавой Джорджии". Мгновения, и звучат два выстрела. Гидеон падает на землю. Он начинает из последних сил что-то кричать, но оно было мало разборчиво. Когда Диппер пришел в себя, Сайфера и след простыл. К утру Глифула поставили на ноги, и Диппер решил воспользоваться этим, когда узнал, что "Желтый Демон" отплыл на рассвете, оставив на суше его и Валентино. Слабый и истощенный Гидеон, поставленный под дуло револьвера был лучшим способом вернуться на галеон.

***

- Скажи мне, что ты лжешь... Молю, скажи, что ты не бросил его... Билл упорно молчал, сидя на стуле. Пирилона сидела пред ним на коленях, сложив руки на его ногах, и молила сквозь слезы сказать правду. - Прошу тебя, скажи мне, что ты вернешься за ним. Ты убьешь меня своим молчанием! - Он не хочет вернуться, - Сайфер согнулся, чтобы смотреть в глаза колдунье, чтобы показывать ей, что они равны, как бы она то ни считала. - Это не так! Это не правда! Ты убил Глифула - хорошо, черт бы тебя побрал! Ты отомстил за третий глаз, молодец! - Он ранил тебя, - выделяя каждое слово, проговорил капитан, указывая на девичью руку. - Он вообще не смел трогать тебя. - Ты не знал, что он сделал со мной, когда стрелялся с ним, - шептала она, давая стирать со своего лица слезы. - Вернись за ним, я умоляю тебя. Кипарис, Билл, он зацвел. Не дай ему погибнуть. Розы завянут, а кипарис изничтожит тебя, - резко она замерла, прислушиваясь. - Шаги... Только попробуй сказать "нет". Дверь отворилась. На пороге появился Диппер Пайнс и протянул вперед развернутую карту. - Пойдем? - спросил он, не задумываясь. - Конечно, - ответил капитан, умело натянув на голову треуголку. - Цвети, цвети, кипарис, - раскладывая карты, приговаривала Пирилона. - Не для меня цвети. Для Билла.